В человеческом облике

Робот (возможно, к сожалению) не человек, а человек (к счастью) не робот. Иллюстрация создана с помощью нейросети Microsoft Designer

Чудеса техники уже давно вдохновляют писателей на самые смелые фантазии. Первое, что делают фантасты, – создают придуманный мир технических новшеств. Второе – показывают столкновение этого мира с человеком. Следовательно, успех фантаста зависит от того, как далеко он продвинулся в познании человека. И насколько созданное им помогает в этом его читателям. 75 лет тому назад, в 1950 году, Айзек Азимов (1920–1992) – биохимик и писатель, американец и уроженец Смоленской области – опубликовал сборник фантастических рассказов «Я, робот». Это произведение быстро выдвинуло Азимова в первые ряды фантастов по тем самым причинам, о которых говорится в начале. Во-первых, созданная им вселенная роботизированного будущего прописана любовно, подробно и увлекательно. Но, во-вторых, обращены и посвящены эти рассказы тому, кто создан давным-давно, а все еще по-настоящему не исследован и не понят, – человеку. Ведь для того чтобы понять, что такое, например, человекоподобный робот, сначала надо «всего лишь» разобраться с тем, что такое человек. Его основные свойства, возможности, границы. Это и есть основная проблематика книги.

Сборник Азимова поделен на четыре части, в которых он идет от простого к сложному, преподнося свои вопросы с нескольких ракурсов и разными приемами. Один из таких вопросов – равен ли даже самый совершенный, самообучающийся робот человеку и вообще живому существу. Эта тема обыгрывается во многих рассказах. Но самая характерная связка здесь, пожалуй, – это «Робби» из первой части и небольшая повесть «Двухсотлетний человек» из третьей.

Прекрасно помню, как в детстве (Азимова активно издавали в Советском Союзе, и уже тогда его произведения были прекрасно переведены) рассказ «Робби» – о дружбе девочки и робота – вызывал у меня, мальчишки, умиление. Десятки лет должны были пройти, чтобы я понял, как печальна история о девочке, которая любила машину чуть ли не больше, чем маму с папой. Как и то, что рассказы Азимова – антиутопия, настолько глубоки проблемы, которые он исследует на основе занимательных картинок. В том же «Робби» взрослому человеку уже нетрудно разглядеть, что любовь девочки к роботу рождается из недостатка любви к ней со стороны внешне образцовых родителей. Отец целыми днями на службе, мать – человек сухой и властный. В результате девочка привязывается к роботу не потому, что он «любит» ее. А потому, что ее не очень-то любят взрослые.

Эту проблему Азимов рассматривает гораздо глубже и подробнее в «Двухсотлетнем человеке». Повесть (и снятый по ней одноименный фильм 1999 года) рассказывают о самообучающемся говорящем роботе Эндрю, который «решил» стать человеком. Для начала он, предназначенный для работы по дому, стал резчиком по дереву, по мнению его хозяев, – настоящим художником. Но так ли это? Это одна из загадок-шарад, которые довольно широко использует Азимов. Он сначала как бы невзначай, вскользь дает ответ на важный вопрос. А потом, уже гораздо резче и словами, как правило, главных героев, ставит его.

Итак, Эндрю вырезает деревянные скульптуры, которые отлично продаются. По мнению хозяев, он способен к «художественному неповторимому самовыражению». Однако гораздо раньше Эндрю признается, что вырезает фигуры, «отвечающие структуре древесины». То есть его программа накладывается на куски дерева, которые действительно не бывают совершенно одинаковыми. Отсюда «уникальность» его изделий. Позже Эндрю одевается как человек, покупает «свободу», затем разрабатывает и устанавливает себе набор искусственных человеческих органов, включая «систему выделения». Последний «аргумент» Эндрю – люди не признают его своим, потому что «не способны смириться с бессмертием человека». (Будто машина с ограниченным сроком годности перестает быть машиной.) И как только он становится «смертным», то, по Азимову, люди будущего так проникаются этим, что «Всемирный президент» торжественно объявляет робота человеком. Это уже антиутопия в чистом виде.

Поэтому не Эндрю, а его хозяева – одни из самых отталкивающих персонажей Азимова. Соглашаясь признать Эндрю за человека, они добровольно ставят знак равенства между собой и механизмом. А потом с помощью шантажа, вранья (в повести это есть) и, конечно же, денег навязывают свой выбор всему обществу. Крошка Мисс, которая выросла рядом с роботом, при смерти обращает свои последние чувства и слова к нему, а не к стоящим рядом сыну и внукам. Если такое происходит с людьми, с ними явно не все в порядке.

Люди, слишком похожие на роботов, – самое страшное в антиутопии Азимова, где роботы так похожи на человека. «Вы сами машина в человеческом облике» («Раб корректуры»), «Холодное лицо, тонкие губы, ровный без всяких эмоций голос с годами стали еще суще, еще жестче» («Разрешимое противоречие»), «Ей совсем не хотелось демонстрировать мне, что я живой человек – или что она живой человек» («Рождество без Родни») – у Азимова все это говорится о людях.

Таким образом, главная проблема в эпоху роботизации – даже не зависимость человека от машины, когда приходится «пользоваться компьютером, чтобы программировать компьютер, создающий программу для компьютера, который программировал компьютер, программирующий робота» («Странник в раю»), а в расчеловечивании человека. И не только в интеллектуальном плане.

Понятно, что это расчеловечивание берет начало не в будущем, а в современном Азимову и нам обществе. Только люди, ничего, кроме этого общества, не знающие, могут всерьез признавать, что нечто, умеющее 1) поддержать разговор; 2) зарабатывать деньги и 3) безопасное для окружающих – человек. Действительно, «чего же боле?». Но это самое «боле», то есть, по выражению Азимова, «простые вещи – рыцарство, великодушие, честность и тому подобное, которые просто невозможно воспроизвести», а мы прибавим к этому и понятие «душа», которого автор явно избегал, все это – трудноуловимое, но обязательное для человека – имеет все меньшее значение для общества, в котором жил Азимов и которое существует сейчас.

И как раз потому, что оно существует сейчас, нельзя не заметить в этих рассказах многих красноречивых параллелей и аналогий. Например, отношение старой, «бедной» Земли к технически более совершенным планетам Внеземелья, с которыми она воюет. Ни дать ни взять отношение незападного крыла современной цивилизации к западному. «Они. Небожители. Полубоги. Неприступные сверхлюди. Сильная и прекрасная раса господ. Они сошли с ума. Но лишь мы на Земле догадываемся об этом» («Мать-Земля»).

Но все же главные темы Азимова гораздо глубже. Человек, его внутреннее устройство, задачи, устремления и горизонты – вот что по-настоящему волновало писателя Азимова. Будучи еще и ученым, он рассматривает эти темы разносторонне, системно, основательно, выстраивает свои рассказы как цепочку уравнений.

Перенося «иксы» в этих логических, психологических, этических уравнениях то вправо, то влево, Азимов в числе прочего определяет границы технического творчества и творчества вообще. Кто-то скажет, что творчество не имеет границ. Это не так. Творчество невозможно без формы, и границы – его неотъемлемое свойство. Создать нечто равноценное системе, объекту можно, только находясь вне системы или объекта. Рассматривая самые широкие возможности технологического развития, Азимов в своих рассказах неизменно приходит к трехсоставной формуле: робот (возможно, к сожалению) не человек, человек (к счастью) не робот, человек (возможно, к сожалению) не Бог, Бог (к счастью) Нечеловек.

Между роботом и Богом человек занимает свое уникальное место. Проблемы начинаются, когда он пытается занять чужое.