Путин и сверхзадача

Фото с сайта Президента России

«Судьба страны не должна зависеть от одного человека». В разных формулировках Путин возвращался к этому тезису несколько раз: вскоре после избрания на второй срок, затем – в контексте «проблемы-2008» и в ходе избирательной кампании 2012 года. Тогда, на встрече с политическими экспертами, он отметил, что именно это считает своей сверхзадачей – «сделать так, чтобы судьба России не зависела от одного-двух-трех человек, чтобы создать систему, в которой мы сможем гарантировать очевидно и наверняка свой суверенитет... которая живо бы отзывалась на все требования времени, была живой и развивающейся».

Говоря в ходе недавней пленарной сессии Валдайского клуба об «историческом задании» на следующий президентский срок, президент вновь напомнил о необходимости гибкой, способной к саморазвитию модели управления и политической системы. Но остался открытым другой вопрос: удалось ли за минувшие годы создать систему, в которой сам суверенитет страны не зависел бы критическим образом от имени и фамилии ее руководителя?

Этот вопрос на «валдайских» дискуссиях также звучал. В частности, вновь обсуждалась знаменитая фраза Вячеслава Володина: «Нет Путина – нет России». В свое время она была воспринята как радикальная апология президента. Но если вдуматься, это еще и радикальная критика российского правящего слоя, по поводу которого по-прежнему есть большие сомнения – удержит ли он без нынешнего президента страну в ее суверенном и целостном качестве?

Эти сомнения коренятся, на мой взгляд, в двух основных причинах. Первая из них – геополитическая. Вторая – институциональная.

Геополитическая причина проста, но драматична. Это противоречие между ситуацией новой холодной войны с Западом и глубокой зависимостью от Запада наших элит (деловых, культурных, административных). Можно предположить, что только фактор Путина мешает их значительной и влиятельной части решать свои задачи по интеграции в западный мир за счет геополитических и геоэкономических уступок.

Институциональная причина связана с разрывом между формальными демократическими институтами и реальными механизмами столкновения и согласования интересов элит. Президент Путин является единственным звеном, которое обеспечивает стыковку между «фасадами» власти и ее «клановой инфраструктурой». Дистанция между тем и другим есть всегда, но слишком большое расхождение создает неприемлемые риски, особенно в ситуации перехода власти из рук в руки. В этом отношении успешно решающее задачи ротации власти китайское Политбюро отличается от нашего «Политбюро 2.0» примерно так же, как «государь» от «милостивого государя».

Как можно представить себе разрешение этих противоречий?

Если говорить о первом из них, то вполне закономерно выглядят попытки, несмотря ни на что, «примириться с Западом». Это позволило бы элитам с чистой совестью вернуться к «играм интеграции». Но, как и попытки установления союзнических отношений с США и ЕС в нулевые годы, «примиренчество» натыкается на стену. Новая холодная война очень многим не похожа на предыдущую. Но главное остается неизменным: как и в прошлый раз, цена капитуляции не может не быть чрезвычайно высокой, а Запад не предлагает вариантов выхода из игры без капитуляции.

Не случайно на следующий день после «валдайского» выступления Путина умная Кондолиза Райз сказала, что в долгосрочной перспективе проблема Крыма выглядит не такой неразрешимой, как в краткосрочной. Иными словами, с той стороны с нами настроены играть вдолгую. В терминах Фернана Броделя, это игра в «большом времени», которое длится куда дольше, чем активная социальная жизнь одного поколения. Сегодня мы не располагаем дееспособным субъектом для такого типа игры, то есть национальной элитой. Без ее формирования – через «выращивание» новой элиты или последовательную «национализацию» существующей – Россия в этой долгой игре обречена. Она просто не сможет дожить до тех изменений глобальной конъюнктуры, которые – нет, не позволят «разгромить противника» по холодной войне, – но по тем или иным причинам могут сделать эту войну неактуальной.

Что же касается институционального противоречия, то сближение формальных и реальных механизмов власти может происходить в большей степени по западной или советско-китайской модели. В первом случае будут критически важны ответственное перед парламентом правительство и качество партийной конкуренции (и соответственно самих партий). Во втором случае – коллегиальные механизмы внутри однопартийной или полуторапартийной системы, укрепление институтов типа Совбеза и Госсовета, координация интересов крупного бизнеса через сильные механизмы государственного планирования. Возможна (а я думаю, даже желательна) и некая гибридизация этих стратегий. Но в любом случае, чтобы гарантировать устойчивость системы власти в долгосрочной перспективе, «преемником» Путина должен стать комплекс институтов, а не отдельно взятая выдающаяся индивидуальность.

В завершение отмечу лишь то, что если благополучное разрешение обоих противоречий вообще возможно, то наиболее подходящим для этого временем мог бы стать именно следующий, последний срок президента Путина.

Ведь если на предшествующих этапах правитель не может так или иначе не ориентироваться на то, чтобы сделать себя незаменимым, то естественное стремление для завершающего этапа правления – напротив, сделать себя заменимым. Посмотрим, не окажется ли это куда более сложной задачей.