Коллективизация изящной словесности

Писатель обзавелся домами, дачами и постоянным страхом.  Казимир Малевич. Дачник. 1928–1929. Русский музей

Впрочем, сочинители и без внешних понуканий обыкновенно тяготеют к образованию единой творческой среды. В Англии писательские клубы создавались с начала XVIII века (клуб «Кит-кэт», клуб Мартина Писаки, клуб Адского пламени и др.). В России издавна известны писательские усадьбы и дачные поселки. Вспомним хоть аксаковское Абрамцево или Куоккалу (ныне Репино) под Петербургом, памятником которой остался монументальный альбом Корнея Чуковского под названием «Чукоккала». В центрах русской эмиграции от Парижа до Харбина с середины 1920-х создавались союзы и объединения литераторов, хотя никто их к тому не принуждал. Так что инициатива советской власти упала на подготовленную почву.

«Замечательный дом, клянусь!»

Первый московский писательский дом появился в 1932 году в начале Камергерского переулка (тогда он назвался проездом Художественного театра). Здесь поселились Платонов и Олеша, Багрицкий и Асеев. Михаил Светлов и Алексей Гастев, Всеволод Вишневский и Вера Инбер. Иосиф Уткин и Михаил Голодный, Иван Ледащий и Ефим Буревой. Марк Колосов и Лидия Сейфуллина, Николай Огнёв и Бруно Ясенский, Корнелий Зелинский и Джек Алтаузен.

На улице Фурманова (бывший Нащокинский переулок) вскоре появился другой подобный дом – кооператив товарищества «Советский писатель». Возвели его путем соединения и надстройки двух старинных особняков (Нарышкинские палаты). Заселялся дом постепенно, по мере сдачи квартир строителями. Осип Мандельштам с женой Надеждой Яковлевной вселились сюда в октябре 1933-го, а Михаил Булгаков с женой Еленой Сергеевной – в феврале 1934-го. Мандельштама арестовали уже в мае. Булгаков жил здесь до своей смерти в 1940-м. Вскоре после вселения последний в письме к Вересаеву: «Свое жилище я надеюсь Вам вскоре показать, лишь только устроюсь поуютнее. Замечательный дом, клянусь! Писатели живут и сверху, и сзади, и спереди, и сбоку. Молю бога о том, чтобы дом стоял нерушимо». Но дома уже не существует: он был снесен в середине 1970-х.

Соседями Мандельштама и Булгакова были Шкловский и Кирсанов, Ильф и Петров, Виктор Ардов и Сергей Клычков. А также Всеволод Иванов и Константин Тренев, Евгений Габрилович и Сергей Михалков. А также Перец Маркиш и Давид Бродский, Мате Залка и Антал Гидаш. А также Анетта Сознательная и Роза Разутая, Андрон Нелюдимый и Антон Нешамавший.

В том же году появился писательский кооператив в Ленинграде – также в результате перестройки старого дома Конюшенного ведомства на канале Грибоедова. Это было куда более удобное жилье, чем дом-коммуна писателей и чекистов на улице Рубинштейна (известный как «слеза социализма», обиталище Ольги Берггольц, Михаила Чумандрина, Иды Наппельбаум и др.), построенный в 1931-м. Жильцами дома на канале Грибоедова стали Николай Заболоцкий и Николай Олейников, Михаил Зощенко и Вениамин Каверин. Вячеслав Шишков и Борис Житков, Евгений Шварц и Борис Корнилов, Ольга Форш и Тина Перц, Иван Соколов-Микитов и Юрий Герман, Михаил Слонимский и Всеволод Рождественский. А также филологи Борис Томашевский и Борис Эйхенбаум. А также переводчики Валентин Стенич и Елена Тагер. А также Михаил Майзель и Николай Лесючевский. Заселили дом в 1934-м. А уже через год начались аресты, ссылки и высылки. Одних убили, как Корнилова и Олейникова. Других, как Заболоцкого и Тагер, посадили, но выпустили. Третьих подвергли травле, как Зощенко и Эйхенбаума. Михаил Зощенко в разное время занимал здесь три квартиры: в пять, три и две комнаты. Лишившись заработков в результате травли, он продавал жилплощадь, чтобы рассчитаться с долгами. Сейчас в последней квартире находится его музей.

Писатели, выходи строиться

Синхронность всех этих начинаний объясняется просто. На встрече с писателями у Горького в октябре 1932 года, вскоре после разгрома РАПП, Сталин заявил: нужно создать писательский городок. «Гостиницу, чтоб в ней жили писатели, столовую, библиотеку большую – все учреждения. Мы дадим на это средства». Впрочем, настоящий писательский городок – квартал из четырех многоквартирных домов у метро «Аэропорт» – появился в Москве только во время оттепели, на рубеже 1950–1960-х. Но предтечами его можно считать все названные объекты. А также дачный поселок Переделкино и дом в Лаврушинском переулке с писсоюзовскими поликлиникой, детсадом и столовой, о которых речь впереди. И в любом случае, как уже говорилось, поручение Сталина лишь закрепило «колхозно-утопическую» практику.

«Как только заселились, сразу стали сажать»

В 1937 году в Москве началось заселение нового, более престижного писательского дома в Лаврушинском переулке близ Третьяковской галереи. Сюда переселились Шкловский, Кирсанов, Ильф, Петров, Олеша, Всеволод Иванов, Константин Тренев. Здесь жили также Пастернак и Эренбург, Паустовский и Пришвин, Катаев и Федин, Сельвинский и Луговской, Каверин и Чуковский (причем Вениамин Каверин писал первый том своих «Двух капитанов» на канале Грибоедова, а второй – уже на Лаврушинском). Жили Лев Кассиль и Антон Макаренко, Николай Погодин и Всеволод Вишневский. Жили Петр Павленко и Владимир Ермилов, Панкратий Шведопуло и Кондратий Войскожук. Жили Маргарита Алигер, Агния Барто и Горнила Гавронская. Жила певица Лидия Русланова с двумя мужьями, конферансье Гаркави и генералом Крюковым (правда, не параллельно, а последовательно). Жили американский магнат Арманд Хаммер и немецкий поэт Иоганнес Бехер. Жили две прогрессивные латиноамериканки неясных занятий: Качуча Перреда и Кончита Пердитта.

Борис Пастернак в письме к Нине Табидзе противопоставлял писателей, «живущих скромно и трудно в Нащокинском», и «блестящих жителей Лаврушинского». Квартиры, от пятикомнатных до однокомнатных, распределялись здесь по иерархическому принципу. Сам Пастернак владел двухкомнатной квартирой, но предпочитал жить на даче в Переделкине.

Дом в Лаврушинском с порталом из черного мрамора похож по описанию на дом Драмлита, где булгаковская Маргарита громит квартиру критика Латунского. А прототипом самого Латунского считают Осафа Литовского, начальника Главреперткома. Правда, Булгаков размещает дом Драмлита в арбатских переулках. Но в «Мастере и Маргарите» не стоит искать ни точной хронологии, ни точной топографии. Рассказывают, что проклятие и впрямь пало на дом в Лаврушинском. Среди новоселов сразу начались аресты. А Павел Васильев успел получить здесь квартиру, но не успел въехать: его арестовали и расстреляли. А Михаил Пришвин, поселившись на Лаврушинском, сменил и жену. Прежнюю супругу, крестьянку, с которой прожил больше 30 лет и прижил троих детей, он оставил в деревенском домике в Загорске. И женился на молоденькой и образованной.

Ольга Никулина, дочь писателя Льва Никулина, вспоминает: «Как только все заселились, сразу начали сажать. До войны расстреляли Станислава Станде, он был польский еврей, поэт-интернационалист... Тогда же арестовали Кина из 31-й квартиры, тоже расстреляли... Уже после войны у нас в подъезде взяли Стонова и Бергельсона. Стонов вернулся, Бергельсон нет... Ну и история с Руслановой, конечно. Я не знаю, где ее арестовали, но ночь, когда в квартиру приехали с обыском эти страшные люди, я помню. Родители вырубили свет и сидели на табуретках около двери... Те ходили в лифт и из лифта, возили, выносили оттуда что-то, курили на лестнице, что-то говорили, совершенно не стесняясь... А родители сидели и тряслись».

Виктор Кин (Суровикин) – прозаик и журналист, корреспондент «Правды» в Риме и Париже, был расстрелян в 1938-м, жена его Цецилия Кин провела в лагере и ссылке 17 лет. Давид Бергельсон – прозаик и драматург, писал на идиш, расстрелян в 1952-м. Дмитрий Стонов (Влодовский) – прозаик и журналист, арестован в 1949-м. Лидию Русланову арестовали в 1948 году на гастролях в Казани, ее мужа генерал-лейтенанта Владимира Крюкова – в Москве. Генерал Крюков был близок к маршалу Жукову. Арестовали его по «трофейному делу»: изъяли три автомобиля, сотни брильянтов, изумрудов и сапфиров, 107 кг серебряных изделий, 132 картины Айвазовского, Репина, Шишкина, Серова, Врубеля и др. Среди арестованных жильцов были также Иван Луппол, Ефим Пермитин, Лев Овалов. Жена последнего Антонина Шаповалова известна как сексотка НКВД, давшая показания на многих писателей и священников.

Зловещая репутация

Утверждают также, что следующее поколение жильцов Лаврушинского переулка настигла другая напасть: эпидемия самоубийств. Так якобы ушли из жизни сыновья Константина Паустовского и Александра Яшина, дочь Федора Кнорре и жена Льва Ошанина. Но здесь многое притянуто за уши. Например, Паустовский жил в Лаврушинском недолго: в конце 40-х перебрался в высотку на Котельнической набережной. Там родился его сын Алексей. Он погиб уже после смерти отца от передозировки наркотиков. Было ли это самоубийством, неясно. Но дом Драмлита тут ни при чем – если не считать его жильцов зачумленными в нескольких поколениях. А в 1937-м покончил самоубийством пасынок Юрия Олеши – сын Ольги Суок от первого брака. Но Олеша жил тогда в Камергерском переулке, в Лаврушинский он переселился позднее.

Случались на Лаврушинском и скандалы. Например, именно здесь прозаик Бубеннов воткнул вилку в задницу драматургу Сурову. Этот случай увековечен в известной эпиграмме. Не будем ее приводить, чтобы не погрязнуть в комментариях (см. об этом эпизоде и эпиграмме в статье Геннадия Евграфова «Литературный паноптикум 40-х годов ХХ века» в «НГ-EL» от 13.02.25).

Но большинство жильцов обитало в этом доме долго и благополучно. И сочинило изрядную часть корпуса советской литературы. А драматические происшествия случались с советскими писателями и в других местах. Скажем, Анатолий Виноградов, автор исторических романов, в 1946-м убил жену, ранил пасынка и застрелился сам. Виноградов был контужен на Первой мировой, возглавлял Румянцевский музей, знался с сестрами Цветаевыми. В 45 лет окончил авиационное училище, участвовал в воздушных парадах и боевых вылетах. Дослужился до подполковника. После демобилизации впал в депрессию, не сумев возобновить писательскую карьеру. Неординарные были люди и к писательскому ремеслу относились со звериной серьезностью.

Дом-фантом

Изрядная литературная слава окружает и Дом на набережной, он же Дом правительства. Правда, номенклатурных писателей здесь жило немного. Александр Серафимович (на улице своего имени: в 1933-м в улицу Серафимовича переименовали Всехсвятскую). Демьян Бедный (после выселения из Кремля – причем, подобно Зощенко, он перебирался в квартиры все меньшего размера). Михаил Кольцов (хотя дома он бывал нечасто, все по заграницам, только на испанской войне провел полтора года). Плодовитым беллетристом был и Александр Аросев – чекист и дипломат, казненный в 1938-м. С другой стороны, почти все здешние жильцы что-то писали: статьи, воспоминания, теоретические труды – кто самостоятельно, кто с помощью литературных негров (ремесло это иногда неплохо вознаграждалось: журналист Александр Мурзин получил квартиру в Доме на набережной в 1979-м, когда сочинил, как утверждают, за Леонида Брежнева книгу «Целина»).

Мемуары оставили очень многие жильцы. От Никиты Хрущева и Анастаса Микояна до летчиков Михаила Водопьянова и Николая Каманина. От Светланы Аллилуевой и Серго Берии до актеров Алексея Баталова и Арчила Гомиашвили. От маршалов Жукова и Конева, Баграмяна и Малиновского до Елены Стасовой и Лидии Фотиевой, красных валькирий из свиты Ильича. Правда, многие (примерно треть довоенных жильцов) мемуаров написать не успели, поскольку были расстреляны или сгинули в лагерях. Юрий Трифонов, придумавший название «Дом на набережной», и Михаил Коршунов, недурной детский писатель, жили здесь еще подростками. Другие, как драматург Михаил Шатров, поселились уже на закате советской власти.

Дом на набережной – самый литературный из перечисленных объектов. Но не в смысле «дом-музей», а в смысле «дом-фантом». Юрий Левинг пишет: «Культура европейского модернизма тяготеет к последовательной апроприации фикциональных адресов: литературный музей по лондонскому адресу сыщика Холмса, бронзовая Джульетта во дворе веронского дома Капулетти, музей романа Томаса Манна «Будденброки» в Любеке, подъезд «нехорошей квартиры» в доме 10 по Садовой улице в Москве... В этой ситуации здание на набережной с беспрецедентным количеством мемориальных досок и сопровождающей его одноименной повестью представляет вполне уникальный пример того, как сам дом стремится стать литературным текстом».

Дачники и колонисты

В 1930 году в Москве возникла колония художников (жилые дома с мастерскими) на Верхней Масловке. Здесь обитали Александр Дейнека, Борис Иогансон, Юрий Пименов, Аркадий Пластов, Серафима Рянгина, Владимир Татлин, Федор Решетников и др. Вскоре появились дачные поселки художников в подмосковных Абрамцеве (1933; Илья Машков, Игорь Грабарь, Борис Иогансон, Вера Мухина и др.) и в Песках (1934; Евгений Лансере, Аристарх Лентулов, Юрий Пименов, Александр Дейнека и др.). Дачные городки литераторов и деятелей искусств возникли примерно тогда же в подмосковных Валентиновке, Клязьме, Кратове, Снигирях, на Николиной Горе. Некоторые другие, как Красная Пахра, были основаны после войны.

Писательский городок в Комарове (Келломяки) под Ленинградом также послевоенной постройки: до 1940 года Келломяки принадлежали Финляндии. Но петербургские дачники селились здесь издавна, так что поселок вернулся на прежние круги. В 1934 году правительство по предложению Горького выделило участки для писательских дач в подмосковном Переделкине. Первыми владельцами переделкинских дач стали Бабель, Леонов, Чуковский, Серафимович, Пильняк, Кассиль, Всеволод Иванов, Пастернак, Фадеев, Федин, Ильф и Петров. Но символическое название (Владимир Луговской в эту пору писал: «Возьми меня в переделку и двинь, грохоча, вперед») возникло задолго до писательской слободы. Деревня Передельцы известна с 1646 года, дачный поселок Переделкино возник в конце XIX века. Никто, однако, не поручится, что название не повлияло на выбор места для совписовской резервации.

«Теперь будет сифилис!»

Писательский клуб в Москве был формально основан в 1930 году, это событие успел приветствовать Маяковский. Но основан он был на бумаге, и лишь в 1934-м появился Центральный дом литераторов на Поварской – знаменитый ЦДЛ. Писателям отдали особняк в стиле модерн. До революции им владели князь Святополк-Четвертинский и графиня Олсуфьева. Интерьеры особняка изобилуют масонскими символами. Булгаков описал его под названием «Массолит». В том же году Ленинградскому союзу писателей выделили трехэтажный особняк на улице Воинова (Шпалерной). Он был построен в 1780-х годах, неоднократно перестраивался, перед революцией им владел граф Александр Шереметев. В Доме писателей сохранились графские интерьеры.

Центральный дом работников искусств был основан в 1929-м в Старопименовском переулке как Клуб театральных работников, позднее переехал на Пушечную улицу. Руководили им народный артист Иван Москвин и оперная дива Валерия Барсова. Завсегдатаями бильярдной были Булгаков и Маяковский. Завсегдатаями клубного ресторана – Гиляровский, Вересаев, Олеша, Демьян Бедный, Алексей Толстой, архитектор Щусев и др. Клубным рестораном с 1931 года заведовал Яков Розенталь (булгаковский Арчибальд Арчибальдович). С 1934 года ресторан переезжал на лето в Сад Жургаза (Журнально-газетного объединения) на Страстном бульваре. Джаз Цфасмана играл в этом саду фокстрот «Аллилуйя». Это закрытое заведение (вход по пропускам) – прообраз ресторана Дома Грибоедова в «Мастере и Маргарите».

Елена Булгакова писала в дневнике в июле 1939-го: «Вчера пошли поужинать в Жургаз... Все сидят и едят раков. К нашему столику все время кто-то подсаживался: несколько раз Олеша, несколько раз Шкваркин... Пьяный Олеша подозвал вдребезги пьяного писателя Сергея Алымова знакомиться с Булгаковым. Тот, произнеся невозможную ахинею, набросился на Мишу с поцелуями. Миша его отталкивал. Потом мы сразу поднялись и ушли... Олеша догнал, просил прощения... Что за люди! Дома Миша долго мыл одеколоном губы, все время выворачивал губы, смотрел в зеркало и говорил – теперь будет сифилис!»

От «Пушкина» к «Грибоедову»

Московский дом кино (позднее Центральный дом кино) открыли в 1934-м на Васильевской улице. Другие подобные заведения появились позднее: Центральный дом архитектора (1937, Гранатный переулок); Центральный клуб театральных деятелей (1937, улица Горького, ныне Центральный дом актера на Арбате); Московский дом художника (1953, Кузнецкий мост); Всесоюзный дом композиторов (1963, Брюсов переулок). Или несколько ранее, как Дом печати (1920, Никитский бульвар, с 1938-го – Центральный дом журналиста) и Дом ученых (1922, Пречистенка). Незадолго до Первого съезда советских писателей на Пушкинской площади в Москве открылось кафе «Пушкин». Инициатором этого начинания был Михаил Кольцов.

Предполагалось, что кафе станет творческим центром литераторов, журналистов и издательских работников. Рядом находились «Известия» и «Рабочая газета». А также Дом Герцена, где в разное время квартировали Всероссийский союз писателей, РАПП, издательство «Советский писатель», «Литературная газета», журналы «Знамя» и «На посту», Литературный институт. А в общежитии при Доме Герцена жили – долго ли, коротко ли – Мандельштам, Пастернак, Платонов, Пришвин, Всеволод Иванов, Иван Катаев, Клычков, Луговской, Павленко и др.

Директором кафе назначили немца-ресторатора, приехавшего из Дюссельдорфа. Но название кафе категорически не понравилось Горькому. Как председатель юбилейного Пушкинского комитета он написал письмо Кагановичу, требуя это заведение переименовать. Потому что такое название – «выходка совершенно недопустимая и компрометирующая советскую власть». Считается, что Горький протестовал против мелкобуржуазной пошлости. Он еще помнил пушкинские торжества 1899 года, когда именем поэта называли водку и папиросы, ботинки и шоколадные наборы. По советским понятиям, такая девальвация великого имени могла бросить тень и на другие великие имена. Не говоря о только что образованном Пушкинском комитете. Вероятно, Горький, уже свыкшийся с амплуа живого классика, примерял эту ситуацию и на себя. Дай волю таким рестораторам – они и кабак «Горький» когда-нибудь откроют. И тогда литературное имя писательского вождя навеки свяжется с идиомой «пить горькую».

Каганович на письмо Горького отреагировал быстро. Кощунственное название запретили. Моснарпит обязали согласовывать названия своих заведений с партийными властями. Возможно, злополучное кафе, наряду с рестораном Дома Герцена, повлияло и на название булгаковского ресторана «Грибоедов».