Ах, бабушкин сад!

Навстречу утру и весне… Клод Моне. Весна. 1886. Музей Фитцвильяма, Кембриджский университет

Какова была известность в начале XIX века? Трудно сказать. В свете имя Анны Буниной было известным настолько, что, когда она заболела, ее лечили лучшие медики, и сам император следил за состоянием ее здоровья. После выпуска первого собрания ее стихов, ей была пожалована пожизненная пенсия.

Любить меня и нет, жалеть

и не жалеть

Теперь, о ближние! вы можете

по воле.

Едва из тела дух успеет

излететь.

Нам жалость и любовь

не нужны боле.

Боль изводила ее, усердное чтение Библии едва ли способствовало улучшению состояния, смерть оказалась достаточно ранней. В ее стихах блистала мощь XVIII века, обращение к мифологическим сюжетам было вполне логичным:

Бегущи звезды в понт

Гоня от солнечного взора,

Уже дщерь Солнцева, румяная

Аврора

Устлала розами восточный

горизонт;

Уже явилася стояща

пред вратами,

Уже их алыми коснулася

перстами

И, убелив сребро отливом

багреца,

Отверзла к шествию отца.

Так начинается поэтическая повесть о Фаэтоне, повесть, что развернется архаичными образами и закипит речью более мужской, нежели женской. Строфика «Падения Фаэтона» изощренная, витая, до легкой полетности поэтическое слово еще не дошло. И вдруг в стихотворении «С приморского брега» развернется именно легкость речи, ее естественность:

Светлое море

С небом слилось,

С тихостью волны

Плещут на брег,

Кроткие зыби

Чуть-чуть дрожат.

Солнце погасло,

Месяца нет…

Спокойно, точно фиксируется картина, уже оправленная в атмосферу XIX века. «Русская Сафо» – так называли современники Бунину.

* * *

Салон Каролины Павловой блистал: казалось, даже свечи пылали ярче от только что прочитанных стихов. Казалось, сам мир должен был преобразиться. Однако:

Каких-нибудь стихов вы требуете, Ольга!

Увы! стихи теперь на всех

наводят сон...

Ведь рифма, знаете, блестящая

лишь фольга,

Куплет частехонько

однообразный звон!

Но если в грязь лицом моя

ударит слава

И стих не сладится сегодня,

и в альбом

Не плавно к Вам войдет строфа

моя как пава,

То буду, признаюсь, виновна я

кругом!

И впрямь, не сами ли поэты виноваты в отсутствии интереса к поэзии? Слишком заигрались, чересчур много острили. Впрочем, это теперь, во времена, которые Каролина Павлова едва ли могла бы вообразить. Тогда же и чувства были иные, и мысли, только разочарования были схожи. В стихах Павловой встречается и осмысление тогдашней роли поэта:

Марая лист, об осужденьи

колком

Моих стихов порою мыслю я;

Чернь светская, с своим

холодным толком,

Опасный нам и строгий судия.

Как римлянин, нельзя петь

встречи с волком

Уж в наши дни, иль смерти

воробья.

Поэзия должна быть значительной. Звуковые вибрации должны собираться так, чтобы не оставалось сомнений в нужности предлагаемых текстов, иначе… А что иначе? Неизвестно. Но если приглядеться к временном ходу поэзии сквозь века, станет ясно, что кроме нескольких кратких периодов никогда она не пользовалась популярностью. Что не мешает изобилию стихов. И бывает как в стихах Павловой:

В сердце радостная вера

Средь кручины злой,

И нависли тяжко, серо

Тучи над землей.

И бывает – луч зажигается от стихов, прорезая пространство. Уж если стихи поэтессы одолели значительное пространство времени, так будут жить и в дальнейшем.

* * *

Помнит ли кто ныне имя Надежды Хвощинской? Первые поэтические опыты ее Некрасов оценил как движение по ложной тропе и посоветовал молодой Хвощинской обратиться к прозе. Она и обратилась. Вот «Пансионерка»: провинциальный городок времен Николая Первого, под надзором полиции живущий сосланный на семь лет за «стишки» Веретицын, Леленька, учащаяся в пансионе, живущая дома. И каждый день ее прост и прозрачен, встреча их у плетня, переворачивающая жизнь девушки. Она и не подозревала, сколько существует вещей, о которых стоит задуматься. Но это не роман о любви – это повесть о женском движении к свободе и равноправию. И это вполне колоритный срез тогдашнего российского социума.

Критики по-разному оценивали произведения Хвощинской, а писала она немало, сотрудничая в основном с некрасовскими журналами. Она – под псевдонимами – много занималась литературно-критической деятельностью, ее рецензии и размышления об Иване Гончарове, Алексее К. Толстом, Михаиле Салтыкове-Щедрине, Семене Надсоне были бы интересны и сейчас.

У Надежды Хвощинской был очевидный литературный дар, и была истовая вера в то, что писательство не просто род человеческой деятельности, но служение. Одного этого достаточно, чтобы перечитать лучшее из написанного Хвощинской.

* * *

Простенькие песенки сочиняла Юлия Жадовская, кристальные, ясные, задушевные:

Ах, бабушкин сад!

Как счастлив, как рад

Тогда я бывал,

Как в нем я гулял,

Срывая цветы

В высокой траве,

Лелея мечты

В моей голове...

В ней, в ее душе было нечто наивно-детское, сохраненное на всю жизнь: искренность и вера. То, чего не оценил Белинский, но что похвалил Добролюбов.

Повсюду тишина: природа

засыпает

И звезды в высоте так

сладостно горят!

Заря на западе далеком

потухает,

По небу облачка едва-едва

скользят.

Ах, раствориться бы в этих недрах без остатка, только стихи пусть дальше живут. Жадовская красиво и точно строила пейзаж. Пела и бесконечные изменения, происходящие в душе, считая, что тайны, хранящиеся в лабиринтах сердца, должны быть расшифрованы как наиболее важные. К этому стремилась. Этого искала. И стихи ее остались. Едва ли их можно отнести к высотам, но и сбрасывать со счетов не следует.

* * *

Елизавета Сухово-Кобылина уже была хозяйкой блестящего литературного салона, когда решила выпустить первую повесть. Она напечатана в «Современнике» и подписана Елизавета Тур. Повесть имела успех, о ней благосклонно отозвался Островский. От чтения «Княжны Дубровиной» – романа Елизаветы Тур – остается ощущение всепобеждающей любви. Причем речь отнюдь не только о чувстве мужчины и женщины – нет! шире – тут имеется в виду любовь родителей к детям, любовь каждого к каждому. Но в романе дан и конфликт «хорошего с лучшим». Хотя изначально все кажется черным: девочка Анюта теряет родителей. Ее удочеряет брат матери, вдовец с четырьмя детьми. Мол, и для пятого ребенка найдется место. И обретает Анюта идеальную семью, и дальнейшие события будут только хорошими. Это сентиментальный роман – с соблюдением всех правил жанра.

Тур имела успех, Тургенев писал о ней: «…дарование госпожи Тур… может выдержать самую строгую оценку».

Повести, романы, дневники, собственный, пусть и недолго просуществовавший журнал «Русский язык», где публиковались критические статьи писательницы.

* * *

Зов «в Москву!» – как вектор самого верного движения – родился задолго до чеховских сестер. Он прозвучал в стихотворении Евдокии Ростопчиной и окрашен в те же тона надежды, что и у Чехова:

В Москву, в Москву!.. В тот

город столь знакомый,

Где родилась, где вырастала я;

Откуда ум, надеждою

влекомый,

Рвался вперед, навстречу

бытия;

Где я постичь, где я узнать

старалась

Земную жизнь; где с собственной

душой

Свыкалась я; где сердце

развивалось,

Где слезы первые пролиты были

мной!

Ум, постигающий земную жизнь, попытка свыкнуться с собственной душой – характерные меты метафизического и поэтического движения Ростопчиной. Мысль в ее сочинениях значила, думается, больше, нежели чувства. Хотя и последние звучали сильно, правда, порой избыточно мрачно, как в стихотворении «Безнадежность». Но была и легкость, радуга радости жизни:

Скорей гардины поднимите,

Впустите солнышко ко мне,

Окошко настежь отворите

Навстречу утру и весне!

* * *

Зинаида Волконская: хозяйка литературного салона, поэтесса, певица, композитор. Отличались ли стихи Волконской от среднестатистического рифмованного продукта того времени? Вероятно, да, в них были свежесть и терпкость:

Терпи, моя арфа!

Звучишь ты надеждой,

Пророчишь ты рай!

И Ангел скорбящих

Твой голос узнает

И встретит тебя...

Арфа жизни часто издает звуки, мучающие даже живущих в избытке. Игры Аполлона (как писал Пушкин в посвящении Волконской) всегда достаточно чреваты. Но игры ли это? Нет, стихи всегда сгустки лучшего, живущего в человеке, они – следствие его индивидуальности, его неповторимого взгляда на мир. И стихи Волконской живут особой жизнью:

Уж как пал снежок со темных

небес,

А с густых ресниц слеза канула:

Не взойти снежку опять

на небо,

Не взойти слезе на ресницу ту.

Она была многообразно талантлива, хотя, наверное, главной ее ролью жизни была именно звездная роль хозяйки великолепного салона, собравшего столько блестящих имен.