0
6054

29.11.2023 20:30:00

Вы что, с ума сошли…

Двуликий Янус Лев Шейнин – прокурор и «инженер человеческих душ»

Тэги: ссср, война, разведка, прокуратура, шпионы, лев шейнин, сталин, ежов, вышинский, михоэлс, репрессии, литература, союз писателей, мосфильм


ссср, война, разведка, прокуратура, шпионы, лев шейнин, сталин, ежов, вышинский, михоэлс, репрессии, литература, союз писателей, мосфильм Шейнин умудрялся всегда возвращаться в начальники. Фото РИА новости

В 60-х годах по Москве гуляла такая история – однажды артист Василий Ливанов, закончив очередные съемки очередной картины на «Мосфильме», столкнулся в коридорах студии с ее главным редактором Львом Шейниным. Завязался разговор о кино, затем перешли на другие темы, Шейнин стал рассказывать разные истории из своей жизни – был великолепным рассказчиком. И тогда Ливанов предложил: а почему бы вам не написать воспоминания? Его визави как подменили, только и сумел выдохнуть: «Вы что, Васечка, с ума сошли?!»

Военная тайна (все тайна – ничто не секрет)

Лев Шейнин, автор популярного романа-трилогии «Военная тайна», так же тщательно хранил свои секреты, как и его герой, доблестный следователь Ларцев, хранил государственные.

Один из первых советских шпионских детективов с туго закрученным сюжетом – Ларцев во время войны распутывал все хитроумные планы немецкой разведки – зачитывался читателем до дыр.

В 1944 году по первой части романа был снят фильм «Поединок». Который пользовался не меньшим успехом, чем роман.

Бывшему прокурору и по совместительству «инженеру человеческих душ», участвовавшему в расследовании самых громких политических убийств в Советском Союзе, автору популярных произведений детективного жанра, как сказали бы в наше время – бестселлеров, ох как не хотелось рассказывать о своей жизни, которую можно было сравнить разве что с жизнью героев Дюма.

Но в России, как говорится, все тайна и ничего не секрет. Или все секрет, но ничто не тайна.

«До вечера, Байрон!» (по заданию партии)

Он начинал как поэт, первые свои вирши опубликовал, пребывая в отроческом возрасте, в литературном приложении к газете Торопецкого укома партии «Светоч». Незамысловатые сочинения в бедную рифму и не отягощенные особым смыслом партработникам провинциального городка в Тверской области, не умевшим порою связно выразить свои мысли, пришлись по душе, и в 1921 году юного «властителя дум» отправили прямиком в Москву – в Высший литературно-художественный институт им. Брюсова, в котором учили на прозаиков, поэтов, драматургов и критиков. Что совпало с желанием юного комсомольца, желавшего посвятить всю свою жизнь литературе.

Но в судьбу студента вмешались высшие силы. В 1923 году его вызвали в Краснопресненский райком комсомола и мобилизовали на борьбу с преступностью. Преступавших закон было много, не любивший вспоминать про 30-е годы, про 20-е Шейнин писал: «В комсомольских клубах пели «Мы молодая гвардия рабочих и крестьян», изучали эсперанто на предмет максимального ускорения мировой революции путем создания единого языка для пролетариев всех стран, упорно грызли гранит науки и люто ненавидели нэпманов, которых временно пришлось допустить.

А в городе, невесть откуда и черт его знает зачем, повылезла изо всех щелей всяческая нечисть – профессиональные шулеры и надменные кокотки, спекулянты с воспаленными от алчности лицами и элегантные, молчаливые торговцы живым товаром, бандиты с аристократическими замашками и бывшие аристократы, ставшие бандитами, эротоманы и просто жулики всех оттенков, масштабов и разновидностей».

Борцов с «нечистью» не хватало, бороться брали молодых комсомольцев, готовых за идею сложить голову.

Может быть, Шейнин и готов был сложить голову за идею, но совсем не был готов бороться с проходимцами и жуликами всех мастей, поскольку готовил себя к другой – литературной жизни.

Разговор в райкоме состоялся серьезный, поначалу он сопротивлялся, но формула «Партия приказала – комсомол ответил «есть!» безотказно работала еще в добрежневские годы. Как вспоминал будущий следователь, секретарь Грамп произнес ледяным тоном: «Речь идет о мобилизации по заданию партии. Можешь до вечера думать... Потом приходи за путевкой. До вечера, Байрон!» (если недоучившийся студент Брюсовского института ничего не присочинил, то комсомольский секретарь, в отличие от торопецких, был удивительно начитанным человеком).

Так или иначе, случай определил судьбу – сделал посредственного рифмоплета следователем, которого уже ждали в московском губернском суде.

Инженер человеческих душ (лауреат Сталинской премии 1-й степени)

Есть разные версии происхождения этого афоризма, я придерживаюсь той, что опубликовал Юрий Борев в своей «Сталиниаде» (1989): «Виктор Шкловский рассказывал мне в мае 1971 года в Переделкино, что афоризм «Писатели – инженеры человеческих душ» был высказан Олешей на встрече писателей со Сталиным в доме Горького». После чего замечает, что вскоре фраза была приписана вождю, и «он скромно примирился с авторством». Разумеется, авторство «скромного» вождя никто не посмел подвергнуть сомнению.

Лев Шейнин с первых своих шагов в литературе был вот таким самым настоящим «инженером». Но в силу своего местоположения, будучи одновременно и следователем, и (впоследствии) прокурором, писал только о душах заблудших – тех, кто преступил закон и заплутал в советских жизненных дебрях.

Все годы, которые он провел на столь ответственной государственной работе, его не оставлял творческий зуд. Только вместо стихов он стал сочинять прозу, сойдя с тернистой стези стихотворца в 1928 году, когда напечатал свой первый рассказ «Карьера Кирилла Лавриненко» в журнале с весьма символическим названием «Суд идет!».

Дебют был вполне по тем временам успешен, примитивные сочинения о «героических буднях» уголовного розыска, лишенные высоких художественных качеств и психологической глубины, единственным «достоинством» которых было оказать правильное (с точки зрения режима) воспитательное воздействие на читателя, начинают охотно публиковать центральные газеты «Правда», «Известия», и – в 38-м – издательство «Советский писатель» выпускает в свет уже целую книгу госсоветника юстиции 2-го класса «Записки следователя», один из рассказов которой назывался «Волчий закон».

«Записки», основывавшиеся на реальных случаях из следственной практики, своей безыскусной простотой быстро завоевали успех у публики.

До мастерства Вениамина Каверина, описавшего блатной мир Петрограда 20-х годов в повести «Конец хазы», Льву Шейнину было далеко, но на фоне романов Льва Овалова о майоре Пронине (ставшем героем анекдотов и фольклора тех лет), как и до Николая Шпанова, в 30-е прославившегося сочинениями о грядущей мировой войне, в конце 50-х – о сыщике Ниле Кручинине, это выглядело даже более чем хорошо.

Через год следователя по особо важным делам приняли в Союз писателей СССР, а в 49-м – за сценарий фильма «Встреча на Эльбе» (в соавторстве с братьями Тур) удостоили высшей в Советском Союзе наградой за литературный труд – Сталинской премии 1-й степени.

12-1-2-t.jpg
Он побывал по обе стороны
следовательского стола.
Василий Верещагин. Допрос перебежчика. 1901.
Николаевский художественный музей
имени В.В. Верещагина, Украина
Волчий закон (помощник Вышинского)

Карьеру он делал весьма успешно: в 18 лет – народный следователь Орехово-Зуевского уезда; в 22 – старший следователь Ленинградского губернского суда. Он был активен и энергичен, держал нос по ветру. 6 августа 1931 года был назначен следователем по важнейшим делам Прокуратуры РСФСР. Через два года последовало новое назначение – должность осталась прежней, но теперь прокуратура была рангом повыше – СССР. После убийства Кирова в 1934 году его включили в группу, ведущую расследование этого громкого дела. Вместе с тогдашним прокурором СССР Акуловым и его заместителем Вышинским он допрашивал обвиняемых. Эта же тройка вела последний допрос безработного Леонида Николаева, застрелившего члена политбюро ЦК ВКП(б), первого секретаря Ленинградского обкома и горкома партии в коридоре Смольного.

Преступник полностью признал свою вину. Шейнин работал над обвинительным заключением и доказал, что он действовал по заданию «вражеского подполья».

Кроме Николаева по делу расстреляли 14 человек.

1937 год начался в 1934-м – убийство Кирова стало спусковым крючком массового террора. Чтобы придать репрессиям силу законности, было принято постановление ЦИК СССР «О внесении изменений в уголовно-процессуальное законодательство».

Рвение молодого следователя было оценено по достоинству – когда в ноябре 1936 года Совнарком утвердил новую структуру Прокуратуры СССР, ее следственный отдел поручили возглавить Шейнину, который после назначения Вышинского прокурором СССР (в 1917-м, будучи комиссаром милиции Якиманского района Москвы, Вышинский отдал «приказ о розыске, аресте и предании суду немецкого шпиона Н. Ульянова-Ленина») становится его самым верным и ближайшим помощником.

Это был пик юридической карьеры молодого следователя – максимум того, что он мог желать и достичь.

Падения с Олимпа (двуликий Янус)

Он падал с Олимпа дважды – в 1936 и 1951 годах.

И дважды вновь на него возвращался.

Один раз – на репрессивно-юридический. Второй – на литературно-начальственный.

Для этого нужно было иметь особые лицо и характер. Шейнин имел и то и другое. Как Янус, который в римской мифологии является двуликим богом дверей, входов и выходов и различных проходов и изображается всегда с двумя лицами – молодым и старым, смотрящим в противоположные стороны.

В те годы это не было чем-то исключительным. Проявления двуличия наблюдались особенно у тех граждан, кто был выделен и обласкан системой. Он жил в советской стране в невероятно сложное время, когда каждому, чтобы выжить, надо было делать свой выбор. Лев Шейнин сделал свой. Как в поздние брежневские годы скажет поэт, «каждый выбирает для себя».

Боялись все – даже члены Политбюро, а затем – в 50-е годы – члены Президиума ЦК. Одни (в лучшем случае) – потерять место. Другие – лагерей и лишения жизни. Система действовала безотказно и редко давала сбои.

В первый раз начальника следственного отдела Прокуратуры СССР арестовали в 1936 году (точные сведения о причинах ареста отсутствуют), и он загремел туда, куда Макар телят не гонял – в один из колымских концлагерей. Однако вернули его довольно скоро. Это совпало со снятием «железного наркома» Ежова и назначением не менее «железного» Берии.

С его приходом масштабы репрессий значительно сократились, но это было не его решением. Он всего лишь исполнял волю «вождя и учителя», «организатора всех наших побед», «лучшего друга советских врачей, железнодорожников, учителей, механизаторов, колхозников, физкультурников» и т.д., и т.п.

Когда Сталин решил, что с Большим террором пора заканчивать, тот и закончили. Дело ценного сотрудника пересмотрели, и Шейнин, не потерявший веру в «дело Ленина–Сталина», был оправдан. Вновь сев в следовательское кресло, он с удвоенной энергией принялся за работу – сажать.

Второй раз его арестовали в 1951 году.

После Нюрнбергского процесса – он был одним из помощников главного обвинителя от СССР Руденко (генерального прокурора СССР в 50-х – начале 80-х годов) – ничто не предвещало краха карьеры. Однако человек предполагает, а МГБ располагает. Любителя красивого образа жизни, вина и женщин (а кто эти удовольствия из смертных не любит) сначала освободили от должности, обещая должность директора Института криминалистики. Но обещания остались обещаниями, и вместо института с удобным креслом он угодил на нары внутренней тюрьмы на Лубянке. Обвинили в «националистической деятельности и преступной связи с еврейскими националистами». В постановлении на арест говорилось, что он «изобличается в том, что, будучи антисоветски настроен, проводил подрывную работу против ВКП(б) и Советского государства. Как установлено показаниями разоблаченных особо опасных государственных преступников, Шейнин находился с ними во вражеской связи и как сообщник совершил преступления, направленные против партии и советского правительства».

Сам Шейнин связывал свой арест с гибелью Михоэлса, по официальной версии случайно сбитого грузовиком в Минске в ночь с 12 на 13 января 1948 года. Борис Ефимов, водивший с ним знакомство, в одну из встреч после того, как давний приятель вышел на свободу, спросил о причинах ареста: «…оглянувшись по сторонам и понизив голос, Шейнин произнес одно-единственное слово – Михоэлс».

Командированный в Минск следователь по особо важным делам довольно быстро разобрался в происшедшем. И тут осторожный Шейнин просчитался, может быть, единственный раз в жизни.

Согласно архивным данным, дело 1951 года велось два года и в итоге составило семь толстых томов. Целый год он сидел в одиночке.

Его пытались обвинить в шпионаже, но ничего не получилось – арестант держался стойко и обвинения в «измене Родине» не признал.

Член Худсовета (кого надо «тащил» и кого надо «не пущал»)

Он вышел на свободу через восемь месяцев после смерти Сталина. Через год отказался от составленного им вместе с Вышинским обвинения в деле покушения на Кирова.

На службу не вернулся.

Единственное, чем можно было заработать на хлеб, была литература. И он к ней вернулся. Он был необычайно плодовит. Многочисленные рассказы, повести, пьесы, киносценарии потоком лились из-под его пера.

А затем, когда наступили «вегетарианские времена», о нем вспомнили наверху и вновь назначали начальником. Правда, не прокурорским, а литературным. В течение многих лет он был членом Худсовета Министерства культуры СССР, сидел в кресле главного редактора киностудии «Мосфильм», возглавлял отдел драматургии Союза писателей СССР, кого надо «тащил» – кого надо «не пущал».

Советская власть высоко ценила его деятельность – в 1937 году он был награжден орденом Трудового Красного Знамени, в 1945-м – орденом Ленина, еще через два года – орденом Отечественной войны 1-й степени, не говоря уже о многочисленных медалях за доблестный труд.

Против поджигателей войны (некролог)

Когда он умер, некролог напечатали «Известия».

Были там и такие строки: «Один из представителей советского обвинения на Нюрнбергском процессе, Шейнин после Отечественной войны отдает много энергии публицистике, гневно разоблачающей поджигателей войны. Его страстные антивоенные памфлеты и статьи до последнего времени печатались на страницах «Известий», «Литературной газеты», «Огонька».

На его смерть отозвалась респектабельная New York Times, сообщив 12 мая 1967 года своим читателям, что в Москве «умер Лев Шейнин, советский писатель детективных романов».

Место нашли ему на престижном Новодевичьем кладбище.

P.S. Досажался (остроумный Михалков)

Все тот же Борис Ефимов, брат репрессированного Михаила Кольцова (см. «НГ-EL» от 05.10.23), вспоминал о своем удивлении и реакции Сергея Михалкова, сообщившего ему об аресте общего знакомого: «Да ты что, Сережа? Шейнина посадили? Да он сам всех сажает». – «Ну и что? – философски заметил Михалков. – Сажал, сажал и досажался…»

Все-таки Сергей Владимирович был весьма остроумным человеком.

Геннадий Рафаилович Гутман (псевдоним Г. Евграфов) – литератор, один из редакторов альманаха «Весть».


Оставлять комментарии могут только авторизованные пользователи.

Вам необходимо Войти или Зарегистрироваться

комментарии(0)


Вы можете оставить комментарии.


Комментарии отключены - материал старше 3 дней

Читайте также


Когда кумиры становятся коллегами

Когда кумиры становятся коллегами

Ирина Кулагина

Новый виток литературной мастерской Сергея Лукьяненко

1
2053
Воланд, Мастер и Кощей Бессмертный

Воланд, Мастер и Кощей Бессмертный

Юрий Юдин

Слова в булгаковской Москве сильнее, чем деньги

0
1951
Детская литература становится спасением

Детская литература становится спасением

Ольга Василевская

Станислав Секретов об играх молодых писателей, коте Матроскине и маленьких толкинистах

0
2195
"Хезболла" делает ставку на затяжную войну

"Хезболла" делает ставку на затяжную войну

Игорь Субботин

Новый генсек пообещал победить Израиль в ближнем бою

0
2236

Другие новости