Старая сказка, рассказывающая о будущем

Как им удалось победить?  Альбрехт Альтдорфер. Арест Христа. 1509–1516.  Монастырь каноников-августинцев, Санкт-Флориан возле Линца

Вторая задача любой сказки также связана с действительностью. Но не со всей, а с той ее частью, которая не так очевидна, как действительность обычная, легко понятная. Это неявные законы человеческого и общественного развития, которые без достаточного опыта и даже некоторых аналитических способностей понять довольно трудно. А между тем они так же непреложны, суровы, необходимы человеку, как знание того, что огонь жжет, а без шапки в мороз лучше не ходить. Тот самый «намек и добрым молодцам урок». Здесь сказка выступает и как напоминание, и как самое доступное разъяснение. Потому обращена прежде всего к детям.

Вместе с тем в истории любого общества бывают периоды, когда эта неочевидная часть действительности выступает на первый план. И происходят вещи удивительные, неслыханные, такие, что расскажи всего год, месяц назад – никто не поверит. Зато теперь все становятся сказочными героями, потому что жизнь каждого перевернулась. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью».

Именно в такое время жил и 100 лет тому назад написал сказку «Три Толстяка» Юрий Олеша (1899–1960). Сказочный жанр для его времени был действительно избыточен. Потому он и начинает свою сказку словами: «Время волшебников прошло».

Самое интересное в «Трех Толстяках» – вовсе не революционная романтика, без которой в то время было, разумеется, никуда. Если, например, в фантастическом романе А.Н. Толстого (1842–1945) «Аэлита», написанном с разницей в один год, герои улетали на Марс, то и там они заставали революционную ситуацию. И уж само собой (земным людям гораздо легче «быть Богом», чем Таковым не быть), принимали в инопланетной революции самое деятельное участие.

Однако еще критики-современники обратили внимание – революционные перипетии в «Трех Толстяках» описаны как бы через силу. Что особенно заметно на фоне авторского старания придать вооруженной (говоря современном языком, экстремистской) борьбе с властями нужный размах совокупно с идеологическим обоснованием.

Лидия Чуковская (1907–1996) в рецензии 1940 года, в целом позитивно оценивая сказку, отмечала: «Тема «Трех Толстяков» – борьба трудового народа с угнетателями, борьба восставшего народа с правительством. Беда не в том, что тема эта взята как сказочная... Беда в том, что основная тема тонет в капризах сюжета... Как и почему народу удалось одержать победу, как и почему гвардейцы перешли на сторону народа, как восставшие взяли дворец – обо всем этом мы узнаем очень мало».

И не только об этом. Вот народ победил. Три Толстяка, главные злодеи, отправлены в клетку, где сидел один из предводителей повстанцев, оружейник Просперо. Но ведь автором показаны (и совершенно точно) еще множество «толстяков»: «...огромная толпа богачей бежала в гавань, чтобы сесть на корабли и уплыть из страны, где они потеряли все... Но тут их окружили матросы. Богачи были арестованы. Они просили прощения... Но народ им не верил». И что автору делать дальше? Написать, что «огромную толпу» отправили в лагеря, – сказочного мало. Что все они решили честно работать – слишком много.

Вот почему главное достоинство «Трех Толстяков» – не в революционной романтике. Сам того не желая, Олеша изобразил ключевые исторические реалии не XX даже, а нашего, XXI и, возможно, последующих веков.

Социальная нестабильность. Она описана не только Олешей, а многими советскими сказочниками – в кавычках и без. Другое дело, что, как и в «Трех Толстяках», революция преподносилась ими как нечто одномоментное и необратимое. В то время как отношения между властями и подвластными скорее выглядят как своего рода качели – от революции и обратно. Константин Кедров писал: «Основной закон капитализма / Жить спокойно до социализма / Основной закон социализма / Жить спокойно до капитализма». В любом случае социальная нестабильность более чем реальна, и Олеша ее описал.

Концентрация власти. Для начала скажем, что и пред-, и постреволюционный мир «Трех Толстяков» не так уж мрачен. Есть прекрасная погода («солнце только то и делало, что сияло... легкий ветерок развевался, как воздушное бальное платье»), виды («до самой небесной черты находились луга, засыпанные цветами, рощи и пруды»), городские пейзажи («широчайшие асфальтовые улицы, которые были освещены ярче, чем залы... набережные, каменные ограды... мосты, изогнутые в виде арок»). Далеко шагнула в этом мире наука. Чего стоит фонарь на площади Звезды: «...ни на площади, ни в домах, ни на улицах поблизости не требовалось больше никакого света... Здесь люди обходились без ламп и свечей».

Вообще «Три Толстяка» – классический пример поэтической прозы. Чего стоит один гром, который «запрыгал, как мяч, и покатился по ветру». Или: «Слесарь не хотел вставать. Он умер». Покойник у Олеши не перестает существовать. Он переходит в иное качество жизни. Не то чтобы не может – не хочет реагировать. Да и причина уважительная. Все-таки недаром Олеша начинал как лирический поэт. Отсюда и песенки, которые распевают герои «Трех Толстяков», причем как положительные, так и отрицательные.

Правда, в высшие коридоры власти в этом мире постороннему человеку лучше не попадать. Об этом – приключения продавца воздушных шаров, занесенного ветром во дворец. Очень скоро его желания становятся вполне определенными: «Я не маленький мальчик и не герой. Я не люблю летать, я боюсь Трех Толстяков... Мне очень хочется освободить дворец от своего присутствия».

Правят этим миром олигархи – Три Толстяка: «Все принадлежит нам... Мы богаче всех!»

А вот на смену им должен прийти только один... нет, не совсем человек. Наследник Тутти (Tutti – всё, итал.) должен сконцентрировать в своих руках такую власть, что оставаться человеком вряд ли сможет. И тут на помощь приходят... технологии. По замыслу Толстяков, у Тутти должно быть «железное сердце». Проще говоря, путем медицинского вмешательства отключены человеческие эмоции.

Ученых, которые не хотят помогать Толстякам в их замыслах, ждут забвение и деградация. Туб, который отказался сделать Тутти железное сердце, в заключении превратился в зверя. Зато он сделал человекоподобную куклу, андроида. Неотличимая от человека, она способна расти как обычный ребенок.

Старая сказка, рассказывающая о будущем, «Три Толстяка» стирает грань между вымыслом и явью, превращая то и другое в некую Сверхреальность. Которая, между прочим, все больше дистанцируется от человека, уже пытается если не обойтись без него, то хотя бы зависеть в минимальной степени.

Человек в этой новой для него Сверхреальности все больше становится эдаким доктором Гаспаром Арнери, который месяцами не выходит из своей «кельи» и не знает, что творится в мире. Сказка ведь и начинается с рассказа о Гаспаре Арнери, с его неведения относительно текущих политических событий, с его удивления и вопросов.

Помните Пастернака: «Какое, милые, у нас / тысячелетье на дворе?»

Не исключено, что последнее, доктор.