Почему Лопахин – не «мальчонка»

Люблю грозу в начале мая – это про конец мая. Алексей Саврасов. Гроза. 1856. М., ГТГ

Помнится, в детстве я задумывался, читая в отрывных настенных календариках (пухленьких таких) народные приметы, связанные с той или иной датой, – как крестьяне запоминали погоду именно в эти дни, они ведь дневников не вели? И только много позже понял – замечали, поскольку ориентировались на церковные праздники.

В календарике стояло: «14 октября до обеда осень, а после обеда – зима. Народная примета». А наблюдение в оригинале гласило: «До обеда на Покров осень, а после обеда – зима». Другая пословица говорила: «На Трифона звездисто – поздняя весна». А в календарике соответственно появлялось «14 февраля». «Коли рожь убрана к Ильину, кончай посев к Фролу; а поспеет позже, кончай к Семену» – читатель может через интернет сам узнать, про какие три даты идет речь.

И простой народ жил до XX века в ином, чем мы, исчислении времени – не существовало апрелей и сентябрей, вторников и четвергов (понятно, что были Страстной вторник и Чистый четверг, но они являлись особыми днями Страстной недели, «вторник» и «четверг» не служили для еженедельного пользования у крестьян). Да и не знали люди, в какой год от Рождества Христова, а то и от сотворения мира они живут и когда они сами родились (знание своего точного возраста и даты рождения кажется нам само собой разумеющимся, но так началось только с эпохой модерна, то есть исторически совсем недавно). Но они прекрасно помнили Трифона, Фрола и Семена, Успенский и Петров посты с мясоедами и седмицами.

Эта особенность делает для нас нередко непонятным упоминание времени в литературе того времени, начиная с заглавий – «Святою ночью» Чехова (его «Петров день» – исключение ввиду сохранения этого понятия в советском быту как хулиганского дня) или «Чистый понедельник» Бунина. Думаю, в советское время, как и сегодня, увидев название, многие могут подумать, что речь идет про особенно светлый солнечный день или про уборку после выходных.

Блестящее описание Толстым в «Анне Карениной» весенней природы представляет для нас некую головоломку: «Последние недели поста стояла ясная, морозная погода. Днем таяло на солнце, а ночью доходило до семи градусов; наст был такой, что на возах ездили без дороги. Пасха была на снегу. Потом вдруг, на второй день Святой, понесло теплым ветром, надвинулись тучи, и три дня и три ночи лил бурный и теплый дождь. В четверг ветер затих, и надвинулся густой серый туман, как бы скрывая тайны совершавшихся в природе перемен. В тумане полились воды, затрещали и сдвинулись льдины, быстрее двинулись мутные, вспенившиеся потоки, и на самую Красную горку…» Из современного исчисления времени только «четверг», но мы не понимаем, как он тут возникает.

Слова героини «Вишневого сада» тоже требуют современной временной привязки: «Выехала я на Страстной неделе, тогда было холодно», так же как и героини Тургенева из «Записок охотника»: «Второй год пошел с Троицына дня».

Кстати, в том же «Саде» в самом начале имеется упоминание времени, давно служащее поводом для споров. Чехов отмечает: «Рассвет, скоро взойдет солнце. Уже май, цветут вишневые деревья, но в саду холодно, утренник». И тут же на вопрос Лопахина «Который час?» Дуняша отвечает: «Скоро два. (Тушит свечу.) Уже светло». «Уже май» – это по-современному конец мая. И двух часов ночи еще нет, но «уже светло». Но по-любому в два часа ночи должна еще быть темень. Просто надо помнить про тогдашние часовые пояса в России.

Следующие слова Лопахина тоже любопытны: «Помню, когда я был мальчонком лет пятнадцати, отец мой покойный… ударил меня по лицу кулаком, кровь пошла из носу... Любовь Андреевна, как сейчас помню, еще молоденькая, такая худенькая, подвела меня к рукомойнику, вот в этой самой комнате, в детской. «Не плачь, говорит, мужичок, до свадьбы заживет...» Но в 15 лет крестьянские дети уже давно работали, нюни не распускали, и представить Раневскую, умывающую и утешающую здоровенного подростка и называющую его «мужичком», невозможно. Ответ прост – Чехов в беловой рукописи первоначальной редакции пьесы пишет «лет пяти-шести», и это, да, «мальчонка». И такого ребенка отец мог притащить с собой на господский двор, где его и двинул (а врезать 15-летнему – батя должен был бы хорошенько подумать прежде). А потом, видимо, при перепечатке напутали, и Антон Павлович, смертельно больной, не уследил. Думаю, необходимо исправить ошибку и восстановить авторский текст при последующих изданиях и не издеваться над здравым смыслом.

Каждый день имел своего небесного покровителя, много имелось и праздничных, Гончаров: «Пришли разные праздники, троица, семик, первое мая… стали поговаривать о двух больших предстоящих праздниках: иванове дне, именинах братца, и об ильине дне… Поговаривали об ильинской пятнице». Разумеется, «первое мая» – это не наш Первомай.

Несколько мешает пониманию и тогдашний синоним «позавчера» – «Позвольте, позвольте, Петров, третьего дня вы говорили совсем противоположное»! – у Чехова, в «Учителе словесности». Как, впрочем, и «вечор», «намедни», «давеча». Кстати, ребенком я полагал, что «Воскресение» Толстого – это старинный вариант написания «воскресенья», то есть дня недели.

Вопрос из «Обломова» «А что, нынче о святках будешь кататься, Лука Савич?» осознается лишь приблизительно – надо помнить о старом и новом календаре. Поэтому «люблю грозу в начале мая» – это про конец мая. Пастернаковская картина ранней весны 1912 года – «Февраль. Достать чернил и плакать! Писать о феврале навзрыд, Пока грохочущая слякоть Весною черною горит…» – не про февраль, а уже про март. Сто раз перетертое пушкинское «В тот год осенняя погода/ Стояла долго на дворе,/ Зимы ждала, ждала природа./ Снег выпал только в январе/ На третье в ночь» – мы не поясняем, но напомним про «Октябрь уж наступил – уж роща отряхает/ Последние листы с нагих своих ветвей» и «Приеду я/ В начале мрачном сентября» – смело накидывайте две недели.

Сам Пушкин – пример того, как великосветский человек начала XIX века переходит на гражданское, внецерковное исчисление времени. «Слезы/ С улыбкою мешаю, как апрель… Он собрался, и, слава богу,/ Июля третьего числа… Царь расхохотался. «Первый, брат, апрель!»… Через год опять заеду/ И влюблюсь до ноября… Уж пасмурный декабрь на русские луга… Еще рукой неосторожной/ В июле распахнуть жилет». И, конечно, его знаменитое «19 октября» и примечание к «Борису Годунову» – «1598 года, 20 февраля».