Почему Доха оказалась Москве ближе, чем Эр-Рияд

На фото встреча Президента России с эмиром Катара Тамимом Бен Хамадом Аль Тани. Фото сайта kremlin.ru

Кризис в Персидском заливе, вызванный разрывом дипломатических отношений с Катаром со стороны Бахрейна, Объединенных Арабских Эмиратов и Саудовской Аравии, стал одним из самых обсуждаемых событий июня не только в арабском мире, но и за его пределами. Не стала исключением и Россия: несмотря на противоположную позицию по многим вопросам в регионе, Москва заинтересована в сохранении партнерских отношений с обеими сторонами конфликта.

Хотя Россия с первых же дней конфликта в Заливе заняла нейтральную позицию, ее симпатии все же лежат скорее на стороне Катара, нежели Саудовской Аравии и ее союзников. Это уже крайне любопытно, если учитывать «богатую» историю взаимоотношений между двумя странами. В последние годы Доха намного чаще, чем Эр-Рияд, была головной болью для Москвы. Именно с ее телеканалов вещали люди, объявлявшие то Владимира Путина «диктатором XXI века», то Россию «врагом исламского мира номер один». Более того, незадолго до июньского визита министра иностранных дел Катара Мухаммеда бен Абдель Рахмана Аль Тани в Москву российское руководство провело успешные переговоры с заместителем наследного принца Саудовской Аравии Мухаммедом бен Сальманом и министром нефти Халедом аль-Фалехом, в ходе которых саудиты подтвердили свой интерес к формированию совместного фонда по инвестициям в нефтегазовые и нефтехимические проекты двух стран, проявили внимание к создаваемым в России мощностям по производству СПГ, а также провели консультации на предмет сотрудничества «Роснефти» и «Арамко». Тем не менее с первых дней конфликта Москва и Доха также поддерживали тесный диалог на всех уровнях, что все же имеет определенный смысл.

Во-первых, Катар практически полностью переигрывает своих оппонентов в медийном поле. При весьма нейтральном освещении конфликта в российском мегапространстве симпатии политиков и экспертного сообщества России все же лежат на стороне Катара. Последнее во многом объясняется весьма активной катарской позицией, направленной на поддержание постоянного диалога с Москвой. В результате пусть и моральная, но все же поддержка со стороны Кремля в отношении Катара формирует соответствующую повестку дня в российских СМИ.

Во-вторых, Кремль пытается вписать Доху в свою стратегию глобального балансирования на Ближнем и Среднем Востоке между всеми основными региональными игроками, основанную на принципе ведения активного позитивного диалога с ключевыми державами. Для российского руководства Катар сегодня выступает куда более удобным партнером в отличие от Саудовской Аравии. Весьма прагматичная позиция Дохи, например по поводу Ирана, гораздо ближе для Москвы, нежели детерминистская политика Эр-Рияда. По сути, Россия, как и Катар, выступает с позиций утилитаризма во внешней политике, стараясь свести к минимуму зависимость национальных интересов от идеологических установок.

В-третьих, после прихода к власти в 2013 году Тамима бен Хамада Аль Тани у Москвы и Дохи накопился значительный позитивный потенциал для сотрудничества. Периодические соперники на политическом треке – Россия и Катар – не всегда были таковыми в экономике. Катар является одним из крупнейших инвесторов в российские проекты и крупнейшим инвестором из числа арабских монархий Залива. Саудовская Аравия пока что только обещает многомиллиардные вложения в экономику России, однако за последние 10 лет все эти обещания оставались во многом на бумаге. К 2017 году объем саудовских инвестиций в экономику России составил 0,6 млрд долл. против 2,5 млрд долл. со стороны Катара. В 2013 году катарцы стали держателями акций ВТБ, в 2016 году получили 25% акций петербургского аэропорта Пулково. Наконец в конце прошлого года была завершена приватизация 19,5% акций «Роснефти». Покупателями стали швейцарская трейдерская компания Glencore и Qatar Investment Authority. Российский бюджет тем самым получил недостающие 700 млрд руб., что позволило российскому Министерству финансов не привлекать средства Резервного фонда для финансирования расходов государственного бюджета.

Наконец, в сложившейся ситуации есть и элементы геополитического соперничества между Москвой и Соединенными Штатами. В то время как Вашингтон занял просаудовскую позицию, Москва не преминула использовать это для сближения с Катаром. Более того, среди стран, выразивших поддержку Дохе, оказались Турция и Иран, с которыми Москва поддерживает в последнее время партнерские отношения. В условиях усилившихся санкций российскому руководству важно подавать сигнал Вашингтону, что с политикой Кремля необходимо считаться. В результате Россия наращивает свое присутствие в тех конфликтных точках, где Запад не в состоянии решить проблемы в одиночку. Причем иногда Москва предлагает свою помощь в решении проблемы, а иногда и сознательно рушит западные планы (не обязательно правильные и эффективные) по ее урегулированию. Взаимодействие с Катаром не могло не стать исключением: США явно поддержали Саудовскую Аравию, Россия прозрачно намекнула на готовность помочь Катару, показав, что без нее развитие конфликта в регионе Персидского залива также не обойдется.

Однако все это лишь проявления косвенной поддержки Катара со стороны Москвы. Большего от нее вряд ли стоит ожидать, равно как и возникновения нового альянса в регионе. Москва прекрасно понимает, что текущий катарско-саудовский конфликт носит временный характер. Подобные разногласия возникали и раньше, но всегда заканчивались примирением. В этих условиях полноценное вмешательство на стороне одного из участников может нанести ущерб связям с другими государствами Залива в будущем, а на отношения с саудитами у России, как известно, свои планы.