Свежесть и ясность взгляда

Снег мне сотрудник и собеседник. Александр Трифонов. Вифлеем

Впервые это имя я услышала зимой 1980 года. Я училась на третьем курсе МГУ, и мой белорусский друг (минские художники называли его «самым умным человеком в Белоруссии») историк эстетики Владимир Михайлович Конон как-то в беседе упомянул: в Москве для него существуют три интеллектуальных авторитета – Петр Палиевский, Вадим Кожинов и Георгий Гачев. Тогда впервые прозвучало и название одного из исследований Георгия Гачева – национальные образы мира.

Вскоре я стала изучать историю белорусской литературы, занимаясь виршами Симеона Полоцкого, и заинтересовалась выдвинутой белорусским ученым теорией ускоренного развития белорусской литературы. Владимир Михайлович сразу прокомментировал: автор этой теории все тот же Гачев, в 1964 году выпустивший книгу «Ускоренное развитие литературы» и обосновавший ее на опыте болгарской словесности. Белорусский литературовед, вскоре ставший директором Института литературы им. Янки Купалы АН БССР Виктора Коваленко, в докторской диссертации только использовал ее в рамках своей родной культуры.

А увидела я впервые Георгия Дмитриевича Гачева на вручении премии молодым писателям «Эврика» (в тот год ее получили Роман Сенчин и Алексей Иванов), созданной по инициативе Александра Потемкина и его издательства «ПоРог», в одном из московских театров при драматических обстоятельствах. Рассеянный, погруженный в мысли Гачев… упал с лестницы и разбил свою умную голову. С окровавленной (вначале), затем перевязанной головой и печальными глазами, худой, чуть сутуловатый, в пестрой толпе московских любителей литературы он представлял экзотическое зрелище…

Затем мы стали периодически встречаться на творческих вечерах писателя, доктора экономических наук Александра Потемкина. У него дома раз в несколько месяцев в начале 2000-х годов устраивались литературные посиделки у камина за огромным столом, объединявшим Светлану Семенову, Георгия Гачева, Тимура Зульфикарова, Льва Аннинского, Александра Проханова, Владимира Бондаренко, Бориса Евсеева, Капитолину Кокшеневу, доктора философских наук Вадима Рабиновича (поэта, автора интеллектуального бестселлера «Алхимия как феномен культуры»), поэтессу Римму Казакову, литературоведа, доктора наук Бориса Тарасова, тогда ректора Литературного института им. А.М. Горького и др. О чем говорили? О современном состоянии литературы, об искусственном разуме, о молодой словесности.

На одной из презентаций мы оказались вместе с Георгием Гачевым у входа в художественную галерею. Открытие задерживалось, и мы разговорились. Запомнилась высокая оценка Гачевым писателя Бориса Евсеева и его нового полудокументального произведения под вызывающим названием «Романчик», опубликованного тогда на страницах журнала «Дружба народов». Гачев, как всегда, оказался прав. Сегодня это одна из моих любимых книг, о которой я всегда рассказываю студентам, размышляющим о выборе жизненного и профессионального пути.

Последняя наша встреча состоялась на даче в Переделкине. В конце октября 2005 года в Москве оказался проездом с какой-то конференции болгарский литературовед профессор Ивайло Петров, горячий поклонник Гачева и мой соавтор (к тому времени мы выпустили уже несколько книг, в том числе монографию о творчестве поэта Юрия Кузнецова). Он и попросил меня устроить эту встречу. Ивайло не просто хотел увидеть Георгия Дмитриевича, побеседовать с ним, но и переводить на болгарский и издавать его тексты в своем издательстве «Аксиос». Мы с Ивайло провели к тому времени уже семь ежегодных Дней русской культуры в Варнинско-Шуменском регионе Болгарии с участием десятков писателей из разных городов России. По их результатам Ивайло выпустил 10 книг участников этих дней со своими предисловиями.

Два часа, проведенные 30 октября 2005 года в переделкинском доме блистательных литераторов, каждый из которых – целая эпоха в отечественной культуре, запомнились горячими воспоминаниями Георгия Дмитриевича о Болгарии, об отце, о болгарских друзьях и классиках. Я почувствовала: свои болгарские истоки Гачев не забывал ни на минуту, часть его души словно жила там, в этих невысоких, но живописных Родопских горах, откуда были родом его предки.

Не теплый, а горячий, почти восторженный прием нового болгарского знакомца показывал, насколько истосковался Георгий Дмитриевич по землякам, по болгарской культуре, всегда остававшейся для него родной. У Ивайло Петрова и Георгия Гачева были большие планы, которым – увы! – не удалось воплотиться в жизнь.

А потом было отпевание по православному обряду в храме при Первой градской и похороны – в подмосковной глубинке, на деревенском кладбище, рядом с отцовской могилой.

Я и сегодня убеждена: наши молодые литераторы, мечтающие мощно состояться в родной культуре, должны тщательно изучать труды Гачева. Вдохновляемая этой идеей, я попросила у дочерей Гачева полный комплект изданных батюшкой книг...

И вот уже семь лет в Университете мировых цивилизаций я преподаю дисциплину «Межкультурные коммуникации» и постоянно рассказываю студентам об исследованиях, подлинной творческой победе над железным занавесом Георгия Гачева, доказавшего, живя в закрытой стране: для мощного интеллекта не существует границ. Не покидая пределов СССР, он создал восхищающие сегодня все мыслящее сообщество «национальные образы мира».

Любопытно: работая над статьей о творчестве Александра Грина и подозревая, что в «Бегущей по волнам» писатель зашифровал запретный в те атеистические годы образ Девы Марии – для поляков, Богородицы – для русских, я стала искать подтверждение в текстах Гачева. И, что самое удивительное, нашла! Приведу цитату из книги «Национальные образы мира. Соседи России, Польша, Литва, Эстония»: «Вечно молодая-юная Мать-Пани-Жена-Дева-Королева. Недаром Марию-Богородицу почитали «королевой польской». «Запрещено было молиться Богородице под именем КОРОЛЕВЫ ПОЛЬСКОЙ, как ее в Польше называли уже целых два века. Значит, не только божественный и домашний сан у Марии-Девы, но и Социумный: царский: Владычица – и светская она. Во всяком случае, Мария – сверх много значит в Польше. Не только святыня религиозная (Матка Боска Ченстоховска), но и Королева, но и Молодая Мать-Жена, возлюбленная вечная».

Спустя годы мы с Анастасией Гачевой работали над подготовкой к публикации дневников Георгия Дмитриевича на страницах возглавляемого мною журнала «Литературные знакомства». Ошарашивали отчаянная исповедальность Гачева, его напряженный самоанализ, трезвость и жесткость его самооценок, свежесть и ясность взгляда на окружающий мир, включая бытовые и семейные ситуации.

Уникально отношение к быту и природе Георгия Дмитриевича. Процитирую его книгу «Философия быта как бытия», вышедшую с предисловием дочери Насти уже после его смерти: «И без Природы: без копания в земле летом и без летания сейчас по снегам на лыжах – не мыслю дня прожить. Снег мне сотрудник и собеседник: как душу промывает после труда утреннего и новые соображения навевает!..»

Именно тогда я поняла справедливость литературоведческого термина «новая искренность». Убеждена: имя Георгия Гачева золотыми буквами навсегда вписано в историю отечественной культуры рядом с именем столь ценимого им Михаила Бахтина, которого в далекой молодости он успел навестить и поддержать в саровской ссылке.