Квартира на Грановского

Вечен только поиск. Рисунок Екатерины Богдановой

Само имя Тимофея Грановского, разностороннего ученого-гуманитария середины XIX века, открывает дверь в квартиру № 23. О ней и речь.

В 80–90-е годы здесь, в доме № 5, «потомственно» проживала семья Бориса Багаряцкого, формально – журналиста и завлита театра-студии «На досках». Себя он называл прежде всего «хижником» – по названию журнала «Химия и жизнь»: он был штатным сотрудником и даже вспоминал интервью Никиты Хрущева, как говорил, уникальное в те годы. Некоторые считают, что это легенда.

А как его называть неформально? Нет в нашем лексиконе точного определения этой гражданской функции. Ее можно описать так: он был центром притяжения неравнодушных людей, искавших единомышленников или возможность полезно поспорить. Иными словами, поверявших свои планы потребностями других. Тем более что атмосфера конца 80-х такую возможность открывала. Из недавних политических событий чаще вспоминали XXVII съезд КПСС, прошедший в 1986 году.

* * *

Мы познакомились в 1987-м в театре-студии «На досках». По окончании спектакля я, приняв его за администратора, спросил, смогу ли еще раз посетить театр, билеты в который были распроданы на месяц вперед. Получил ответ сразу с переходом на «ты»: «Приходи, пущу». И тут же: «Поехали со мной – кофе пить». Сначала я заподозрил, что не только кофе. Поэтому насторожился: я тогда учился в военном институте с весьма строгими нравами.

В то время, впрочем как и всегда, мое увлечение театром не ограничивалось зрительским интересом. Я не только делал пометки на полях программок, но кое-что писал и предлагал; это мне пригодилось в будущей работе над сценариями. Я искал знакомства в театральной среде. И находил. Не только «На досках» у Сергея Кургиняна, в студии МГУ у Евгения Славутина или «На Юго-Западе» у Валерия Беляковича с харизматичным Виктором Авиловым.

Заметивший мое рвение Евгений Весник тогда же предложил мне оставить службу и поступить к нему на режиссуру. Но в Москве я готовился к афганской командировке, изучал язык дари. Увольнение из армии было сродни дезертирству. Так что посещение «Досок» (наверное, я там тоже примелькался) случайным не оказалось.

Мои «не-только-кофейные» подозрения развеял тот же вечер. Я оказался в огромной квартире, мягко говоря, неухоженной, но полной гостей, друг друга сменявших. Пили действительно кофе, по крайней мере в основном. Не помню, с кем встретился именно в тот вечер. Но было интересно. Еле успел на метро. С тех пор на Грановского бывал часто. Старался вести себя невызывающе. Да и мои тогдашние майорские погоны воспринимались по-разному.

* * *

Вот те, с кем виделся-познакомился. Либо при мне – одни «только что ушли», другие «вот-вот придут»: не всем хватало времени на долгие посиделки. Список уточнил у вдовы Бориса Багаряцкого – Натальи. Это мало тогда известные Владимир Лукин, Евгений Ясин, Марк Урнов, Сагалат Хабиров, Михаил Леонтьев, генерал милиции Сергей Мурашев. Ну и, разумеется, все вышеперечисленные режиссеры плюс Вячеслав Спесивцев. А еще поэты Михаил Танич, Виктор Коркия, потом – Виктор Куллэ... Согласитесь, уже веско! Конечно же, одни зашли сюда лишь однажды, другие становились завсегдатаями.

Список тогдашних гостей можно гипотетически расширить не менее громкими именами. Например, Руслана Хасбулатова, Эдуарда Лимонова, Владислава Листьева, Сергея Доренко... Но у них уже не переспросишь. Сам я их не видел, а вдова Бориса Багаряцкого таких гостей не помнит. Не уверен и Максим Шевченко, что здесь гостил. Многие вспоминают Егора Гайдара и Татьяну Толстую. По словам Натальи Багаряцкой, они действительно встречались, но в других местах. Есть и те, кто принципиально не хочет говорить о квартире на Грановского: «Мало ли где я бывал» или «Объясните моему пресс-секретарю, зачем вам это нужно». Я – о носителях громких перестроечных (и не только) имен.

Есть и такой нюанс: петербургский поэт Юрий Шестаков, не нуждавшийся в фантазийной рекламе, вспоминал встречу с Виктором Цоем и Никасом Сафроновым «в большой квартире на улице Грановского». Это подтверждала и моя знакомая, бывавшая скорее всего именно у Бориса Багаряцкого (давал ей его телефон). Увы, ни Юры Шестакова, ни этой знакомой уже нет. Наталья Багаряцкая предполагает, что они посещали другую квартиру – где-нибудь по соседству. Кстати, благодаря Борису Багаряцкому я познакомился (опять ненадолго – увы...) еще с одним запоминающимся человеком – петербургским ученым и литератором Даниилом Алем.

* * *

Кому-то покажется, что бравирование громкими именами лишь повод покрасоваться на их фоне. Нет, разговор – о другом. Об ауре неформального общения, ныне во многом замещенной (или разрушенной?) интернетом. Неглупые занятые люди, чувствуя грядущие перемены, «сверяли часы». Повторю: политика, которая потом многих развела и даже ожесточила, тогда проецировалась на собственные искания. И сомнения – тоже. То и другое требовало подтверждения разноликой, в том числе культурной средой.

Обыденное объяснение такой притягательности очевидно: квартира рядом с Кремлем, за углом – журфак и студенческий театр МГУ, у хозяина квартиры – доступ к ксероксу, дефицитному в те времена. Да и кафешек даже в центре Москвы в конце 80-х было гораздо меньше, чем сегодня. Кофе варили на месте, растворимым не пользовались. Почти.

Важнее, впрочем, другое. На упомянутое в очередной раз предощущение перемен накладывался в среднем 40-летний возраст встречавшихся: дома сидеть не хотелось. А уж после театра или жарких рабочих перипетий душа просила дискуссионного продолжения. Так и возник «клуб» не только по интересам. По велению Времени. Уникального в своей неприкаянности.

* * *

Из квартиры на Грановского я уезжал в Афганистан. Помимо Багаряцких меня провожали Сергей Кургинян и Виктор Коркия. В Шинданде я получил бандероль (что было редкостью) с его очередным поэтическим сборником. По выходе нашего ограниченного контингента 15 февраля 1989 года уже в Кушке меня ждала телеграмма в ныне подзабытой графике-стилистике: «С ВОЗВРАЩЕНИЕМ тчк ЖДЕМ тчк БАГАРЯЦКИЕ И ВСЕ ДОСКИ тчк». И в последующие горячие точки моя дорога начиналась из того же дома.

Вспоминаю встречу с Михаилом Леонтьевым годы спустя, в 2002 году, в Ханкале, когда я служил заместителем командующего федеральными силами в Чечне. Михаил протянул руку и сказал: «Привет от Бори Багаряцкого». Рекомендации-пояснения стали ни к чему…

Время, как ни банально звучит, развело почти всех. И с Мишей Леонтьевым, и с Витей Куллэ мы перезваниваемся от случая к случаю. А ведь именно с Витей я проводил поэтический вечер, один из первых в своей жизни. Организованный Борей Багаряцким. Кстати, именно он издал первую книгу стихов Виктора Куллэ, стартовую в его дальнейшем творчестве.

Каким Борис запомнился? Природный модератор, но не арбитр. Хотя бывал и горяч. Идеалист-бессребреник и прагматичный газетчик в одном лице... Писал на экономические темы. Иногда с самоопровержениями.

Без видимых признаков преуспеяния, но часто в новом галстуке (иногда мне дарил «приевшийся»). Хотя мог выйти к гостям в трусах и очень домашней футболке. Курил трубку. Лексикон – продвинутый: экспонентность… точка бифуркации… Но не без матерка. Иногда – ничем не заменимого. О поворотах его прежней судьбы говорить не хочу.

Улица Грановского теперь снова – Романов переулок. Борис Багаряцкий ушел в 2006-м. На поминках кто-то предложил по очереди вспоминать что-нибудь веселое, связанное с ним. Сюжетов оказалось много...

* * *

О квартире № 23 каждый вспоминает свое. Повторю: иногда предвзято. Не буду ничего опровергать. Идейно-политические, вкусовые или даже конспирологические допущения (кто кого

подставил) – вне темы. Как и «пятая графа», для некоторых важная. Сам Борис Багаряцкий был русско-крымско-татарского происхождения.

Да, он считал себя либералом и рыночником, как и многие в его окружении: время было такое. Но и несогласных выслушивал до конца: «антигосударственником» не был. Провожая в очередную «сомнительную» для многих командировку, он меня скорее подбадривал: у себя в Питере и в его московской квартире я оставлял «заначку», так сказать, ритуальный стимул. Чтобы было чем гарантированно отметить мое возвращение. Кстати, и телесериал «Честь имею» (я стал одним из сценаристов) он встретил эмоциональнее и теплее «традиционных» критиков-патриотов.

Не только о квартире (точнее – квартирах) и их хозяине идет речь. И не только о времени надежд. Оно обратилось еще и в бремя для многих соотечественников. Уходит в прошлое роль добросовестного коммуникатора-посредника.

* * *

Спорные, но незабываемые 80–90-е «просятся» в день сегодняшний. Не хочется переходить к публицистике, но вот некоторые вопросы, на которые и сегодня ответ расплывчат. В чем состоит политическая роль интеллигенции? В первую очередь творческой, в частности столичной? Как и на чем она самоорганизуется? Не слишком ли тоталитарны воззрения многих ее авторитетов? Где конструктивная оппозиция? Чем, какой социологией подтверждается оппозиционная повестка, безальтернативность которой для многих сомнительна?

«Помещаются» ли даже в России «государство и революция»? Как быть, если со времен Герцена российская власть находится под огнем, порой – буквально? Кому больше «не повезло»: России с оппозицией или оппозиции с Россией? Почему мнение «государева защитника» называется «проплаченной пропагандой», противостоящей «свободной журналистике», она что – бесплатная?..

* * *

Вечен только поиск. Ответов в том числе. И память о том, кто ее заслужил.