Кругом тайга, и мы посередине…

Утопили девки руль… Оскар Клод Моне. Девушки в лодке. 1887. Национальный музей западного искусства, Токио

Авторская песня, как и неподцензурная поэзия, не была диссидентской, хотя и боялась официоза. Барды на разные лады говорили о глубинной связи людей между собой. «Возьмемся за руки, друзья!» – пел Окуджава. И не случайно, что именно его гимном заканчивались многие слеты клубов самодеятельной песни.

Дружба, любовь, верность и другие ценности жили в походной культуре. В ней появился простой человек, не лишенный, впрочем, романтического шлейфа. «Серега Санин» Визбора летает в таежные дали, спит в сырой палатке, общается с друзьями и погибает при выполнении трудного задания. В «Тайге» Дулова воспеваются первопроходцы:

Сырая тяжесть сапога –

Роса на карабине.

Кругом тайга – одна тайга,

И мы посередине.

Эти люди оказываются в самой глубине. И те, кто сидел у костра, как-то соотносили себя с ними. Природа противостоит человеку. Человек же проявляет свою силу, волю.

Философские вопросы, связанные с соотношением «близь – даль», «глубина – поверхность», не очень беспокоят участников процесса. Они все время находятся в движении, им не до кабинетных раздумий. Заготовка дров, разбивка лагеря, приготовление пищи органично стыкуются с разговором по душам, с песней, с совместным молчанием у огня. Номадизм пронизывает быт и культуру, провоцирует забраться за край света.

Геолог Игорь Сидоров написал текст песни «Люди идут по свету», ставшей у туристов любимой. Ветер, который «рвет горизонты и раздувает рассвет», несет внутреннюю свободу.

В бардовской песне появлялось много разных персонажей, проигрывались самые разные сюжеты – и смешные, и грустные. Но чего не было или было в очень малых дозах, так это литературного эксперимента. Поэтика звучащих текстов достаточно традиционна, она ложится в толстожурнальный формат. Ну, конечно, стихи не вполне строги с точки зрения редакторских нормативов того времени, а так – тот же «Новый мир», тот же «Октябрь».

Тексты в бардовской песне несут основную нагрузку. Поэзия лежит в основании. На этом настаивает Окуджава. Смысл выстраивает перспективу, стихи задают мелодию, они нередко проговариваются всей группой, подпевающей гитаристу. Сложная мелодия возникает не часто. Можно, конечно, вспомнить «Мокрый вальс» Клячкина или что-то подобное. Но это исключение из правила.

Стихи кладутся на музыку. Шекспир, Киплинг – у Никитина, Величанский, Левитанский, Слуцкий – у Берковского, Набоков, Гумилев, Ходасевич, Рубцов – у Дулова, Соснора, Бродский, Чухонцев – у Мирзаяна.

Порой мы встречаем песни, которые не столько поются, сколько проговариваются (Высоцкий, Галич), а также песни-репортажи (Визбор, Якушева, Вахнюк).

И все-таки у костра звучат именно песни. Собственно стихи читаются не часто. Они – для разговора с глазу на глаз.

Впрочем, история сохранила и такие сюжеты, когда поэтические чтения завершали походный день. Инструктор по водному туризму Леонид Бирман рассказал автору этих строк случай с Николаем Глазковым. После тяжелого перехода и выпитых ста грамм кто-то прочел четверостишие «Я на мир взираю из-под столика./ Век двадцатый – век необычайный./ Чем столетье интересней для историка,/ тем для современника печальней».

Сидевший рядом с Бирманом человек, размачивающий в чае сухарь, процедил: «Это я написал».

Поэт, по словам Бирмана, всю дорогу клеился к девушкам из своей лодки. Но ему ничего не обломилось. По этому случаю Глазков выдал очередной опус, начинающийся словами: «Что за скверная погода, не поможет и буль-буль. В самый первый день похода утопили девки руль». Ну а дальше по нарастающей: «Мы дрожим, стучим зубами, не поможет и буль-буль, ну а девки мерзнут сами, утопили девки руль». Завершалось стихотворение, впрочем, на оптимистической ноте:

Мы для нового похода,

Пусть он помнится добром,

Из веселого народа

Лучших женщин подберем.

Неофициальная поэзия, как известно, территоризовалась в 1990-е: вписалась в толстые журналы, создала свои периодические издания, альманахи. Многие авторы выпустили книжки, вступили в писательские организации. Но праздник, как известно, был недолог. Общественный интерес к поэзии быстро угас.

Территоризация авторской песни пошла по линии глобального проекта «Песни нашего века». Шлягеры зазвучали с эстрады. Фестивали превратились в часть коммерции. Но интерес к бардовской песне ушел вместе с эпохой, ее породившей. Остались одни воспоминания.