Соприкосновение с Еленой Сергеевной

С коллегами по газете «Гудок» Катаевым и Олешей Михаил Булгаков (справа) – весел… Фото 1931 года © РГАЛИ

Известно, что человеческой памяти свойственны некие аберрации, иногда своеобразные миражи – когда кажется то, чего, в общем-то, не было в реальности, но у человека в картину важных для него памятных событий может вписываться вполне органично. Это я предупреждаю, потому что буду сейчас писать о том, что происходило ровно 50 лет назад. Полвека! Однако еще живы свидетели того времени, те, кто лично знал Елену Сергеевну Булгакову, общался с ней. К своему удивлению, я не нашла в интернете никаких упоминаний об этом событии и тем более каких-либо заметок его участников о том, какое важное мероприятие прошло в тот далекий день в Москве. И потому я напишу так, как осталось в моей памяти. С осознанным желанием вспомнить все детально, но написать без домысливания и приукрашивания.

При этом стоит заметить, что некоторые необычные, яркие или значимые события четко выделяются в нашей памяти в цепи происходившего в давние времена. Таким для меня оказался вечер памяти Михаила Афанасьевича Булгакова в Институте физических проблем, который в те годы возглавлял Петр Леонидович Капица. По моим кратким заметкам в записной книжке могу сказать, что это было в 1967 году, скорее всего в марте месяце, вскоре после выхода второго номера журнала «Москва» с окончанием романа «Мастер и Маргарита».

Какой же тогда был шум на весь мир! Сначала вышел журнал «Москва» № 11 за 1966 год, где впервые была напечатана бóльшая часть романа Михаила Булгакова. В литературном мире это был настоящий взрыв, началась всеобщая погоня за драгоценным журналом. Удивительное дело: даже люди, далекие от литературы, редко что-либо читавшие, с увлечением обсуждали различные эпизоды романа, обращались к Библии, что было большой редкостью в то время, интересовались тем, что происходило в Москве в те уже далекие и очень малоизвестные новому поколению довоенные времена. И бурно философствовали! Был настоящий ажиотаж.

Все с нетерпением ждали следующую часть. Но что произошло с читающей публикой, когда в следующем, 12-м номере журнала не появилось продолжения! Сразу же родилась всеобщая тревога, пошли разные нерадостные слухи, общество просто бурлило. И вдруг глухо стали поговаривать, что оставшуюся часть романа цензура не пропустила в печать, но, кажется, из него сейчас вырезают какие-то острые эпизоды и слова. Все-таки стоит ждать, хоть и сокращенный, вариант окончания романа.

И на самом деле уже в следующем выпуске журнала «Москва» № 1 за 1967 год вышло продолжение, но объем… там оказалось как-то гораздо меньше страниц, чем было в первой части. Наверное, наверху задумались над таким неожиданным шумом, который вызвала публикация романа известного всем писателя. И, конечно, все, как говорится, с руками отрывали эти журналы, ведь уже вовсю шла спекулятивная торговля первой частью. И вдруг довольно быстро, вслед за выходом окончания романа в самиздате появились машинописные купюры из последней части. По слухам, сокращение романа сделал Константин Симонов, который был дружен с Еленой Сергеевной Булгаковой, и выполнил это деликатно, с полным пониманием содержания романа, его ценности.

У нас в общежитии в высотке МГУ листочки с купюрами сразу пошли по рукам и вскоре попали в нашу аспирантскую компанию. А мы тогда слегка диссидентствовали и посему стали активно распечатывать эти купюры. Как сейчас помню: это были листочки папиросной бумаги, числом 43 страницы. Напечатаны тексты густо: мелким шрифтом с малым интервалом. В попавшем к нам экземпляре перепечатки этих отрывков были пометки, в какое место текста вставляется каждый кусочек.

Мы закладывали в машинку 10 листков папиросной бумаги, перемежая их копиркой, и изо всех сил стучали по клавишам. В результате получали вполне читаемые экземпляры и тем самым помогли любителям литературы читать текст с восстановлением вырезанных драгоценных слов. Кроме того, в следующем году мы еще перепечатывали пьесу Булгакова «Багровый остров» и много еще всего другого. Вообще в этом отношении наша жизнь была очень активной.

Все читали роман с упоением, обсуждали с жаром. У нас в аспирантском общежитии в высотном здании МГУ на Ленгорах (так мы тогда называли Воробьевы горы) жили философы и филологи, так что мы в моем кругу по-настоящему вникали в смысл романа, его символику, в ее скрытый, часто многослойный подтекст. И очень горячо обсуждали, выдвигали разные версии всех частей романа – библейский мир, литературная Москва 20-х годов, пространство «князя Тьмы» Воланда. Вот именно Воланд тогда нас особо волновал – не очень много времени прошло после эпохи злого гения Сталина. Спорили, мог ли Сталин быть прообразом повелителя сил Тьмы. Никого другого тогда мы придумать не могли.

При этом все восхищались Еленой Сергеевной Булгаковой, которая поклялась своему умирающему мужу не только сохранить, но и издать его главный роман – донести до читателя последнюю волю писателя: «Чтобы… знали. Чтобы… знали». И, к счастью, смогла выполнить завещание своего горячо любимого мужа. При этом ее большой заслугой было то, что она не продала права на публикацию иностранным издательствам, несмотря на неоднократные предложения. Она понимала, что он хотел, чтобы его великое произведение знали прежде всего здесь, на родине, сначала те читатели, для которых он его писал. А потом уже весь мир. Мне кажется, что он понимал, что это его творение произведет переворот в сознании мыслящих людей.

Вот на таком общественном фоне я узнала, что будет проводиться вечер памяти Михаила Булгакова в Институте физических проблем, где директором тогда был Петр Леонидович Капица. Говорили, что с большой готовностью откликнулась на это предложение инициаторов такого вечера встречи Елена Сергеевна и она принимала участие в ее организации. О самой вдове Булгакова в то время мы очень мало знали, и все же, отталкиваясь от образа Маргариты и разных увлекательных разговоров о ней как о прообразе верной и отважной подруги Мастера, мы имели некоторое представление. Оно было приблизительно таким, как его выразил один из близких друзей семьи Булгаковых, писатель, историк театра Виленкин: «…Обаяние личности Елены Сергеевны было настолько сильным, что не поддаться ему было действительно трудно даже самому замкнутому человеку. Я никогда не встречал подобного соединения бескомпромиссно правдивой прямоты с такой душевной чуткостью. Сколько раз ее трудная судьба переходила в трагедию, какие непереносимые удары сыпались на ее бедную голову (сколько близких людей она похоронила!) и каким только чудом возрождалась ее способность так заразительно радоваться жизни, верить в людей и привлекать их к себе своей добротой, своим острым, живым умом, своей победительной, казалось, неподвластной времени женственной грацией!»

Увидеть ее в то время было мечтой каждого читателя, увидеть ту, про которую говорили, что она была «ведьмой, колдуньей и даже демоном, но одновременно музой и любовью всей жизни писателя».

В те времена попасть на встречу, где бы присутствовала «сама Маргарита», было большим событием. Кроме самого факта «увидеть», тогда также было особенно интересно еще и потому, что собравшиеся за столом на сцене все лично знали Михаила Афанасьевича, были друзьями, знакомыми, соседями, работали с ним во МХАТе и т.д. И хотя после ухода Булгакова из жизни прошло уже 27 лет, все хорошо помнили такого яркого человека.

…а с женой Еленой Сергеевной – влюблен.  Фото Н. Ушаковой с сайта www.m-bulgakov.ru

А зал был переполнен, общее волнение витало в воздухе, все с нетерпением ждали начала встречи. Интересно, что собралась неслучайная публика – это были почитатели таланта великого мастера, какие-то единомышленники, даже союзники. Вспыхивали разговоры, и все они касались романа. Наконец вышли и сели за стол ведущие – друзья, знакомые, люди, работавшие с ним. Среди них не было Елены Сергеевны.

Конечно, все выступали с восторженной оценкой открытия – удивительного произведения Булгакова. Что мне особенно засело в память с этой встречи, так тот факт, что почти все говорили, что они не ожидали от Булгакова такого потрясающего романа. Конечно, он талантливый – и пьесы, и «Собачье сердце», и «Театральный роман», и «Белая гвардия», и рассказы, и все другое – прекрасно, но… Но вот такого чуда совсем не ожидали. И потому потрясены. Многие в выступлениях называли его Мишей – как мне вспоминается, некоторые по-свойски, по-приятельски, некоторые с легкой фамильярностью, а некоторые (как ни странно!) даже со слегка пренебрежительным оттенком. Для последних неожиданность появления шедевра нового для них качества и проявление величия личности Булгакова трудно осознавались. Сказывалась недооценка творчества писателя при жизни.

В основном были люди театра, а не литературы, поэтому бурно обсуждали все перипетии постановок пьес Булгакова – о быстром запрете спектаклей «Зойкина квартира», «Бег» (в Театре Вахтангова), многострадальных «Дней Турбиных», «Мольера». Обращались неоднократно к «Театральному роману», обсуждали персонажей и их прототипов. Вспоминали, что пресса была злой и несправедливой, привели такие цифры: в 1930 году был опубликован 301 материал о Булгакове, из них только 3 положительных (!). Не знаю, кто подсчитывал, но говорили, что в этих рецензиях все сводилось преимущественно к двум мотивам – интеллигенция и революция, художник и власть. И якобы Булгаков совсем неверно раскрывал эти важные темы. Конечно, это было именно так – с точки зрения жесткой идеологии тех страшных лет. И все время вспоминали какие-то ставшие известными отзывы Сталина, решавшие судьбу писателя.

И все-таки большинство, конечно же, восхищались талантом писателя и подтверждали тот факт, что Михаил Афанасьевич всегда был достойной личностью, что он выдерживал давление власти, не отступал от своих принципов, был честен. Что во всех его произведениях проявлялась незаурядность, высокое искусство слова. В таком духе оценивали все творчество Булгакова. И в особенности его великого романа.

Но были также выступления бытового характера, например, такого: …как-то встретил я Мишу около Телеграфа, он пожаловался, что… В таком случае в основном возникали разговоры на бытовые темы. У меня же сложилось впечатление, что Михаил Афанасьевич не любил жаловаться, тем более на свои трудности, связанные с запретами его спектаклей, книг, с потерей работы. По рассказам участников встречи мне представился довольно замкнутый, хранящий свои тайны под семью печатями образ сильного человека, осознающего свою реальную значимость.

Елена Сергеевна не села за стол на сцене – она тихо сидела в первом ряду, и потому я могла видеть только ее голову, которую она откидывала назад. Ее просили выступить, что-то сказать о Булгакове, но она не согласилась. Она только привстала и поклонилась залу, когда ее назвали. Мелькнуло ее светлое лицо, но мне запомнилось, что она не улыбнулась, была очень серьезной, даже хмурой.

Я смогла разглядеть ее уже после выступлений участников встречи. Она вышла в довольно большое фойе. Я увидела очень красивую (хоть уже и немолодую) женщину, это была какая-то воплощенная грациозная женственность. Удивительная изысканность была во всем ее облике. И какое-то гордое достоинство, по-своему выпрямляющее ее. Медленно, мягко, не обращая внимания на окружившую ее толпу, я бы сказала, восхищенных людей, она шла, погруженная в себя, какая-то внутренне напряженная. И почему-то не поднимала глаз, веки ее трепетали, губы были подвижны… Чувствовалось необычайное волнение во всем ее существе. Наверное, в ней столкнулись противоположные чувства – с одной стороны, великая радость, что роман, как и следовало ожидать, принес не просто славу, но достойную оценку гения Булгакова. А с другой стороны, она, наверное, представляла, как бы все это видел Михаил Афанасьевич, очень жалела, что его нет рядом для общей радости, их торжества.

А когда она подняла глаза, в них увиделась такая полнота, такая глубина взгляда, что стало сразу понятно: вот она – настоящая, подлинная личность. Преданная Маргарита… Правда, в тот момент как-то трудно было ее представить летящей на бал у Сатаны.

Однако после того, как все выступили, она быстро оживилась и включилась в ситуацию продолжения вечера, которое зависело непосредственно от нее. Дело в том, что по ее желанию сюда привезли из архивов ЦГАЛИ в сопровождении милиции в небольших сейфах разные короткие произведения Булгакова – рассказы, фельетоны, заметки. Они были отпечатаны на машинке, в уголках были отверстия, через них их нанизали на кольцо. Листочки подвесили, и около каждой такой связки столпились люди. По очереди читали их вслух, листали страничку за страничкой. То и дело вспыхивал смех. Было это, по-моему, в двух, а может быть, и в трех точках. Но я не присоединилась к слушающим. Меня очень привлекала Елена Сергеевна, и, конечно, не только меня, ее окружили со всех сторон, и она доброжелательно отвечала на вопросы людей. Говорила она тихо, но четко, и мне все-таки казалось, что в глазах ее была какая-то отрешенность.

* * *

А окончание встречи было очень неожиданным.

Среди окружавших Елену Сергеевну я увидела женщину, которая вдоль подоконника постепенно к ней приближалась. Когда она подобралась довольно близко, она сказала Елене Сергеевне, что у нее есть личный разговор, который важен для нее. Надо сказать, что я тоже за этой женщиной понемногу продвигалась, и потому, хоть они и отошли немного в сторону, я услышала, что сказала женщина. А она почти шепотом, но ясно произнесла, что она медсестра и что во время войны вытащила с поля боя тяжело раненного сына Елены Сергеевны от первого брака Евгения.

Не было даже паузы. Елена Сергеевна сразу пошатнулась и потеряла сознание. Тут же вызвали скорую помощь, быстро собрали все листочки, и милиция увезла их. Нас всех попросили немедленно покинуть помещение. Все были потрясены, потому что до этого все было спокойно, даже весело, и неожиданный поворот заставил людей замолчать. Установилась тишина, все замерли. Большинство людей не знали причину случившегося. Однако не одна я услышала слова медсестры, и быстро все узнали. Какое горькое чувство испытали мы все в этот момент...

Так странно переплелись линии жизни Шиловской-Булгаковой в тот памятный вечер.