Автор знает, что такое война

Борис Васильев. Под судом и следствием не был. Фото РИА Новости

Впрочем, справедливости ради стоит уточнить: вообще-то «Зорям…» предшествовала другая повесть Васильева – «Иванов катер». Ею в 1967 году заинтересовался завотделом прозы журнала «Знамя» Василий Катинов, который когда-то консультировал начинающих сценаристов на киностудии «Мосфильм». Катинов купился на тему: в редакционном портфеле тогда крайне плохо обстояли дела с вещами о современности, а Васильев рассказывал о буднях волжских лесосплавщиков. Но когда он вчитался в текст, то схватился за голову. Васильев, получалось, не восхвалял лесосплавщиков, а очернял их, а такое Катинов порекомендовать в печать не рискнул.

Позже Васильев с отвергнутой в «Знамени» вещью постучался в «Новый мир». Его даже подпустили к самому Твардовскому. Поэт, пробежав повесть по диагонали, распорядился начать подготовку рукописи к печати. Но вскоре Твардовского из «Нового мира» выдавили.

Но еще до знакомства с Твардовским Васильеву в какой-то газете попалась заметка о подвиге семерых советских солдат, которые в начале войны помешали немецким диверсантам перерезать железную дорогу Петрозаводск–Мурманск. Из этих семерых бойцов выжил только сержант. Васильев переосмыслил эту историю, и у него сержант стал командовать не солдатами, а девчатами-зенитчицами. Причем одну из героинь он списал со своей жены. А когда повесть была готова, Васильев по почте отправил рукопись в редакцию журнала «Юность», где ее из огромного потока графоманских опусов выделил Изидор Винокуров (он-то потом и положил эту вещь на стол Полевого, правда, тогда она называлась «Всего-то несколько дней»).

После публикации «Зорь…» в «Юности» Васильев стал ждать номера «Нового мира» с предыдущей своей повестью – «Иванов катер». Но, как я уже упоминал, в начале 1970 года Твардовского из «Нового мира» выдавили. Часть авторов этого журнала, когда об этом узнала, сразу в знак протеста забрала свои рукописи, а Васильев никаких публичных демаршей устраивать не стал (он доверился судьбе). И так получилось, что «Иванов катер» глянулся новому редактору «Нового мира» – Валерию Косолапову. Он дал повесть в двух летних номерах журнала. И тут же на Васильева посыпались упреки в предательстве Твардовского. А он, подчеркну, никого не предавал.

Я нашел в РГАЛИ неизвестный собственноручно написанный им один из вариантов его биографии. Поступая весной 1956 года на сценарные курсы кинематографического главка Минкультуры СССР, он сообщил о себе:

«Я – Васильев Борис Львович родился 21 мая 1924 г. в г. Смоленске в семье военнослужащего. Отец – Васильев Лев Александрович, рожд. 1892 года – до революции – служащий, с 1918 года – в Красной Армии. Член КПСС с 1942 года, в 1946 году вышел в отставку. В настоящее время – пенсионер.

Мать – Васильева Елена Николаевна рожд. 1892 г. Домохозяйка.

В 1933 году поступил в школу, которую закончил в 1942 году. В 1939 г. вступил в ВЛКСМ. В 1942 году был призван в Советскую Армию. Находясь в Советской Армии, служил в пехоте, в воздушно-десантных частях. В 1943 году поступил на II-й инженерно-танковый факультет военной орд Ленина академии бронетанковых и механизированных войск им. Сталина, который закончил в июле 1948 года. По окончании был направлен на работу в качестве помощника военного представителя сначала на Уралмашзавод, потом на Горьковский автомобильный завод.

В 1953 году демобилизовался из Советской Армии. Тогда же написал пьесу «Персональное дело», которая обсуждалась на семинаре драматургов РСФСР (рецензент Крон А.А.). В 1954 году написал драму «Танкисты», посвященную Советской Армии. Драма была принята к постановке Центральным Театром Советской Армии. Постановка осуществлена в декабре 1955 года под названием «Офицер» (режиссер И.П. Ворошилов). Однако спектакль задержан Главным Политуправлением Советской Армии.

В 1955 году по командировке Союза писателей выезжал в Прибалтийский военный округ, где два месяца провел в войсках. На основании собранного материала написал сценарий «Повинуюсь законам Отечества», работа над которым еще не закончена.

В январе 1956 года участвовал в III Всесоюзном совещании молодых писателей, где обсуждалась моя пьеса «Посеянное всходит». Пьеса передана Арзамасскому областному театру драмы.

В настоящее время мною задуман сценарий о формировании характеров советских офицеров, прошедших Отечественную войну. Тема сценария взята из биографии генерала Банкузова, начавшего войну в качестве сержанта Погранвойск.

В 1952 году вступил в ряды КПСС. Партвзысканий не имею.

Женат. Жена – Васильева Зоря Альбертовна в настоящее время работает инженером-испытателем на Горьковском автомобильном заводе. Детей нет.

Под судом и следствием не был. Родственников за границей не имею».

Что бы я добавил? Когда началась война, Васильев прошел три окружения и фильтрационный лагерь. К десантникам он попал уже в начале 1943 года. И первый же боевой прыжок под Вязьмой чуть не закончился для него гибелью: он, когда приземлился и повел свое отделение на сигнал командира, нарвался на фугас.

На сценарных курсах Васильев занимался в мастерской Николая Погодина. В Свердловске в 1958 году Рафаил Гольдин снял по его сценарию фильм о героизме сибирских шоферов «Очередной рейс» со Станиславом Чеканом, Георгием Юматовым, Надеждой Румянцевой и Изольдой Извицкой в главных ролях. Но это вовсе не означало, что у него все в ту пору шло как по маслу. На студии из Васильева выжали все соки. Главные претензии были такими: он сгустил краски и перебрал с чернухой в описаниях сибирских сел и дорог. Хотя при этом все руководство сценарной студии соглашалось: действительно дороги в Сибири были ужасными, а народ, все верно, очень много пил. И перед Васильевым киношное начальство поставило сложную задачу: и в сторону лакировки не свернуть, ибо от лубочных картин все уже устали, но и количество пьянок в колхозах поубавить.

В начале 1961 года Васильев на волне успеха с картиной «Очередной рейс» попробовал покорить уже «Мосфильм». Он предложил первому творческому объединению этой студии, где худруком числился легенда советского кино Григорий Александров, сценарий о современной молодежи «Сегодня в шестнадцать десять». Впрочем, это был еще не сценарий, а только заготовки. Но за них сразу ухватился режиссер Владимир Петров. Проблемы начались после представления Васильевым уже не заготовок, а полного текста сценария. То, о чем в заготовках только намекалось, в завершенном варианте было названо своими именами. Как выяснилось, герой Васильева не случайно отправился в Сибирь. Его не романтика позвала в дорогу. Он хотел разыскать арестованного в конце 40-х годов отца. И молодой парень нашел эту тюрьму, которую был настроен по кирпичику разобрать. А потом он еще узнал, что, когда отца забирали, от него отказалась мать, которая руководила передовым колхозом.

Представляете, сколько коллизий возникло. Но если одних мосфильмовцев такие сюжетные повороты заинтриговали (главред творческого объединения Валерий Карен даже заявил: «Сценарий встал на ноги»), то других очень насторожил.

Начальство вынуждено было 2 июня 1961 года собрать редакторский совет первого творческого объединения «Мосфильм». И на этом совете первым начал открещиваться от перспективного автора Василий Катинов, который совмещал работу в редакции журнала «Знамя» с консультациями на «Мосфильме». Приведу несколько его ремарок. «Васильев, в смысле трактовки культа личности, пережал педали». «Путешествие героя в Сибирь должно быть дано более мягко, без лагерей». «Сцену и конфликт с матерью надо оставить, но связывать не со Сталиным, а с отцом». «Подумать о линии с арестом Глинера. Два ареста – это уже перебор».

В чем-то Катинова поддержала Нора Рудакова, впоследствии ставшая Агишевой: мол, да, конфликт героя с матерью искусственен.

После этого Васильева под свою защиту неожиданно для Катинова и Рудаковой взял Александров. Старого мастера весьма впечатлила сцена, когда герой своими руками взялся разбирать тюрьму и за решеткой увидел отца. Правда, он дал указание: «Линии культу личности надо найти образное решение. В этом смысле разбор тюрьмы имеет хорошие образные корни».

Короче, Васильеву пришлось заново переписать свой сценарий. Но новый вариант был отдан на рецензирование Катинову. А он сразу увидел, что ничего кардинально Васильев не изменил. По его мнению, спасти сценарий могло бы только одно: расширение эпизодического персонажа – секретаря обкома партии Матвеева. Ему казалось, что Матвеев все бы в этой крамольной вещи уравновесил.

25 июля 1961 года собрался уже весь худсовет первого творческого объединения «Мосфильма». Мнения киношников разделились. Рудакова, не скрывавшая своей неприязни к Васильеву, потребовала полностью переписать все сцены, связанные с главным героем: мол, ему люди сделали столько хорошего, а он их охаял. Григорий Рошаль потребовал сменить название сценария. В поддержку же Васильева выступили сталинский лауреат Михаил Папава, режиссер Юрий Озеров и редактор Нина Беляева.

Подводя итоги, Александров повторил, только другими словами, свой прежний вывод: талантливо, но нужно поточней расставить акценты («Композиция сценария интересна и сложна, но надо найти художественный прием и различные краски для разных времен >»). Он предлагал в финале сделать упор на наши победы в войне и в начале 60-х годов.

Однако Васильев менять структуру текста и акценты не стал. В другой раз, возможно, начальство и смирилось бы с таким отношением строптивого автора к его указаниям. Но тут изменилось время. В прессе началась кампания против «звездных мальчиков» Василия Аксенова. Бдительные редакторы обнаружили в тексте Васильева также и перекличку с крамольным сценарием Виктора Розова «А, Б, В, Г, Д…». Они доложили: «Элементы необоснованного нигилизма, доминирующие в характерах героев произведений Аксенова и Розова, бесспорно есть и в образе Володьки – главного персонажа в сценарии Б. Васильева».

Худсовет первого творческого объединения «Мосфильма» 17 ноября 1961 года в своем заключении подчеркнул: «Сейчас в его характере (Володьки. – В.О.) преобладают элементы «растерянности», нигилизма, а позитивное, созидательное начало приглушено. Внутренний конфликт Володи, связанный с арестом отца в конце 40-х годов, искусственно перенесен в наши дни Володя должен не утверждать и пестовать свою личную обиду, а, наоборот освободиться от нее…».

От Васильева в категорической форме потребовали весь сценарий переделать. К слову, это требование вместе с заключением худсовета дирекция первого творческого объединения «Мосфильма» отправила ему на новый домашний адрес: Хорошевский тупик, 15, корп. 2... Но тупиком оказалась не только улица, куда переехал Васильев. Получалось, что киностудия загнала своего автора и в другой – в творческий тупик.

Впрочем, умные головы посоветовали Васильеву не кипятиться. Ему порекомендовали затаиться и выждать, когда окончится очередная шумиха, с тем чтобы потом слегка подправить пару сцен и выдать небольшие уточнения за коренную переделку. Возможно, этот номер и прошел бы. Но когда поутихли дискуссии вокруг Розова, возникла другая коллизия. На киностудии заговорили о возможной экранизации печатавшегося весной 1962 года в «Новом мире» романа Юрия Бондарева «Тишина», а там тоже была сцена с арестом отца героя в конце 40-х годов. Два фильма с почти одинаковой сценой, касавшейся весьма опасной темы, – это был уже перебор.

Васильев понял, что шансов у него почти не осталось. Надо было выбирать: или корежить весь текст, или отказаться от дальнейшей работы. Он выбрал второе. А это очень устроило все руководство киностудии.

18 октября 1962 года начальство составило соответствующий акт, в котором сослалось на невыверенные идейные позиции Васильева. «Образ нашей молодежи, данной автором >, – подчеркнуло оно, – противоречит подлинной правде жизни». При этом чиновники проявили неслыханную щедрость: они отказались потребовать от сценариста возвращения выплаченного ему аванса в размере 1750 рублей – лишь бы тот не устраивал скандала.

Ну а через какое-то время Васильева, как я рассказывал, потянуло уже на прозу. 12 марта 1970 года он подал в издательство «Советский писатель» заявку на свою первую книгу.

«В течение последних лет, – сообщил Васильев, – я работаю над повестями и рассказами, посвященными героическим подвигам молодежи в Великой Отечественной войне. Первая повесть «А зори здесь тихие…», объемом в 6 авторских листов, была опубликована в 1969 году в журнале «Юность» № 8.

В настоящее время я работаю над повестью об одном из наиболее поразительных эпизодов Отечественной войны – о последнем защитнике легендарной Брестской крепости.

Такова тема – в самых общих чертах – будущей повести «В списках не значится». Основная мысль ее – как из обыкновенного московского мальчика вырастает почти былинный герой. Процесс мужания характера, становление его, закалка воли – вот о чем я хочу рассказать в будущей повести. Это будет романтическая история о взлете человеческого духа, о великой победе человека над самим собой и над врагами.

Предполагаемый объем будущей повести – 8 авторских листов. Учитывая единство темы этих двух повестей – уже напечатанной «А зори здесь тихие…» и задуманной «В списках не значится», – было бы целесообразно, как мне кажется, издать их в одном сборнике общим объемом 14 авторских листов.

Срок представления рукописей обеих повестей – 1 ноября 1970 г.».

Но в конце концов в издательство поступила рукопись из трех повестей: «А зори здесь тихие...», «Иванов катер» и «Самый последний день» (третья рассказывала о последнем рабочем дне милиционера). Роман о защитниках Брестской крепости находился еще в стадии написания.

Редакторы передали рукопись на рецензирование. И самые большие споры завязались вокруг «Зорей…». К примеру, Олег Волков, которого тогда многие знали как автора «охотничьих» рассказов и мало кто слышал о том, что он 27 лет провел в тюрьмах, лагерях и ссылках, очень остался доволен описаниями безлюдного свежего леса, одетого молодой листвой, и высоко оценил все сцены, посвященные разгадыванию обнаруженных в кустарнике следов обутых в немецкие ботинки диверсантов, но не принял описания стычек девушек-зенитчиц с немцами, рукопашных расправ и прыжков из засады, за которыми померкли важные тонкие психологические наблюдения.

И совсем по-другому отнесся к повести «А зори здесь тихие...» Федор Левин. Он ее прочитал не только как литературный критик, но и как участник войны, имевший непосредственное отношение к событиям на Европейском Севере и не раз сталкивавшийся со сводками с Карельского фронта, сильно отличавшегося от других фронтов. «Автор, – признал Левин в своем отзыве, – знает, что такое война, возможно, юношей он успел испить из ее чаши. Отлично написан старшина Васков, у которого и чувства и мысли как бы пропитаны воинским духом. Он и думает и говорит в военном стиле, определившем его характер и поведение. Повесть развивается неторопливо, но и без всякой затянутости, характеры вылеплены выпукло, пластично, язык автора и его персонажей меток, живописен, отобраны только важные, зримые и впечатляющие подробности. В общем, сильная, превосходно написанная, эмоциональная вещь. В нашей литературе появился новый талантливый писатель. Его повесть надо обязательно издать, не откладывая».

Получив рецензии с прямо противоположными отзывами, редактор Эльвира Мороз растерялась, не зная, что делать, и решилась дождаться завершения Васильевым третьей обещанной им повести о защитниках Брестской крепости. Но вместо задуманного романа автор принес вещь о последнем рабочем дне милиционера, которую в конце 1970 года опубликовал журнал «Юность».

Рукопись в новом составе издатели отдали на чтение Юрию Лаптеву, который без каких-либо оговорок принял повесть «Иванов катер» и «Самый последний день», но разворчался по поводу «Зорь…». «На мой взгляд, – признался Лаптев, – эта военная повесть заметно грешит против, условно говоря, фронтовой достоверности, и, прежде всего, мне представляется надуманной основная ситуация, при которой наш пожилой солдат сверхсрочник, по сути, единолично расправился с шестнадцатью отборными солдатами врага. И совсем уж неубедительным выглядит конец, когда немцы-десантники обезоружили и повязали друг друга по приказу раненого старшины. Все это напоминает «козьмопрутковщину».

Впрочем, Лаптев упорствовать не стал и сообщил, что готов это мнение о «Зорях…» оставить при себе. А это обстоятельство очень обрадовало нового редактора издательства – Елшину. Она тут же подписала положительное редзаключение и сдала первую книгу Васильева в набор.

Позже Васильев закончил роман о защитниках Брестской крепости – «В списках не значился», сочинил десятки других повестей и романов. Я бы прежде всего вспомнил его книгу «Были и небыли» о Русско-турецкой войне. Но, повторю: обессмертил Васильев себя прежде всего двумя фильмами по своим сценариям: «Офицеры» и «А зори здесь тихие...».