Хрустели овсом кони

В конюшне жили своей особой, лошадиной жизнью… Николай Сверчков. В конюшне. Приморская государственная картинная галерея Владивосток

В пятой главе «Улисса» – Lotus-Eaters имеется следующее предложение: «He came nearer and heard a crunching of gilded oats, the gently champing teeth» («Он подошел ближе и услышал хруст золотистого овса, мягко пережевываемого зубами»). Прилагательное, употребляемое для характеристики овса, – gilded, используется в английском языке редко в данном контексте. Обратим внимание и на слово champing, также не очень часто употребляемое. Выделим в этом предложении три слова – gilded, oats и champing. Вероятность их употребления вместе у другого автора, думается, будет очень низка. Тем меньше будет вероятность, если этот автор также окажется выходцем из Дублина, как и сам Джеймс Джойс.

Однако вот отрывок из предложения в эссе Оскара Уайльда The Decay Of Lying («Упадок искусства лжи») – Champing his gilded oats, the Hippogriff will stand in our stalls («жуя свой золотистый овес, Гиппогриф будет стоять в наших конюшнях»), напечатанном впервые в 1889 году. Нет оснований предполагать, что Джойс не читал этого эссе. Он хорошо был знаком с творчеством своего земляка и в 1909-м опубликовал на итальянском языке статью Oscar Wilde: il poeta di «Salomé» в Il Piccolo della Sera.

Можно предположить, что Джойс использовал запомнившийся ему оборот у Уайльда сознательно или бессознательно. В том случае если Джойс намеренно обратился к цитате из Уайльда, то, вполне вероятно, он делал это с целью пародии. Уайльд пишет о возвышенных предметах, широко используя мифологические образы. Вот более полная цитата из его эссе: «Из моря поднимутся Бегемот и Левиафан и поплывут вокруг высококорменных галер, как они изображены на восхитительных картах тех времен, когда книги по географии еще можно было читать. Драконы будут бродить по пустошам, и феникс взлетит из своего огненного гнезда в воздух. Мы возложим руки на василиска и увидим драгоценный камень в голове жабы. Жуя свой позолоченный овес, Гиппогриф будет стоять в наших конюшнях, а над нашими головами будет летать Синяя птица, распевая о прекрасном и невозможном, о том, что прекрасно и чего никогда не бывает, о том, чего нет и что должно быть».

Джойс же намеренно снижает образность Уайльда, вульгаризирует ее: «Он подошел ближе и услышал хруст золотистого овса, мягко пережевываемого зубами. Их сытые оленьи глаза смотрели на него, когда он проходил мимо, посреди сладковато-овсяной вони лошадиной мочи. Их Эльдорадо. Бедные создания! Им плевать на все, что они знают или что их заботит, когда их длинные морды опущены в торбы. Слишком сыты для разговора. Исправно получают свой корм и место в стойле. К тому же холощеные: обрубок черной гуттаперчи, вяло покачивающийся между ног. Может быть, все-таки счастливы. Славные скоты. Но их ржание порой действует на нервы».

Улисс задуман в том числе и как пародия на классическую литературу. В рассматриваемом примере Джойс травестирует и эссе Уайльда, и мифологию классической древности. Образный ряд последнего предстает в ином свете, сознательно опошляется. Упоминание Эльдорадо посреди мочи и вони служит комическому эффекту.

* * *

Поймал себя на мысли, что не представляю того, как лошади едят овес. То есть вообразить могу, но в реальности никогда не видел. Соответственно не вижу и не слышу во всех тонкостях. А они есть и были знакомы людям того времени: «И гарнцы черного овса/ Жуют, похрустывая, кони» (Мандельштам). Или: «С хрустом Конь жует овес» (Михалков).

Я вообще плохо представляю, как выглядит этот овес, которым кормили лошадей. Я лишь знаю хлопья для каши «Геркулес». И почему именно овсом, а не ячменем или просом? И зачем овес, а не сено? Коров же не кормят овсом, и сена им хватает. Но вернемся к хрусту. Если б я писал роман о старых временах и по ходу действия лошади стояли в конюшне, то я бы не знал, что они хрустят овсом. Ведь хрустят чем-то твердым, например сухарями. А овес не такой же? Соответственно описание получилось бы блеклым и недостоверным.

Овес выполнял в то время роль, подобную нынешнему бензину. Упоминали его часто – от «лошади кушают овес и сено» до «а овес-то нынче не укупишь. Он дорог, овес-то!». Разумеется, хруст: «У ворот полуваловского дома хрустели овсом оседланные кони» (Гайдар, «Бумбараш»). «Прямо против нас, в дальнем углу двора, похрустывали овсом и позванивали удилами лошади» (Буденный, «Пройденный путь»). «Похрустывали овсом кони» (Борис Изюмский, «Плевенские редуты»).

От лошадей, конечно, дурно пахло, как от любой скотины. Бунин, родившийся в 1870-м: «В конюшне жили своей особой, лошадиной жизнью, заключавшейся в стоянье и звучном жеванье сена и овса, лошади… Пахло и здесь тоже крепко и тоже навозом, но совсем не так, как на скотном дворе, потому что совсем другой навоз тут был, и запах его мешался с запахом самих лошадей, сбруи, гниющего сена и еще чего-то, что присуще только конюшне». Джойс помоложе, родился в 1882-м, бесстыже уточняет, что присуще лошадям: «amid the sweet oaten reek of horsepiss» («посреди сладковато-овсяной вони лошадиной мочи»).

Целая вселенная запахов конюшен, навоза, мочи исчезла безвозвратно, и, читая Бунина и Джойса, мы не в полной мере можем представить описываемое ими, ибо сознание не вызывает в памяти знакомых ароматов и слова писателей остаются для нас пустыми.

* * *

В седьмой главе «Улисса» – Aeolus упоминается русская политика. В редакции шутят: Or was it you shot the lord lieutenant of Finland between you? You look as though you had done the deed. General Bobrikoff («Или это вы стреляли в генерал-губернатора Финляндии? Смотритесь, как если бы вы это сделали. Генерал Бобриков».) Речь идет об убийстве генерала Николая Ивановича Бобрикова, в которого утром 16 июня 1904 года стрелял финский националист Эйген Шауман.

Все бы ничего, но действие романа разворачивается в тот же самый день, знаменитый сегодня как «День Блума», отмечаемый фанатами по всему миру. Так вот, а могли ли персонажи «Улисса» намекать о Бобрикове? Иными словами, успели бы они узнать о произошедшем? Не допустил ли ошибки скрупулезный писатель?

Напомним факты. Покушение на Бобрикова произошло в Хельсинки (тогда – Гельсингфорс) в 11 утра 3 июня по старому стилю (16-го по новому). Он скончался от раны в ночь на 4/17 июня. Компания же в редакции Evening Telegraph («Вечерний телеграф») собралась приблизительно в полдень, Блум как раз прибыл с похорон, в следующей, 8-й главе он, уже покинув редакцию, справляется о времени по часам на здании портового управления и отмечает про себя, что уже больше часа.

Конечно, разговор не мог произойти ранее 13.00, с учетом того, что про Бобрикова упоминают в самой середине главы, а еще нужно прибавить время на путь Блума до портового управления. Соответственно речь может идти приблизительно о времени 12.00–12.30. Временная разница между Ирландией и Финляндией сегодня два часа, вряд ли в 1904 году она была много больше. Соответственно по местному дублинскому времени покушение произошло где-то в 9.00.

Теоретически за прошедшие три часа новость могла докатиться до Дублина. Телеграфная сеть уже несколько десятилетий опутывала Европу. К тому же напомним, разговор происходит в редакции, где должен был стоять новостной телеграф (см. название газеты). Но! С другой стороны, вычтем время, необходимое на то, чтобы газетчики в Хельсинки узнали о покушении, чтобы они передали об этом сообщение, чтобы в мировых центрах принятия решений определили его важность и чтобы передали дальше, в местные газеты типа «Вечернего телеграфа» в Дублине. И в его редакции новость надо было получить (в потоке других новостей), расшифровать. Затем она должна была дойти до героев Джойса, большинство из которых – не сотрудники редакции. Насколько важным в Ирландии могло быть сообщение о покушении в Финляндии на царского чиновника?

Отметим, что у Джойса о событии говорят как о всем известном. Значит, его либо уже успели обсудить – до того как началось действие главы, либо писатель считает, что оно произошло раньше, и соответственно допускает хронологическую ошибку. Если в 1904 году новости из Финляндии в Ирландию попадали менее чем за три часа, это говорит о скорости коммуникаций, достигнутой в то время, об уровне глобализации, говоря современным жаргоном. Если Джойс ошибся и такого разговора не могло быть, то… будем считать это нашим небольшим вкладом в джойсоведение. В любом случае вопрос требует дальнейшего уточнения.