Живые и мертвые

Золотого ключика у Коллоди нет: это символ, придуманный Толстым. Кадр из фильма «Приключения Буратино». 1974

В 1934 году Алексей Толстой заключил договор с издательством на обработку сказки Коллоди «Приключения Пиноккио». Постепенно графа разобрало, и от итальянского первоисточника остались лишь начальные главы и отдельные мотивы вроде пресловутой Страны Дураков.

В частности, золотого ключика у Коллоди нет: это символ, придуманный Толстым.

Ключ Земли

Золотой ключик отпирает волшебный театр в подземелье. Дверь туда ведет из каморки папы Карло и замаскирована холстом с изображенным на нем очагом. За ключиком охотятся режиссер Карабас и аптекарь Дуремар. Но болотная черепаха Тортила, хранительница ключика, вручает его Буратино.

Ключ был одним из атрибутов Земли-Геи, Великой матери Кибелы, подземной колдуньи Гекаты. В качестве Ключа Земли могли выступать камень или растение, волшебный жезл, вильчатый прутик рудознатцев.

Александр Афанасьев рассматривал золотой ключ как фаллический символ и метафору небесной молнии. Возможно, отсюда и возник театр «Молния» с зигзагом на занавесе.

Образ подземной молнии есть в мифологии этрусков. Толстой вряд ли был с нею знаком. Но в «Поэтические воззрения славян» Афанасьева он, несомненно, заглядывал.

Другой возможный прообраз подземного театра – Государственный Новый театр, который в 1932–1934 годах квартировал в известном Доме-на-Набережной. Когда театр оттуда попросили, ходили слухи, что в подвалах его обнаружился подземный ход времен Иоанна Грозного, ведущий прямиком в Кремль.

Мирон Петровский в связи с похождениями Буратино вспоминает и ключи счастья: фольклорный образ, использованный Некрасовым в поэме «Кому на Руси жить хорошо». А также эротическое наполнение этой метафоры у Вербицкой и у Блока.

Елена Толстая напоминает, что ключ может означать и духовную власть. Ключи к вечной жизни держали в руках египетские боги. Римский Янус изображался с ключами дня и ночи – золотым и серебряным.

В христианских легендах святой Петр выступает держателем двух ключей, золотого и железного, отпирающих врата Рая и Ада. Ключ от преисподней символ более древний: им владел уже античный Плутон. А ключ от Царствия Небесного добавлен по аналогии.

Вы чо, с Урала?

В 1905 году Алексей Толстой, будучи студентом петербургского Технологического института, проходил практику на Невьянском заводе на Урале.

По уральским впечатлениям были написаны рассказы «Самородок» (1910) и «Харитоновское золото» (1911).

В первом из них старатель Василий Лопыгин идет к поселковой колдунье Василисе. На потолке ее хаты висят травы и ладанки, на подушке спит рыжий кот. Василиса читает заговор: «Вода ключевая, дождевая, болотная, беги, точи белый камень, на камне сундук, в сундуке кочет, в кочету лежит, что найти хочу» и т.д.

Лопыгин возвращается в свой забой и находит самородок. Он едва успевает схватить находку и выпрыгнуть из обвалившегося шурфа. На радостях Василий напивается и отправляется ночевать к Василисе.

Ночью сообщник колдуньи Федька собирается пристукнуть загулявшего старателя. Лопыгин, однако, вовремя просыпается и, «увидев черное перед собой лицо Федьки-кота», тычет в него сапогом и убегает. Василиса и Федька-кот бросаются в погоню. Добежав до болота, Лопыгин проваливается и забрасывает самородок в трясину со словами: «Держи, Федя, ни тебе, ни мне». Федька сразу же отступается: «Что же, вылезай, Василий Иванович».

Во втором рассказе пересказывается уральская легенда (известная также по роману Мамина-Сибиряка «Приваловские миллионы»):

«Рассказывают, что от Харитоновского дома в Екатеринбурге до озерка в городском саду (на озере по зимам каток) проделан еще в древнее время подземный ход. Начинается он в подвале Харитоновского дома и завален дровами.

Если дрова раскидать, откроется люк с кольцом, за которым двадцать ступеней ведут под землю к длинному коридору с наклоном и поворотом под озеро.

Коридор выложен кирпичами, покрытыми плесенью. Вдоль стен чугунные держала для факелов, и в конце железная с двумя засовами дверь.

За дверью же в подземелье сто лет назад жили, прикованные цепью, люди, чеканя для Харитонова золотую монету из собственных боярина рудников. Неизвестно, кто осмеливался проникать туда, и, пожалуй, врут в городе, рассказывая, что в подземелье висит шкелетина на ржавых цепях, сторожа хозяйское золото».

Купеческий сын Ванька Ергин застигнут в чистом заснеженном поле кошевниками: лихими людьми, грабящими путников. Его выволакивают арканом из саней, раздевают донага и пускают гулять в чем был.

Ергин отправляется к приятелю Володе Кротову, служащему палаты мер и весов. «Кротов был старичок с бритым подбородком, прокуренными усами, щуплый, пьяный всегда и великий выдумщик». Старичок разрабатывает сценарий целого представления, чтобы проучить кошевников.

Для начала Кротов отправляется в трактир «Миллион», кишащий веселым народом: «Пил там и буйствовал и мужик в нагольном полушубке, и казак, и старатель, и оборванец, и отставной поручик, и заезжий итальянец в лисьем салопе».

В трактире празднуют удачу старателя Лопыгина. Правда, здесь он носит имя не Василий, а Игнат и характеризуется как «вор, пьяница, искатель приключений и золота».

Кротов подсаживается к кошевникам и рассказывает историю Харитоньевского дома. Те немедля отправляются на дело. Они без труда проникают в подвал и обнаруживают подземный ход; на кирпичном полу блестит золотой. В сводчатом подземелье тоже все, как обещано: горн, каменный стол «с таврами для чеканки», истлевший сапог на полу; в каменной вазе обнаруживаются и золотые монеты.

В это время сверху сваливается истлевший труп. Кошевники бросаются к двери, но она оказывается на запоре. Потомив их хорошенько, в подвал входит Ергин в обличье покойного боярина Харитонова: в волчьей шубе мехом вверх, с вычерненным сажею лицом и арапником в руке. Отстегав грабителей, он выгоняет их прочь.

Итак, в двух ранних рассказах Толстого мы находим не только прообразы сказочных кота и лисы (даже с перекличкой имен: лиса Алиса – Василиса – Василий – кот Базилио). Но и мотив путеводного золота. И мотив болота, где таится сокровище. И мотив подземелья, где разыгрывается представление. И мотивы разбоя и отмщения. И совсем уж нежданный итальянский след.

Серьезный соперник

Роман «Как закалялась сталь» после публикации в журнале «Молодая гвардия» (1932–1934) вызвал разноречивые отклики. Но в 1935-м Михаил Кольцов опубликовал в «Правде» очерк о Николае Островском. И роман и его автор сразу были канонизированы. Так что Буратино и Павка Корчагин явились почти одновременно.

Фамилия Корчагин образована от корчаги. В первом значении это горшок с узким горлом для водки и пива. Во втором – невыкорчеванный пень; корень от сгнившего дерева; часть сука или корня, похожая на кочергу; скрюченная нога.

Так фамилия породняет Павку с деревянным человечком Буратино. К тому же в финале романа Корчагина разбивает паралич, он как бы одеревеневает.

Буратино и Корчагина сближают также неукротимые характеры. Лидерские качества и вождистские замашки. Драчливость и грубость (удручающая их подруг – Мальвину и Тоню Туманову). Пренебрежение к женскому полу: у Корчагина это стойкий аскетизм, у Буратино – подростковая застенчивость. Но если в сказке Буратино женоненавистник, то в анекдотах – победительный эротический герой.

Виною тому, конечно, его длинный нос, традиционный заместитель фаллоса. Образ, удваивающий этот нос, – все тот же золотой ключик. Это также известный фаллический символ (У Бродского: «Ключ, подходивший к множеству дверей,/ Ошеломленный первым оборотом»).

В раннесоветском обществе наряду с сексуальным раскрепощением был заметен и идейный аскетизм, неприятие «буржуазной распущенности». Оппонентом Александры Коллонтай с ее теорией «стакана воды» был, например, Вацлав Воровский, дипломат и литератор, в 1918–1921 годах заведующий Госиздатом. (Интересно, впрочем, что этот моралист носил партийные клички Фавн и Жозефина.)

На этой нравственной линии стоит и Корчагин. Заметим, что вскоре после женитьбы он превращается в парализованного слепца.

Слепота Буратино фигуральная: он не умеет выбирать друзей и доверяется мошенникам. Функции слепца, причем притворного, в сказке переданы другому трикстеру – коту Базилио («Через это проклятое учение я глаз лишился»). При первой встрече с Буратино сонная слепота одолевает Мальвину («Я хочу спать, я не могу открыть глаза»).

Двоякое болото

И Корчагину, и Буратино приходится претерпеть немало испытаний. Они подвергаются избиениям и усиленному лечению, попадают в темницы, убегают от погони, скрываются в подполье. А порой в буквальном смысле ударяют в грязь лицом.

При этом пребывание в грязи оказывает на них противоположное действие. Буратино в мутном пруду обретает золотой ключик и утверждается в миссии вождя кукольного народца. Корчагин в непролазной слякоти на прокладке узкоколейки теряет остатки здоровья и карьерные перспективы. В обоих сочинениях это моменты кульминационные.

Вообще говоря, мифическое болото обладает животворными свойствами. Оно соединяет силы четырех стихий: воды и огня (болотные огоньки), земли и воздуха (болотный газ). Оно играет роль материнского лона и служит природным инкубатором для сирот и подкидышей (Персей, Эдип, Ромул и Рем, Моисей).

Но Корчагин имеет дело не с обычным болотом, а с его инверсией: раскисшей глиняной насыпью. По той же выворотной схеме горделивые башни в советской культуре оборачивались котлованами, Дворец Советов превращался в бассейн «Москва».

Оба героя – воинствующие недоучки. Буратино меняет азбуку на билет в театр и превращает урок Мальвины в фарс. Павка враждует с попом-законоучителем и исключается из начальной школы. Позднее он пытается стать журналистом, но вынужден отказаться от места по малограмотности.

Но в финале оба героя избирают творческую стезю и находят свое истинное призвание. Корчагин, преодолевая нечеловеческие трудности, пишет свою первую повесть. Буратино обретает свой театр и становится вождем кукольного народца.

Принцип неопределенности

В остальном у Корчагина и Буратино вроде бы нет ничего общего.

Буратино – классический трикстер: плут, авантюрист, обманщик и провокатор. Корчагин – герой, наделенный высокой сознательностью и нравственным ригоризмом.

Стоит, однако, напомнить, что первое же деяние юного Павки – подсыпание махорки в пасхальное тесто: ритуальное осквернение святыни, характерный жест трикстера.

Порой Корчагин проявляет незаурядную пронырливость. Скажем, проникает в переполненный вагон и втягивает туда свою спутницу Риту Устинович. Такие приключения – самые яркие страницы романа.

Корчагин избивает дубовым табуретом коллегу Файло за циничное отношение к соблазненной девице. Но вскоре сам по обдуманному плану, попирая законы гостеприимства, склоняет к сожительству Таю Кюцам. Да к тому же провоцирует серию скандалов, разрушающих ее патриархальное семейство.

Но если рассматривать эти сцены в духе сказочной этики, все становится на место. Корчагин в мещанском семействе – это Иван-дурак в чужом царстве. Царство следует растрепать, а царскую дочь взять в жены. А коллеги типа Файло – это сказочные соперники, в борьбе с ними все средства годятся. Сказка – это история успеха, морали она не знает, мораль – это позднейшая рационализация.

Корчагин, конечно, не настоящий трикстер. Это аскет и подвижник, замешанный по позднеромантическим рецептам, но испеченный в соцреалистической печи.

Но едва различимые плутовские черты как раз и придают Павке обаяние. Делают его живым (пусть даже еле живым) и не вполне плакатным героем.

Диалектика мертвого и живого заметна и в образе Буратино. Его выделывают из полена. Доктор Сова ставит ему диагноз: «Пациент скорее жив, чем мертв». Доктор Жаба возражает: «Пациент скорее мертв, чем жив» и т.п.

Корчагин не вполне стандартный советский герой. Он еще жив – и в качестве жертвы, принесенной на алтарь, проявляет некоторую строптивость. Он еле жив – и поэтому его трудно объявить прямым образцом для подражания. С этими калеками вообще много хлопот, с мертвыми куда проще.

Между прочим, Эрвин Шрёдингер придумал своего кота, который ни-жив-ни-мертв, все в том же 1935 году.

Принцип неопределенности витал в воздухе, поблескивая, как золотой ключик. И влиял на политические практики, общественные нравы и литературные моды.