Те, кому положено бдеть, бдят неусыпно

Юлиан Семенов: образцовый советский интеллектуал литераторской профессии.  Фото РИА Новости

На дворе 2000 год. Пять серых томов, выпущенных издательством «Современник» в 1983 году, читаны прежде и еще раз прочитаны насквозь – от задней переплетной крышки первого тома до передней переплетной крышки последнего. Цель мероприятия – составить окончательное впечатление и вынести обоснованное суждение.

Москва, середина 1970-х. Юлиан Семенович Семенов (многие со смаком уточняют природную фамилию – Ляндрес) широко известен, очень популярен, весьма влиятелен. Энергичен, но не суетлив. Приветлив, но не фамильярен. Разговорчив, но не болтлив. Заметная полнота при невысоком росте, короткая стрижка, окаймляющая круглое лицо щетинистая борода, приверженность табачному зелью. Образцовый для своего времени советский интеллектуал литераторской профессии. Плюс к этому журналист и дипломированный востоковед, владеет языками пушту и дари. Никому не приходит в голову называть его детективщиком или автором шпионских романов, хотя работает он именно в этих жанрах. Сочинения Семенова не нуждаются в рекламе, в библиотеках на его книги стоят очереди, в розничной продаже их не бывает (характерный признак ходовой советской литературы, отличающий ее от годами валяющейся на прилавках советской макулатуры). Семенова читают, почитают, экранизируют. И внимательно слушают все, что он просто и доходчиво, безо всякой рисовки повествует со студийной сцены телецентра «Останкино» во время встречи с читателями.

Москва, лето 2021 года. Молодые люди студенческого возраста на вопрос, знают ли они писателя Юлиана Семенова, в ответ растерянно пожимают плечами и виновато улыбаются – не знают, не читали. Из трех десятков опрошенных лишь один припоминает эту фамилию в связи с сериалом «Семнадцать мгновений весны», который он недавно от нечего делать смотрел по телевизору, но до конца не дотерпел. Нерепрезентативная выборка, как говорят социологи? Может быть. Но тридцать несведущих подряд – показательно. Уходящему поколению Семенов еще интересен, грядущему поколению безразличен (…).

Литературный кумир Семенова – Эрнест Хемингуэй. Однако хемингуэевские телеграфная манера и сплошной подтекст не подходят Семенову – в его детективных и шпионских романах все должно быть ясно и внятно, как в разведчицком донесении, и выразительно, как в хрестоматии. По этой причине Семенову решительно не даются лирические и бытовые эпизоды – в его текстах они выглядят инородными телами, вставками, сделанными рукой неумехи. Зато семеновская проза выгодно отличается от пикулевской отсутствием кудрявой бульварщины.

Среди героев прозы Семенова мало живых людей. Почти все его персонажи – психотипы, удобно ложащиеся в задуманные сюжетные схемы. В «Семнадцати мгновениях весны», семеновском opus magnum (главном произведении), этот схематизм виден особенно ясно. Холодный аналитик Штирлиц, безошибочно просчитывающий наперед все комбинации и ходы, в своей непогрешимости почти божественный. Суперинтеллектуал и размагниченный интеллигент профессор Плейшнер, которого анекдотическая рассеянность сталкивает в могилу. Абстрактный гуманист пастор Шлаг, в условиях нацистского режима готовый опасно откровенничать с любым незнакомцем. Двуногая полицейская ищейка Генрих Мюллер. Провокатор Клаус, преданный профессии профессионального предателя и более ничего не умеющий. Хорошая девушка Габи, способная только к бессловесному обожанию. Плохая девушка Барбара, образец глубокой нацистской индоктринации (Семенов знал, что в кадрах СС женщины не служили, однако не удержался от соблазна изобразить эмбрион дьяволицы). Персонажи поданы готовыми и статичными – они ни в каких обстоятельствах не меняются. Не меняется и сквозной герой детективной серии Владислав Костенко: в «Петровке, 38» и в «Противостоянии» он один и тот же – прямолинейный до грубости и в то же время человеколюбивый; в представлении автора хамоватая бесцеремонность отождествляется с большевистской прямотой.

Литературная работа Семенова аккуратно уложилась в последние тридцать лет существования советской власти. За этот срок писатель разработал и создал обширную мифологию отечественной истории XX века в ее военно-политическом аспекте. В этой мифологической концепции все отрицательные явления и персонажи наползают исключительно оттуда, а противостоявшие им безупречные рыцари революции и светлые паладины справедливости происходят исключительно отсюда. Отдельные недостатки изживаются, отдельные перегибы преодолеваются. Созидательного пафоса коммунистического строительства в семеновской мифологеме нет. Есть строгая прохладная атмосфера закрытых департаментов, сотрудники которых днем расставляют капканы на шпионов и уголовников, а вечером на даче читают Камю или едут в филармонию слушать Дебюсси. Легкая тревожность жизни в сплошь враждебном окружении снимается без труда: подмигивая читателям, автор дает понять, что те, кому по должности положено бдеть, бдят неусыпно, а стало быть, бояться нечего.

Жизнеподобие и правдоподобие семеновской мифологемы были убедительны. Его умение хорошо рассказывать о плохом и светло о темном подкупало. Его охотно и много читали. Ему верили – не так, как верят сочинителю утешительных сказок, а как верят надежному знающему человеку. Тот факт, что герои его главной книги, пропущенной через экранизацию, сразу сделались персонажами анекдотов, говорил отнюдь не о читательском ехидстве. Напротив, свидетельствовало, что сюжет штирлициады ушел в фольклор, внедрился в массовое сознание и стал чем-то вроде черты национального характера – «что немцу здорово, то русскому еще здоровее».

Юлиан Семенович Семенов всего три недели не дожил до 62-летия. Его кончина немедленно обросла конспирологическими домыслами насчет преднамеренного убийства, но никакие доказательства представлены не были.

Алексей Константинович Толстой в детстве якобы сидел на коленях у Гете. Юлиан Семенович Семенов в детстве якобы сидел на коленях у Сталина. Как это важно – в детстве посидеть на подходящих коленях, а если коленей не было, то выдумать их.