Тимур Ахметов
Фото пресс-службы Президента РФ
Интенсивность встреч президента РФ Владимира Путина и его турецкого коллеги Реджепа Тайипа Эрдогана за последнее время свидетельствует не столько о позитивной динамике процесса восстановления отношений, сколько о переходе отношений в ручной режим. Главы Турции и России заинтересованы в предотвращении серьезных конфликтов в период, когда объективные геополитические интересы одного государства сталкиваются с интересами другого.
С начала процесса восстановления диалога в 2016-м между странами турецкое руководство не раз доказывало, что может быть достаточно строптивым собеседником. Очевидно, что при росте объективных показателей экономической и военной силы Анкара чувствует себя более уверенно и готова отстаивать свои интересы и реализовывать свои амбиции в регионе. Конфликт в Сирии и вступление в него России на стороне правительства Башара Асада подвели обе страны к ситуации, когда Анкара и Москва вынуждены тщательно взвешивать каждый шаг. Инцидент с российским самолетом, сбитым турецкими ВВС в ноябре 2015 года, показал, что вероятность столкновения очень высока.
Прошедшая в понедельник вечером в Сочи встреча Путина и Эрдогана указывает на то, что оба лидера прекрасно понимают взрывоопасность ситуации в Сирии. Понимание этого стало залогом сотрудничества Турции и России в вопросе снижения уровня насилия в Сирии, где Анкара и Москва оказывают влияние на каждую из сторон конфликта. Но если в случае вопроса установления зон деэскалации Турции и России удалось прийти к какому-то пониманию, то вопрос будущего курдского проекта в Сирии и конфликт взглядов Анкары и Москвы по нему до сих пор по ряду причин вызывает опасения.
Во-первых, со взятием Ракки и обширных территорий на левом берегу Евфрата из рук «Исламского государства» (ИГ, запрещено в РФ) смешанными курдско-арабскими «Демократическими силами Сирии», выступающими под политическим руководством партии «Демократический союз», более или менее легитимный предлог для военного сотрудничества США с курдами отпал.
Во-вторых, при этом, судя по заявлениям российского МИДа, Россия пока не имеет четкого представления о том, какую позицию США займут по курдам после грядущего военного поражения ИГ. С одной стороны, Москва не хочет, чтобы военное сотрудничество между США и курдами переросло в военно-политическое сотрудничество, при котором Вашингтон будет иметь эффективный инструмент влияния на процесс в Сирии, при этом сохраняя незатратную стратегию выхода (exit strategy) из конфликта, если баланс сил изменится не в пользу американцев.
С другой стороны, российское руководство, видя в том числе реакцию на попытки иракских курдов изменить статус-кво в регионе, осознает, что все региональные силы, Иран и Турция, категорически против курдского движения и готовы к силовому сценарию подавления очага курдского влияния в Сирии. Заявления Эрдогана относительно неминуемой военной операции против курдского кантона Африн на турецкой границе лишь подтверждают данный тезис.
В-третьих, для России курды представляют влиятельную силу в гражданской войне в Сирии. Политические контакты с ними, эпизодические случаи координации действий между курдскими отрядами народной самообороны на местах, а также инициативы российской дипломатии по включению курдских партий в общесирийский мирный процесс свидетельствуют о том, что Россия не хочет терять курдов. Начало военных действий сирийских, иранских и турецких сил против курдских отрядов может изменить баланс сил в стране и негативно сказаться на процессе политического урегулирования конфликта.
Наконец, до сих пор непонятно, насколько российское руководство доверяет Турции в вопросах региональной безопасности. Во-первых, «хорошая практика делового неформального обмена мнениями», о которой упомянул Путин в ходе встречи с Эрдоганом, может свидетельствовать о присутствии противников сближения Анкары с Москвой в турецких дипломатических кругах и в бюрократии страны. Во-вторых, не стоит забывать, что Эрдоган с началом очередного предвыборного цикла в Турции не заинтересован в создании вокруг своей фигуры образа сторонника России, вооруженные силы которой помогают Асаду в его противостоянии с сирийской оппозицией. В-третьих, как показывают участившиеся контакты и совместные инициативы Анкары и Тегерана в регионе, Турция рассматривает укрепление своих отношений с Ираном как один из способов снизить собственную зависимость от России.
Таким образом, можно сделать вывод, что восстановление российско-турецких отношений происходит благодаря воле лидеров. Однако если в основе этого процесса и присутствует политическая воля руководства двух государств, то мы вряд ли найдем элемент влияния внутриполитических сил, которые были бы заинтересованы в том, чтобы стимулировать процесс укрепления отношений, и влияние которых шло бы вне логики личных контактов Путина и Эрдогана. При росте напряженности во взаимоотношениях России, сирийских курдов и Турции стоит ожидать только усиления интенсивности контактов глав двух государств.
