У нас серьезные виды на ваш роман

Василь Быков хотел писать не о колхозах, а об увиденном и пережитом в войну. Фото РИА Новости

Василь Быков начинал свой путь в литературу с рассказов на русском языке. Это было в самом начале 50-х годов, когда он служил капитаном на Курилах. Но в 1955 году Быков, получив майора, решил демобилизоваться и вернулся в Гродно к своему прежнему окружению, которое и на работе, и в быту продолжало говорить в основном по-белорусски. И он тоже перешел на белорусский язык. Но писать ему захотелось не столько о колхозах, а прежде всего об увиденном и пережитом в войну.

Для выходивших в Минске на белорусском языке журналов Быков просто стал находкой. Но ему не терпелось расширить аудиторию и дойти со своими вещами аж до самых Курил, где его, к слову, еще не забыли и еще долго помнили. Но наша остававшаяся тогда единой страна по преимуществу читала по-русски. Найти своего переводчика для Быкова оказалось большой проблемой. Это только на слух русский и белорусский языки казались похожими. А переводить легче было с английского или немецкого, нежели с родственного славянского языка. Быкову кто-то порекомендовал работавшего в Москве в аппарате Союза советских писателей переводчика Михаила Васильевича Горбачева (1921–1981), который имел корни в Витебской области. «Он очень славный человек», – говорил о нем позднее писатель. Тогда же, в конце 50-х годов, перед Быковым возник еще один вопрос: кому предложить переводы. У Быкова знакомых редакторов тогда в Москве не имелось. Он не знал, какая политика делалась в том или ином московском журнале. И поэтому первым делом Быков сунулся в «Дружбу народов». Его мотив был прост: где еще белорусу, как не в «Дружбе народов», печататься.

Сначала Быков отослал в это издание рассказ «На озере». Его прочитал член редколлегии журнала Семен Евгенов. «Рассказ приятный, – написал он в начале 1960 года в своем заключении, – перевод удовлетворительный (в смысле русского звучания). Надо объяснить в сносках – что такое живица (смола на хвойных деревьях?), что такое мережка».

«На озере» напечатали в апрельской книжке «Дружбы народов» за 1960 год. После этого Быков предложил журналу повесть «Третья атака» (он ее написал, опираясь на собственные воспоминания об участии в боях в 1944 году на территории Румынии). На русский язык ее также перевел Горбачев. Повесть вышла в журнале в феврале 1962 года. А затем редакция выдвинула «Третью атаку» сразу на Ленинскую премию. Правда, тогда эта награда писателю так и не досталась.

Стремясь закрепиться в «Дружбе народов», Быков вспомнил про две свои ранние, написанные на белорусском языке повести «Журавлиный крик» и «Предательство». Их спешно перевел Горбачев. Но главный редактор журнала Василий Смирнов заколебался, стоило ли эти вещи печатать. И сомнения у него вызвало не качество переводов, а выверенность текстов с идеологической точки зрения (а Быков поднимал в них тему предательства). «Я, – написал Смирнов Быкову в начале марта 1962 года, – прочитал три ваших военных повести («Журавлиный крик», «Предательство» и «Третья ракета». – В.О.). «Ракета» – на мой взгляд, самая сильная и верная. Она какая-то вся светлая, даже радостная, несмотря на Задорожного и несмотря на страдания и смерти. По-моему, в этом ее главная удача и своеобразный ответ на «ремаркизм» некоторых наших уважаемых «столичных» авторов». В конце своего послания Смирнов посоветовал Быкову быть экономным в письме, не повторяться и взяться за большую вещь, начать свою «Войну и мир».

Подобной реакции Смирнова на «Журавлиный крик» и «Предательство» Быков, надо признаться, не ожидал. Он обиделся и новую свою повесть «Фронтовая страница» отдал в другой московский журнал – «Знамя». Там поначалу встретили белорусского писателя с распростертыми объятиями. Еще бы – к ним пожаловал сам автор «Третьей ракеты», которая успела впечатлить всю литературную Москву! Рукопись тут же пошла гулять по отделу прозы. Но радость быстро сменилась огорчением. Сотрудники «Знамени» посчитали, что Быков в этой вещи неправильно расставил акценты.

В архиве сохранился отзыв тогдашнего ответственного секретаря журнала Василия Катинова, подписанный 23 марта 1962 года:

«В. Уваров, И. Велембовская и С. Дмитриев (сотрудники отдела прозы «Знамени». – В.О.) правы: повесть эту печатать в журнале «Знамя» не стоит.

Она значительно слабее повести этого же автора «Третья ракета», только что опубликованной в журнале «Дружба народов».

К сказанному нашими рецензентами добавлю следующее. События повести «Фронтовая страница» развиваются в 1944 году в Венгрии. Но в них нет ничего предвещающего нашу скорую победу. Избранный автором сюжет характерен скорее для начального периода Отечественной войны: герои повести мучительно выбираются из вражеского окружения.

Мышление героев повести тоже весьма ограничено. Они на венгерской земле, в прошлом блистательные бои 1944 года, но о том, что мы, наконец, воюем за пределами нашей родины, а под боком венгры с их судьбой – герои повести не думают и не говорят.

Прав С. Дмитриев, заявляя, что из повести не видно победоносного наступления нашей армии.

Образ писаря Блищинского, врага и предателя, решен автором крайне обнаженно. Блищинский все время саморазоблачается. Это, разумеется, плохо. А ведь Блищинский чуть ли не центральная фигура повести.

Конечно, эту повесть можно было бы доработать. В. Быков – писатель одаренный. Но вряд ли он захочет возвращаться к работе над этой повестью: она ведь уже напечатана в Минске и о ней уже много писали.

Думаю, что от повести «Фронтовая страница» нам придется отказаться».

Недолго думая, Быков отнес «Фронтовую страницу» в другой московский журнал – «Октябрь». Некоторые его знакомые, когда об этом узнали, схватились за голову, ведь в «Октябре» сидели еще бóльшие ретрограды, чем в «Знамени». Но подчиненные главного литературного ортодокса 60-х годов Всеволода Кочетова никакой идейной крамолы в рукописи белорусского писателя не обнаружили. И «Фронтовая страница» была ими опубликована в сентябре 1963 года.

А у самого Быкова к этому времени была готова уже новая повесть – «Альпийская баллада». Он выдумал историю о трогательной любви сбежавших из фашистского концлагеря белорусского парня и итальянской девушки. После некоторых раздумий писатель решил возобновить сотрудничество с «Дружбой народов» и отдал перевод этой вещи Василию Смирнову. Однако тот потребовал многие сцены переписать. Быков же на это ответил категорическим отказом.

«Уважаемый Василий Александрович! – написал он Смирнову 17 декабря 1963 года. – Тщательно разобравшись во всех ваших пометках в рукописи и обдумав весь наш разговор в редакции, я пришел к выводу, что будет лучше, если я освобожу вас от некоей обязанности печатать мою повесть.

Дело в том, что при всем моем соглашательском намерении я не смогу переработать повесть в духе ваших претензий. Вы же, в свою очередь, не согласитесь на напечатание в ее нынешнем виде.

Так что, если можете, не очень обижайтесь на меня».

Но что интересно: за «Альпийскую балладу» тут же ухватился писатель-фронтовик Михаил Алексеев из журнала «Огонек», а он по своим взглядам мало чем отличался от Василия Смирнова. С согласия главреда Анатолия Софронова он дал эту повесть с продолжением весной 1964 года аж в пяти номерах «Огонька». А затем «Альпийскую балладу» перепечатала огромнейшим тиражом «Роман-газета».

Но очень скоро все переменилось. Летом 1965 года Быков закончил повесть «Ночь после праздника», в которой рассказывалось о зимней кампании 1944 года и, в частности, о Кировоградской операции (она потом получила другое название: «Мертвым не больно»). Но московские редакторы, с которыми он ранее работал, дали ему понять, что на сей раз вряд ли кто согласился бы иметь с ним дело. И Быков тогда впервые постучался в «Новый мир». Однако ему долго никто не отвечал. Писатель не знал, что и подумать. Может, ему припомнили сотрудничество с оппонентами «Нового мира» – в частности, с «Октябрем».

16 сентября 1965 года Быков решил напомнить о себе. Он написал:

«Дорогой «Новый мир»!

Очень прошу вас, если это не затруднительно, написать мне несколько слов о ваших намерениях относительно моей повести «Мертвым не больно». В ответ через неделю, 23 сентября, пришла телеграмма за подписью заместителя Твардовского – Алексея Кондратовича: «У нас серьезные виды на ваш роман тчк Мы объявили его проспекте на будущий год тчк Собираемся вскоре редактировать тчк Сообщите об откликах в Белоруссии (на публикацию повести на белорусском языке. – В.О.)». В «Новом мире» повесть «Мертвым не больно» вышла в январской и февральской книжках за 1966 год. А уже 27 апреля 1966 года на нее обрушился в главной газете страны – в «Правде» – аспирант Академии общественных наук при ЦК КПСС и земляк Быкова Владимир Севрук. Он обвинил писателя в искажении исторической правды.

Добавлю: разгромной статье Севрука предшествовала записка заведующих отделом пропаганды и культуры ЦК Владимира Степакова и Василия Шауро. «Сюжетная основа повести, – доложили партчиновники, – рассказ о том, как группа раненых советских офицеров и командиров зимой 1944 года пыталась в районе Кировограда уйти от преследования врага. Трагическая судьба этой группы обрисована на фоне хаоса и сумятицы в наших частях и усугублена преступными действиями руководившего группой капитана-особиста Сахно. Он наделен в повести чертами злодея, убийцы Повесть призывает к отмщению подобным «особистам» Забвение т. Быковым классовых критериев, грубое искажение исторической правды привели к тому, что из-под его пера вышло произведение, наносящее серьезный вред делу воспитания советских людей, особенно молодежи».

За Быкова попробовали вступиться молодые белорусские поэты Геннадий Буравкин и Анатоль Вертинский. Они написали письмо в защиту повести «Мертвым не больно» и его автора. Это письмо подписали 53 человека, в том числе известные белорусские литераторы Янка Брыль, Михась Лыньков, Иван Мележ и Аркадий Кулешов. Это обращение было передано секретарю ЦК Компартии Белоруссии по пропаганде Станиславу Пилотовичу. Но тот остановить кампанию оказался не в силах. И в итоге повесть «Мертвым не больно», по сути, репрессировали: в следующий раз ее удалось опубликовать лишь в 1989 году – под конец перестройки.

Понятно, что Быкову после статьи Севрука в «Правде» было несладко. Тут еще подоспело время очередного Съезда писателей Белоруссии. На этом съезде по литературе прошлись чуть ли не катком. Но Быков и не подумал оправдываться. В РГАЛИ в фонде другого писателя-фронтовика – Константина Воробьева – я нашел копию текста выступления Быкова на этом съезде. О чем говорил писатель? О том, что власть, по сути, слетела с катушек. «По отношению к литературе, – заявил Быков 13 мая 1966 года на 5-м Съезде писателей республики, – утрачена мера, ею заруководили, ее заняньчили, попросту задергали В народном хозяйстве уже так не командуют, как в литературе Мракобесие по поводу оскорбления чести мундира в последнее время приобрело угрожающий характер».

Надо отметить, что в это непростое для Быкова время редакция «Нового мира» не отвернулась от своего автора (хотя так она поступала не всегда, случалось и обратное, вспомним хотя бы ее отказы печатать «Кражу» Виктора Астафьева и повесть о перегибах коллективизации Константина Воробьева). Когда в конце 1967 года Быков принес новую повесть «Проклятая высота», Твардовский сразу пообещал ее напечатать. Правда, Твардовского не устроил выполненный Горбачевым перевод. Кто-то из редакции предложил новый перевод заказать Владимиру Дудинцеву. Но Твардовского эта идея привела в ужас: мало того, что власть давно уже с подозрением относилась к Твардовскому и Быкову, в эту компанию мог встрять еще один опальный литератор – Дудинцев, а это было бы уже перебором. Твардовский посоветовал Быкову самому переложить новую повесть на русский язык. Что Быков и сделал. А Твардовский дал эту повесть в майском номере за 1968 год, но уже под названием «Атака с ходу».