Идеальный свидетель

Не прокурор, а наблюдатель. Надежда Тэффи.  Фото Петра Шумова

Тем ценнее ее наблюдения не только над человеческими сердцами, но и по отношению к своему времени, которое она невольно описывала со всеми подробностями. В произведениях Тэффи открывается дореволюционная Россия – удивительная страна. Где еще мирно соседствуют какие-нибудь «Филиппов Алексей Фролович (1869–1936) – журналист, общественный деятель, секретный сотрудник при Президиуме ВЧК» и «Манасевич-Мануйлов Иван Федорович (1869/71–1918) – журналист, агент охранного отделения, надворный советник». Но уже приоткрывается завеса тайны, которая мучила и самого автора, – почему так стремительно исчез этот огромный, яркий, могучий мир, о котором ностальгировало не одно поколение эмигрантов, – Российская империя?

Причины падения царской России особенно хорошо видны в мемуарной прозе Тэффи. О собственном пути в литературу; о знаменитых людях, с которыми сводила судьба; о бегстве за границу.

Предпосылки катастрофы в мемуарах Тэффи видны как на ладони. Вот хотя бы три.

Увлечение экстремистскими идеями. Например, большевистскими. Особенно страшно, что это шло сверху вниз. В радикалов азартнее всего играли те, которых потом первыми и уничтожат. «Россия вдруг сразу полевела… Саратовский полицмейстер вместе с революционером Топуридзе, женившимся на миллионерше, начал издавать легальную марксистскую газету».

Тэффи и сама не была исключением: сочинила как-то, «покорная духу времени, революционное стихотворение», сотрудничала в газете, которой де-факто заправлял нелегально пребывающий в России (!) Ленин. «Некрасивый, толстенький, с широкой нижней челюстью, с выпуклым плешивым лбом, с узенькими хитрыми глазами, скуластый». Но это портрет внешний. Внутренний не так скучен: «Всякий был хорош, поскольку нужен делу. А не нужен – к черту. А если вреден или даже просто неудобен, то такого можно и придушить. И все это очень спокойно, беззлобно и разумно».

Еще одна черта предреволюционной России – просыпающаяся массовая жестокость, «спокойная и разумная». Отвернувшись от Бога, человек стал не нужен и сам себе. Любить и прощать стало некого. Что стало главной причиной революции. Все палачи времен Гражданской войны, легендарные и рядовые, красные и белые, оттуда – из предреволюционных времен.

Вот сановник, уверявший, что «не успокоится, пока не зарежет семерых большевиков на могиле своего расстрелянного брата». Что не помешало ему позднее «с успехом и почетом» работать на большевиков. Но это теоретическая жестокость.

От практической же Тэффи и многие другие как раз и бежали куда глаза глядят. Автор рассказывает о комиссарше-садистке и вспоминает, что видела таких до всяких революций: «баба-судомойка… всегда вызывалась помогать резать цыплят. Никто не просил – своей охотой шла, никогда не пропускала». А вот белый полковник, у которого «большевики на его глазах замучили его жену и детей, и он с тех пор, как захватит где большевистский отряд, сейчас же принимается за расправу… непременно садится на крыльцо, пьет чай и заставляет, чтобы перед ним этих пленников вешали, одного за другим…».

Третья причина падения царской России, которую никуда не денешь из общего строя, – нечистота. Ложь, измены и сластолюбие как модный общий фон.

Отсюда, например, воспоминание Тэффи о своем знакомом, который в разгаре Гражданской войны очень беспокоится быстрым наступлением белых. Причина существенная – он «с молоденькой актрисой», в свободной от большевиков зоне, а в Харькове, где пока красные, – жена. Которая в похожей ситуации и потому «в таком же мрачном восторге»… И т.д., и т.п. Правда, блуд, даже если говорить о нем смешно и деликатно, таковым быть не перестает…

Все эти сигналы так ясно звучат в прозе Тэффи еще и потому, что она – ни в коем случае не прокурор. Роль обвинителя подходит ей меньше всего. «Нельзя забывать, что человеком быть очень трудно», – говорит она и пользуется единственно возможным рецептом: «я в каждом человеке непременно должна найти какую-нибудь нежность».

Именно эта способность Надежды Тэффи – любить людей и мир, даже когда они поворачиваются самыми безобразными сторонами, – сделали ее, прекрасного наблюдателя, еще и тем, кем, по сути, является для мироздания любой хороший писатель – идеальным свидетелем.