В Колобка любой выстрел – контрольный

«Завещание профессора Доуэля» режиссер Леонид Менакер снял в 1984 году. Голову для него предоставил латвийский актер Ольгерт Кродерс. Кадр из фильма «Завещание профессора Доуэля». 1984

В Киноцентре «Ленфильма» на Каменноостровском проспекте в Петербурге по всему обширному зданию разбросаны витрины и выгородки Музея кинематографических реликвий. Шинель Акакия Акакиевича. Бурка Василия Ивановича. Стеклянный башмачок Золушки. Чешуйчатые доспехи Ихтиандра. Халат Шерлока Холмса. Череп бедного Йорика. Костюмы, предметы реквизита, афиши, фестивальные призы.

Но дольше всего, как завороженный, я стоял у головы профессора Доуэля.

Фильм «Завещание профессора Доуэля» режиссер Леонид Менакер снял в 1984 году. Голову для него предоставил латвийский актер Ольгерт Кродерс.

А литературный первоисточник – рассказ Александра Беляева (см. здесь статью Арсения Анненкова об этом произведении) был написан в 1925 году, то есть 100 лет тому назад. Позднее автор превратил его в роман, снабдив даже подобием любовной интриги: несчастная голова влюблялась в ассистентку Мари Лоран.

Александр Беляев, скажем аккуратно, не мастер слова. Письмо его примитивно и шаблонно, тут он не выделяется из ряда бульварных романистов. Это отмечала уже прижизненная критика. Например, Сергей Динамов писал: «Литературный шаблон тяготеет над Беляевым, у него нет крепкой словесной чеканки, стиль его часто напоминает «стиль» пинкертоновской литературы: «Он ушел взбешенный, осыпая меня тысячью проклятий. Я торжествовал победу».

А Яков Рыкачев отмечал: «По своему типу «Голова профессора Доуэля»… роман переводной: именно для западной развлекательной фантастики характерно привлечение псевдонаучного материала, с целью позабавить читателя гротескными образами, привести элемент гиньоля, ужаса». Но критик отмечал и несомненные достоинства Беляева, и среди них «умение строить фабулу» и «редкую способность без остатка растворять научный материал в повествовании».

Мы же отметим, что Беляев безошибочно актуализировал древние архетипы и проблематизировал главные приметы своей эпохи.

Универсальный оракул

Отдельная говорящая Голова-без-Тела – очень распространенная мифологема.

Колобок из русской сказки: мастер заговаривать зубы и отводить глаза.

Голова Орфея. Мифического певца растерзали женщины-вакханки; оторванная голова его еще долго плыла по реке, пела и пророчествовала.

Голова Мимира. Этот нордический великан был хозяином источника мудрости. Его победили и обезглавили злые ваны. Бог Один сумел голову Мимира оживить и советовался с нею по разным трудным вопросам.

Голова горгоны по имени Медуза. Взгляд ее обращал все живое в камень. Но эта радикальная петрификация все же сохраняла кое-какую семантику: обращенных можно было узнать. К тому же в мифе о Медузе изображается хитроумная игра с зеркалами.

Голова полководца Олоферна, которого обманула библейская Юдифь. Голова эта ничего не говорила, зато вдохновляла иудеев на борьбу с ассирийцами.

Голова Иоанна Крестителя, с которой плясала коварная Саломея. Символическое ее значение также огромно. В различных христианских реликвариях хранилась дюжина голов Иоанна Предтечи. А также семь челюстей, четыре плеча, девять рук и восемь пальцев.

Механическая говорящая голова, которую соорудили алхимик Альберт Великий и его ученик Фома Аквинский. Примерно такой же говорящей головою пользовался и папа Сильвестр Второй, он же чернокнижник Герберт Орильякский (рукописи которого якобы был приглашен разбирать в Москву иностранный консультант Воланд).

Говорящая голова в «Дон Кихоте», в доме кабальеро Антоньо Морено.

Говорящую голову восточного чародея показывали в центре Петербурга, в доме Энгельгардта, где ныне метро «Невский проспект». В конце 1820-х иллюзионист Гамулецкий оборудовал в этом доме «механический и оптический кабинет». Здесь демонстрировали также парящих ангелов и амуров, летающие подносы с напитками, механических собак и кошек.

Шекспировский бедный Йорик. Череп его, правда, безмолвствует, но принц Гамлет с ним все-таки советуется.

Гильотина и ее жертвы. Химик Лавуазье, идя на эшафот, велел своему ассистенту проследить за своей отрубленной головою: сумеет она подать после казни условный знак глазами или нет.

Исполинская голова витязя из «Руслана и Людмилы». Образ этот восходит к народной русской сказке о Еруслане Лазаревиче.

Отрубленная голова Емельяна Пугачева в «Капитанской дочке», в эпилоге. «Из семейственных преданий известно, что он [Гринев] присутствовал при казни Пугачева, который узнал его в толпе и кивнул ему головою, которая через минуту, мертвая и окровавленная, показана была народу».

Градоначальники города Глупова. Майор Иван Пантелеевич Прыщ, как известно, имел фаршированную голову. А у Дементия Варламовича Брудастого в черепе находился органчик.

Голова Лебедева из романа «Идиот», фигуральная, но очень наглядная: «Я бы тут же собственными руками мою голову снял, положил бы ее на большое блюдо и сам бы поднес ее на блюде всем сомневающимся: вот, дескать, видите эту голову, так вот этою собственною своею головой я за него поручусь».

Голову известного Леньки Пантелеева показывали в 1923 году в витрине на Невском проспекте – с той же целью, что и голову Пугачева: чтобы публика удостоверилась в смерти знаменитого налетчика. Позднее эту голову в спиртуозе отдали в музей криминалистики. Мозг Леньки исследовал профессор Бехтерев.

Коллекции Института мозга, основанного в Москве в 1928-м по инициативе все того же Бехтерева. Здесь хранятся мозги Ленина и Сталина, поэтов Маяковского и Багрицкого, а также Эйзенштейна, Горького, Луначарского, Клары Цеткин, Мичурина, Циолковского и др. Правда, широкой публике их не показывают.

Отрезанная голова литератора Берлиоза и оторванная голова конферансье Бенгальского в «Мастере и Маргарите». Хотя головы, отрезанные трамваем, – отдельная большая тема. Весьма эффектно она подана в «Заблудившемся трамвае» Гумилева: «В красной рубашке, с лицом, как вымя,/ Голову срезал палач и мне,/ Она лежала вместе с другими/ Здесь в ящике скользком, на самом дне». Лирический герой то ли провидит собственную казнь, то ли вещает о ней из загробного мира.

Голова иллюзиониста Гудвина из сказки «Волшебник Изумрудного города». Впрочем, она была уже у Фрэнка Баума в «Волшебнике из страны Оз». В основе этого образа лежит легендарный цирковой номер.

Первые крупные планы в кинематографе. Говорят, зрители вскакивали в панике, кричали: «Покажите ноги!» Непонятно, правда, с чего они так переполошились: в живописи и в скульптуре отдельные изображения человеческой головы были давно известны.

Голова Саида, торчащая из песка в «Белом солнце пустыни». Позднее было несколько киноцитат этого знаменитого кадра, но они далеко не столь известны.

Говорящие головы на ТВ – отдельная интересная тема. Но не для этого исследования.

Статьи об искусственном интеллекте одно время любили иллюстрировать изображениями механической головы в разных вариантах (привет группе Deep Purple с ее альбомом Machine Head, 1972). Сейчас эти машинные головы постепенно вытесняют автопортреты, сгенерированные самим ИИ.

Что же касается конкретной головы несчастного Доуэля, ее прямой предшественницей считают голову мистера Стейла из новеллы немца Карла Грунерта (1908). Кроме того, голова-без-тела фигурировала в рассказе Густава Майринка «Экспонат» (1903), в романе Мориса Ренара «Доктор Лерн (1908), в романе Гастона Леру «Кровавая кукла» (1923).

Речь и речка

А есть еще монументы в виде отдельных голов: их немало по всему миру. Среди самых известных – голова Карла Маркса в Хемнице, бывшем Карл-Маркс-Штадте. Изваял ее советский скульптор Кербель.

А в Петербурге на Петроградской стороне (угол Чкаловского проспекта и улицы Ленина) бюст Ильича заменили идеальным шаром на пьедестале. Сергей Носов, певец петербургских истуканов, полагает, что эта подмена имеет глубокий культурный смысл.

А в Петергофе, в парке «Сергиевка» есть валун около двух метров в диаметре. Верхняя часть его обработана в виде человеческой головы. Физиономия гротескная, угрюмая, с виду тевтонская. Молвить она ничего не может: рот ее находится ниже уровня почвы. Зато из-под валуна вытекает родник, впадающий в ручей. Речь и речка – это давняя, исконная метафора.

Льюис Кэрролл упоминает эту петергофскую голову в «Дневнике путешествия в Россию» (1867). Стало быть, в «Страну чудес» (1865) она угодить не могла, а вот в «Зазеркалье» (1871) в том или ином виде – вполне. Спекуляций на этот счет высказывалось немало, но мы не будем в них углубляться.

Священник Михаил Ардов рассказывает: зимой 1976 года он побывал в Ленинграде и пришел на Смоленское кладбище, чтобы поклониться блаженной Ксении. Часовня над ее могилою была окружена дощатым забором. Тут подошла женщина из кладбищенских служащих. Ардов попросил разрешения зайти внутрь. «Никогда не забуду зрелища, которое предстало моим глазам. Внутри – прямо перед входом – стояла гипсовая голова Ленина трехметровой высоты... А за ней виднелась скульптурная группа, изображавшая юных пионеров».

Зрелище объяснялось просто: в часовне в ту пору находилась мастерская скульптора Пинчука, расставившего своих Ильичей по всему Ленинграду. Возможно, именно эта исполинская голова стоит теперь в Разливе, близ мемориального ленинского шалаша.

Интересна также тема посмертных масок. Но о них мы планируем рассказать отдельно, в связи с другим опусом Беляева – романом «Человек, потерявший лицо».

Боги и демоны, котики и собачки

И это мы еще не касались восточных культур.

Например, в Индии отрубленная голова демона Раху превращается в темную планету, которая становится причиной затмений Солнца и Луны.

Бог Шива в ярости отрубает голову своему сыну Ганеше и приставляет ему голову слона.

Голову быка приставляет себе Чойджал, свирепый защитник буддийской веры.

Популярны и отдельные скульптурные изображения головы Будды.

Боковая ветвь той же темы – отрезанные головы собак, оживляемые в виде опыта.

Во Франции собачью голову пытался оживить Шарль Броун-Секар, изобретатель омолаживающей «секаровской жидкости».

В России головы собак оживлял в 1928 году физиолог Сергей Брюхоненко. Собачья голова у него реагировала на свет и даже пыталась есть сыр. Отсюда только один шаг до говорящей собачки профессора Преображенского.

Позднее появились и двухголовые собаки: таких монстров создавал советский трансплантолог Владимир Демихов. В общем, Муму возвращается из ада.

Между прочим, тургеневский Герасим не зря изображается глухонемым. Немоту его компенсирует заливистый лай его собачки, которая именно по этой причине приговаривается к утоплению.

Живописцы часто изображали Юдифь в сопровождении собаки, символизирующей преданность. По-моему, преданность тут можно понимать двояко.

А вот голова кота вспоминается только одна. Это Чеширский кот у Льюиса Кэрролла. Кот этот умел сокращаться до улыбки, плавающей в воздухе. Отдельная котовская голова была промежуточной стадией этих метаморфоз.

Мифологема Говорящей Головы свежа и сегодня. Это доказывают многочисленные остроты про Колобка в сетевых подборках.

«В Колобка любой выстрел – контрольный».

«Колобка поставило в тупик уже само название книги: «Всадник без головы».

«Среди всех течений в искусстве Колобка больше всего озадачивал кубизм».

В общем, мифологема эта глубоко укоренена в мировой культуре. Что неплохо выражает пословица из сборника Даля: «Была бы голова, а хвост найдется».

Конъюнктурщик в высшем смысле

Да, Александр Беляев, как уже было сказано, далеко не мастер слова. Зато он безошибочно актуализировал древние архетипы и проблематизировал главные приметы своей эпохи.

Романы «Властелин мира», «Борьба в эфире», «Человек-амфибия», «Продавец воздуха», «Человек, потерявший лицо», «Звезда КЭЦ», «Лаборатория Дубльвэ», «Ариэль». Повести «Вечный хлеб» и «Золотая гора». Эти книги отзываются на самые актуальные технологии своего времени, включая политические и социальные.

Победная поступь диктаторских режимов; радио и ТВ; химическое оружие и радикальная фармакология; гормональная терапия и успехи трансплантации; расцвет евгеники и изуверские опыты над живыми людьми; батискафы и акваланги; завоевание атмосферы и полеты в космос; аграрная революция и субатомная алхимия. Все эти новации появились либо распространились при жизни Беляева. Или вскоре после его смерти – в середине ХХ века.

Короче говоря, это фантастика самого что ни на есть «ближнего прицела». Но она зиждется на прочных мифических основаниях.

Метаморфозы на службе пролетариата

В связи с нашей темой полезно вспомнить цикл рассказов Беляева «Изобретения профессора Вагнера» (1926–1936), развивающий мотивы «Головы профессора Доуэля» в отчасти пародийном ключе.

Рассказ «Человек, который не спит». Профессора Вагнера судят за похищение собак. Как выясняется, псы нужны ему для дерзких научных опытов, совсем как профессору Преображенскому в «Собачьем сердце». Попутно поднимается тема разности мозговых полушарий: Вагнер может решать две задачи одновременно, «его мозговые полушария, как два самостоятельных веретена, ткут сразу две нити мыслей».

Рассказ «Гость из книжного шкафа». Профессор Вагнер является профессору Дидериксу прямо из книжного шкафа, в который попадает, пройдя сквозь стены. В рассказе есть прямые отсылки к Фаусту и Мефистофелю в виде черного пуделя. Так что профессор Вагнер – еще и наследник длинной фаустианской традиции, опирающейся, в свою очередь, на тысячелетние изыскания алхимиков.

Попутно в рассказе поднимается тема чудесных Х-лучей, как в «Гиперболоиде» Алексея Толстого или в «Адаме и Еве» Михаила Булгакова. А также имеется отсылка к чернильнице Мартина Лютера (которой тот, по преданию, запустил в дьявола). И образ человека-призрака, бродящего по Европе (почти как призрак коммунизма).

Рассказы «Амба» и «Хойти-Тойти». Речь здесь идет о сохранении человеческого мозга после смерти тела. Профессор Вагнер в абиссинской экспедиции от скуки пересаживает слону человеческий мозг. Слон убегает, затем возвращается к людям и выступает в цирке.

Вагнер рассуждает о мозге как о пристанище души и учится снимать информацию с мозга, почти как с жесткого компьютерного диска. Параллельно развивается тема паноптикума в обоих смыслах: как идеальной тюрьмы и как музея диковинок (демонстрируемые фокусы носят откровенно балаганный характер).

Рассказ «Чертова мельница». Профессор Вагнер оснащает мельницу в подмосковной деревне вечным двигателем в виде ожившей человеческой руки из анатомического театра. А также конструирует самобеглую повозку, движимую тремя парами человеческих ног. «Мы заставим работать и мертвых», – сообщает Вагнер.

Тут сразу же вспоминается очерк Глябина «О пополнении легионов свободного труда» (1923), цитируемый Александром Секацким: «Товарищи Бернштейн, Фридлянд, Есюков, Коц и другие товарищи каждым проделанным экспериментом демонстрируют торжество пролетарской науки... Просто дух захватывает, когда смотришь, как по мере подключения электричества пробуждаются мертвые тела, как они переносят кирпичи из одной кучи в другую, как вдвоем поднимают носилки с бетоном, как под воздействием точно рассчитанной стимуляции мышц руки они протягивают друг другу руки в некотором подобии рукопожатия. Тов. Коц предлагает мне поздороваться с одним из подопечных товарищей, с Василием, умершим уже три недели тому назад. И я ощущаю рукопожатие – холодное, если иметь в виду температуру по Цельсию, но воистину горячее, если иметь в виду революцию по Марксу... Если усовершенствовать холодильную камеру, добиться уменьшения влажности и повысить скорость охлаждения, тела смогут сохраняться годами, они смогут вносить свою немалую лепту в созидательный труд победившего пролетариата… Живо представляешь себе, как мобильный передовой отряд пролетариата заступает на трудовую вахту. Их не пугает ни холод, ни голод, поэтому павшие, но восставшие товарищи идут в первых рядах покорителей Крайнего Севера» и т.п.

Отметим, что примерно в те же годы Алексей Толстой и Александр Старчаков сочиняли либретто о похождениях гибрида человека и обезьяны («Оранго»). А Илья Сельвинский – стихотворную пьесу о превращении обезьяны в человека путем пересадки мозга («Пао-Пао»). Схожие мотивы можно различить и в «Собачьем сердце», и в «Человеке-амфибии», и в «Безумном волке» Заболоцкого, и в поэмах и пьесах Маяковского, и в ранних опусах Платонова.

В частности, мотив принудительной метаморфозы – превращения человека в зверя и обратно – восходит, конечно, к уэллсовскому «Острову доктора Моро».

Эпилог

Последний в ряду гибридно-миксантропических существ советской культуры – Чебурашка из книги Эдуарда Успенского «Крокодил Гена и его друзья» (1966) и снятых по ее мотивам мультфильмов Романа Качанова. Чебурашку не принимают в зоопарк, потому что «не знают, куда посадить», то есть затрудняются отнести к зверям или к людям.

А попытка восстановления человеческого мозга в электронном обличье изображается у братьев Стругацких в новелле «Свечи перед пультом» из цикла «Полдень, XXII век» (1962). Опыт кончается неудачей: мозг престарелого академика Окады удалось воспроизвести на 98%. Вроде бы немало – но геном человека и геном шимпанзе различаются всего-то на полтора процента. Что установили, между прочим, японцы – реальные соотечественники вымышленного гения Окады.