История мутанта

Иллюстрация Рixabay.com

В 2011 году он ходил на марши протеста и кричал там глупости. Тогда он голосовал за Прохорова и Навального. В 2018 году он уже стал совсем другим и голосовал как надо.

Он изменился в 2014 году. Там что-то случилось. Там что-то щелкнуло, прозвенело, всколыхнулось, прогремело, разорвалось, после чего он стал совсем другим.

Там был Крым.

И он стал мутантом.

Из почти оппозиционера он мутировал в патриота.

Он никогда не был оппозиционером даже тогда, когда ходил на марши протеста и громко кричал глупости. Он был только почти оппозиционером. Да, ему нравилась атмосфера маршей протеста, нравилось, когда над ним летал вертолет, а вокруг стояла полиция с собаками, нравилось ожидание, что в России что-то может измениться, но все-таки между ним и оппозицией была пропасть.

Этой пропастью была Россия. Он был ближе к России, чем к оппозиции. Он понимал, что Россия никогда не пойдет с оппозицией, а оппозиция никогда не сможет изменить Россию.

И поэтому он стал мутантом и выбрал Россию.

Крым был тем сигналом, что уже нельзя сидеть на двух стульях – стуле оппозиции и стуле России. Надо выбрать один стул.

И он выбрал стул России.

Но он не сразу выбрал стул России.

Он пытался сидеть на двух стульях – стуле оппозиции и стуле России. Все-таки его много связывало с оппозицией. И он не готов был сразу уйти с ее стула. Поэтому, даже выбрав стул России, он все-таки возвращался на стул оппозиции. Он перебегал от стула России к стулу оппозиции, пока окончательно не отвернулся от стула оппозиции и твердо не сел на стул России.

И еще война слоганов, в которой победил «Крым – наш!».

«Крым – наш!» лучше, чем глупости. Глупости можно кричать 100 лет, и ничего не будет. А «Крым – наш!» – и сразу оргазм. Сразу результат. Сразу Крым наш и сразу оргазм.

Глупости – это тупик. Россия может сидеть только на диване XIX века вместе с властью и не может там сидеть одна без нее. А если Россия не будет сидеть на диване XIX века, то она не будет находиться нигде. Другой локации у России нет. Тогда Россия исчезнет, съежится, сгорбится, сожмется до точки. Поэтому или Россия, власть, диван XIX века – или ничего.

Мутант уже стал мутантом, и его больше не тянуло на стул оппозиции. Но иногда все-таки тянуло. Иногда он все-таки по старой памяти заходил в «Жан-Жак» и брал там сырную тарелку. Вина и водки он не брал. Он просто ел сырную тарелку. Слушал новости из мира оппозиции. Думал о возможном сближении Навального и Ксении Собчак. Потом доедал сырную тарелку, вставал и уходил на стул России.

Еще он иногда слушал «Эхо Москвы». Но только тогда, когда там выступали Сергей Марков и Максим Шевченко. Тех, кого он понимал как либералов, он уже по «Эху Москвы» не слушал.

Телепередачи Соловьева и Киселева. Сериал «Спящие». Ток-шоу «Время покажет». Выступления Михалкова. Мизулиной. Яровой. Натальи Поклонской. Марии Захаровой. Раньше, когда он сидел на стуле оппозиции, для него это было скучно и неприемлемо. Теперь, когда он стал мутантом, для него это уже был единственно возможный воздух, в котором может дышать Россия, сидя на диване XIX века. Другим воздухом Россия дышать не сможет. Без этого воздуха Россия погибнет. И погибнет диван XIX века.

Его перестал раздражать патриотический язык. Раньше, когда он сидел на стуле оппозиции и ходил в «Жан-Жак» и на марши протеста, – раздражал. Он стеснялся говорить на этом языке и стеснялся, когда слышал этот язык. Стеснялся, когда слышал старую добрую советскую песню. Теперь, когда он стал мутантом и сидел на стуле России, он уже не стеснялся патриотического языка. Он понял, что это единственный язык, на котором можно говорить, сидя на диване XIX века. Диван XIX века не выдержит другого языка и провалится в глубь себя же самого.

Мутанты были и раньше. Есть целая традиция мутанта и целый ритуал мутации. До 1917 года они ходили на заседания религиозно-философского кружка к Бердяеву, христосовались на Пасху, читали Розанова и Блока, голосовали на выборах в Думу за кадетов и терпимо относились к эсерам. Но после 1917 года они мутировали. Они ходили в кружок безбожников, скандировали «Ваше слово, товарищ маузер!» Маяковского, стали чекистами и Героями Соцтруда, несли на первомайских демонстрациях портреты Сталина и писали доносы на соседей.

Мутация в патриота не происходит за один час или за один день. Она продолжается не один день и даже не один месяц.

Мутация в патриота начинается с ощущения драйва. Драйва, что Крым – наш. Он никогда не получал такого драйва. То, что Крым стал наш, дало ему больше драйва, чем первый прочитанный при советской власти ксерокс Библии и ксерокс Солженицына, песни Высоцкого и даже первый поцелуй и первая рюмка водки. И даже первый секс. И даже марши протеста и глупости.

И тогда ему впервые захотелось пересесть со стула оппозиции на стул России.

Но тогда он остался сидеть на стуле оппозиции и всего лишь только робко с него привстал.

Дальше при погружении в патриотизм и наш Крым становилось больше не только драйва, но и просто счастья и уюта.

На стуле оппозиции ему не было так уютно, и он не был там так счастлив.

Второй стадией мутации стали санкции Запада против России. Россия, которую обижает и наказывает Запад за наш Крым, давала еще больше драйва, чем наш Крым. На второй стадии мутации мутант уже окончательно встал со стула оппозиции и вместе со всей Россией пел старую добрую советскую песню «Катюша».

И он уже окончательно встал со стула оппозиции, но еще не отошел от этого стула к стулу России.

Третьей стадией мутации стал сон. Ему снился марш протеста, где по Бульварному кольцу он шел один. Только один. Больше никого не было. Не было никого из оппозиции. Не было Навального. Не было Ксении Собчак. Не было журналистов «Эха Москвы». Вся оппозиция села на диван XIX века, вместе с властью скандировала «Крым – наш» и пела старую добрую советскую песню «Катюша».

Проснувшись, он уже все понял. Что оппозиция, глупости и марши протеста дают только временный драйв, который быстро проходит. Что настоящий драйв, который будет всегда, могут дать только «Крым – наш!», диван XIX века, с которого никогда не встанет Россия, и вечное противостояние «Россия – Запад». Санкции Запада против России. Старая добрая советская песня «Катюша». Голосование как надо. Косноязычный дискурс русской бюрократии. Замкнутый круг русских проблем. Только это дает подлинный драйв, а на марши оппозиции, как в его сне, скоро никто не придет, и никакой оппозиции тоже не будет. Оппозиция растворится в замкнутом круге русских проблем и тоже будет скандировать «Крым – наш!». Оппозиция и марши протеста – это только этап к нашему Крыму и вечному драйву России.

И тогда он мутировал окончательно, отошел навсегда от стула оппозиции и сел на стул России.

В 2018 году он проголосовал как надо и уже больше никогда не отходил от стула России.

Никому ничего не объяснить. Никто ничего не поймет. Запад и оппозиция никогда не поймут природу русской мутации. Они никогда не узнают магнетизм дивана XIX века, драйв слогана «Крым – наш!» и харизму замкнутого круга русских проблем. И мутант тоже объяснить их не может. Он может только мутировать в их сторону, пока не станет мутантом.

Когда мутант встречает своих бывших друзей по оппозиции, то он их не боится. Он может спокойно смотреть им в глаза. Они не обзывают его крысой, бегущей с корабля, и конформистом. Они теперь тоже сидят на стуле России, скандируют «Крым – наш!» и голосуют как надо.

Они теперь тоже мутанты.

Но опытом мутации они делиться не хотят.

Опыт мутации – это слишком индивидуально.