Печорин – интимофоб

Белинский писал про Лермонтова, что Печорин – это он сам как есть. Михаил Врубель. Портрет военного (Печорин на диване). 1889. Киевский национальный музей русского искусства

Дорогой читатель, пока ты только приступаешь к чтению этой статьи, мы хотим сделать маленькое предуведомление. Мы хотим сразу сказать, что не ставим своей целью сообщить и тем более изыскать о «Герое нашего времени» и его авторе что-то новое и неожиданное. После такого количества книг и статей о нем, после выдающихся работ Павла Висковатова, Бориса Эйхенбаума, Эммы Герштейн, Ирины Чистовой, Аллы Марченко и многих других претендовать на это было бы наивно и даже смешно… Просто перелистав эти замечательные книги, можно было бы сказать здесь, что первой написанной и опубликованной в 1839 году повестью была «Бэла», а за ней следовала «Тамань», потом был опубликован «Фаталист» и все остальное, то есть первоначально замысла написать роман у Лермонтова не было, это было просто собрание повестей. Даже на первом издании 1840 года нет указания жанра – там написано просто: «сочинение»… Что «Тамань» в основе своей документальна и Лермонтов то ли услышал от однополчанина, то ли сам пережил похожее приключение в маленьком приазовском городке Тамани – а может быть, и то и другое. Что в «Княжне Мэри» он описал свою юношескую любовь Лопухину, причем, что интересно, в двух лицах – черты Лопухиной есть и у княжны Мэри, и у Веры, обе женщины – это Лопухина в двух ипостасях: до и после свадьбы… Читателю также может быть интересно, что у одного из дальних родственников Лермонтова, поручика Акима Хостатова, отчаянного храбреца и сына адъютанта генералиссимуса Суворова, в его кавказском поместье долго жила горская девушка по имени Бэла, в которую Хостатов был влюблен, и Лермонтов знал эту историю; и что прототипами Грушницкого, возможно, были кавказские знакомые Лермонтова – разжалованный в солдаты за неповиновение начальству (читал книгу в вольной позе, огрызнулся на замечание) юнкер Павел Гвоздев и будущий генерал Петр Колюбакин, отличавшийся бешеным нравом дуэлянт и говорун, любивший носить солдатскую шинель из толстого сукна…

И, главное, историки литературы полагают, что название романа связано со знаменитым и недавно вышедшим в то время (1836) во Франции романом Альфреда де Мюссе «Исповедь сына века», который был запрещен к продаже российской цензурой и, естественно (поэтому), очень популярен среди образованной публики в Москве и Петербурге. В романе содержалось разочарование Великой французской революцией 1789 года, закончившейся Наполеоном и его войнами, и, если учитывать, что первоначальное название романа (стоявшее на его рукописи) было «Один из героев начала века», это соображение кажется вполне убедительным – разочарование и злость сквозят буквально в каждой фразе лермонтовского творения. Хотя в России революций в то время не было, революции устраивают свободные граждане, а не рабы и господа, но в России были бунты снизу и заговоры сверху. Заговор и бунт 1825 года закончился неудачей, но репрессии, за ним последовавшие, были беспрецедентными для того времени. Возможно, кстати, что сын Николай Павлович Романов (I) мстил за отца, императора Павла Петровича Романова (I), убитого всего за 24 года до того в результате заговора успешного, когда никто за это убийство даже в ссылку не поехал…

Но все это большая история государства Российского, а наша задача много-много скромнее – показать взгляд и мысли современного городского человека и литератора на этот роман, взгляд и мысли спустя 180 лет после его опубликования; и тем не менее, несмотря на столь солидную дистанцию, взгляд из времени, чем-то очень похожего на времена Лермонтова, времена, когда, по словам Герцена, «русское общество как начало танцевать на балах после подавления восстания декабристов, так и проплясало 30 лет до самого Крымского разгрома 1855 года…» («Былое и думы», том 2). Правда, «балов» в последние годы нашего времени стало сильно меньше (или они стали не такими шумными), это тоже следует признать.

Итак, «Один из героев начала века»… Однако название – еще не замысел, и непосредственным толчком к написанию и основой романа стали впечатления Лермонтова от встреч с декабристами во время ссылки на Кавказ. «И роман должен был вызвать сравнение поколений и показать, что из себя представляет поколение нынешнее…» – писал автор первой биографии Лермонтова Павел Висковатов. Однако он же позднее напишет, что общего языка с декабристами поэт не нашел. Слишком разными они были людьми. При обсуждении многих тем, которые заставляли горячиться ссыльных, Лермонтов усмехался и отворачивался, а позднее все сводил к шутке, хотя разница между ним и самыми молодыми из декабристов была менее 10 лет. Однако 10 лет в молодости – это много, а кроме того, «Лермонтов настолько свыкся с отчаянием и враждебностью, что не только не искал выхода, но и не видел даже возможности борьбы или соглашения…» – в очередной раз точно напишет Герцен в одной из своих статей. «Не видел возможности борьбы или соглашения…» Чем-то похоже на наше время, во всяком случае, лично для меня.

Роман вышел отдельной книгой весной 1840 года, очень современным тиражом в 1000 экземпляров, вышел чуть больше чем за год до «несчастной катастрофы» – так назвал один из друзей Лермонтова дуэль с Мартыновым. В это время в разгаре была «история» с предыдущей дуэлью Лермонтова с французским дипломатом де Барантом из-за красавицы и богатой вдовы Марии Щербатовой, и Лермонтов, когда книга вышла… сидел на гауптвахте. Дуэли были официально запрещены, но тем не менее происходили, и наказание за них было очень разным – например, Жорж Дантес был просто выслан из России, а будущий убийца Лермонтова, Мартынов, отправился после дуэли в монастырь всего на год с небольшим, – но в этом случае власти отреагировали поразительно строго. Это тем более странно, что пострадавших не было: как известно, Лермонтов стрелял в воздух, а де Барант промахнулся. Но глава 3-го отделения, автор или соавтор разгрома декабристов граф Александр Христофорович Бенкендорф потребовал от Лермонтова письменно и публично признать, что он… не стрелял в воздух.

Этот казенный бред был хуже пощечины. История Пушкина повторялась. Всего три с половиной года прошло с выстрелов на Черной речке (интересно, что дуэль Лермонтова проходила там же), и в прошлый раз, и теперь активными участниками были иностранцы, и тогда, и теперь государство Российское в лице высших сановников было отнюдь не на стороне попавших в сложные обстоятельства национальных гениев. Да простят нам этот нелепый с виду пафос, но ведь мало кому известно, что Пушкин незадолго до поединка обращался к Бенкендорфу с письмом, прося избавить его семью от преследований Дантеса, и всесильный шеф жандармов не сделал ничего, хотя росчерком пера мог бы отправить красивого кавалергарда в долгую командировку. Якобы тот был в любимцах у великого князя Константина Павловича… Печальным в случае с Лермонтовым было то, что шеф жандармов не мог поверить в правду, потому что Лермонтов в отличие от Пушкина и на дуэли с Барантом, и позднее с Мартыновым действительно не стрелял, сейчас такое ощущение, что он подставлял себя под пули; заметим, и это важно – в отличие от своего героя Печорина, который вполне успешно защищается от мнимой и реальной опасности. Но дуэль Лермонтова – отдельная тема, может быть, мы еще поговорим о ней в дальнейшем на страницах «НГ-EL».

Теперь мы скажем несколько слов о г-не Печорине и его создателе. Что за характер описан Лермонтовым? Здесь не обойтись без пересказа общеизвестных подробностей. И в «Княжне Мэри», и в «Бэле», и даже в «Максим Максимыче» Лермонтов описывает человека, который сначала притягивает к себе людей, возлюбленных или друзей – неважно, а потом отталкивает их, находя будто бы удовольствие в этой «игре», которая больно ранит имевших несчастье в нее вступить (княжна Мэри, Максим Максимыч), а иногда и приводит к жертвам – чеченская княжна Бэла и ее отец, кстати, важная фигура в тогдашней региональной российской политике.

Подобный тип личности, притягивающий, а потом отталкивающий имевших неосторожность подойти близко, подобный человек встречался почти каждому из нас, и его поведение в современной психологии считается расстройством и обозначается как «дезорганизованное», то есть поведение с признаками нарушения привязанности… Человек с таким расстройством не знает, что такое привязанность и близость, и более того, боится их. Речь, разумеется, идет об эмоциональной, а не физической близости. Как правило, такие люди испытывали дефицит внимания со стороны родителей в детстве вследствие эмоциональной холодности матери или полного отсутствия ее. Мы не знаем, каково было детство Печорина, но знаем, что именно такая ситуация была в детстве Лермонтова, который лишился матери в два года и, мало того, деспотичная бабушка лишила его еще и отца, запретив (!) тому видеться с сыном. Согласно теории психологии, ребенок должен был выживать, приспосабливаться к таким обстоятельствам, что и произошло – но в процессе этого выживания выковался такой же, как у бабушки, характер: нетерпимый, конкурентный, агрессивный и в основе неуверенный в себе… И если мы согласны со знаменитым высказыванием Флобера «Госпожа Бовари – это я», а также с самим Белинским, написавшим после разговора с Лермонтовым, что «Печорин – это он сам как есть», а также указавшим на его «холодный и озлобленный» характер, то мы можем предполагать, что похожим характером Лермонтов наделил своего героя. Разумеется, мы не говорим, что, например, Чайльд-Гарольд – равно лорд Байрон, а Печорин равно Лермонтов, тем более, Лермонтов сам в предисловии к роману просил этого не делать, но созданы они точно «по образу и подобию»... А как же иначе?

Кстати, не все знают, что Григорий Печорин появляется на страницах «Героя нашего времени» не впервые – у него был предшественник, незаконченная повесть или роман под рабочим названием «Княгиня Лиговская», очень интересное произведение, написанное отчасти под влиянием набиравшей силу физиологической школы и петербургских повестей Гоголя, которые Лермонтов (кроме «Шинели») скорее всего читал. Даже если бы Михаил Юрьевич не написал и не издал бы ни одного стихотворения, только по этому незаконченному тексту видно, какое огромное литературное дарование потеряло русское общество в Пятигорске летом 1841 года… В этом небольшом отрывке виден и Гоголь, и даже Достоевский, например начало «Преступления и наказания», хотя «Княгиня Лиговская» пролежала в рукописи около 40 лет и была впервые опубликована в 1883 году, спустя почти 20 лет после выхода истории Раскольникова.

В этом неоконченном романе, задуманном Лермонтовым вместе с его близким другом Святославом Раевским, Жорж Печорин абсолютно такой же, как в «Герое нашего времени»: высокомерный, закрытый, холодный, умный и, может быть, по-своему страдающий человек, играющий (манипулирующий, как сказали бы сегодня психологи) судьбами близких и дальних людей. Там Печорин тоже влюбляет в себя на этот раз петербургскую светскую девушку, влюбляет для того, чтобы… достичь через этот роман положения в петербургском свете, заставить заговорить о себе. Кстати, фамилия княжны Мэри – тоже Лиговская… Сюжет в «Княгине Лиговской» поэт взял из собственной жизни. Исследователям и любителям его творчества известен роман Лермонтова с Екатериной Сушковой, m-lle Black еyеs, которую Лермонтов сначала влюбил в себя, потом рассказал об этом романе общим знакомым, а потом оставил, да еще написав Сушковой анонимное письмо о том, какой он, Лермонтов, «плохой», и сделав так, что письмо попало в руки родителей Сушковой… Все это не домыслы литературоведов, а… рассказ самого Лермонтова в письме к Александре Верещагиной, двоюродной сестре Варвары Лопухиной. Когда мы впервые прочитали это письмо в собрании сочинений Лермонтова много лет назад, мы очень расстроились. А как же «Выхожу один я на дорогу...», как же «Прощай, немытая Россия…», печально думали мы. А потом, с годами, поняли: а вот так. Замечательные стихи – это одно, а скверный характер – совсем другое... Как говорил великий русский актер Михаил Чехов: «Во мне есть два этажа: первый «я – человек» и второй «я – художник»...»

Кстати, звучит «Княгиня Лиговская» весьма современно – она начинается с того, как экипаж Печорина едва не сбивает прохожего, молодого бедного чиновника (чистый Достоевский – не правда ли?), и даже не останавливается… Лишь мелькает офицерский бунчук и удаляется сирена, то есть, простите, зычный голос кучера… Более того, сводя своих героев еще раз, Лермонтов и не думает вложить в уста Печорина слова извинения или хотя бы сожаления, наоборот, он готов драться на дуэли с пострадавшим!.. И не говорите мне о сословной морали века, еще некоторые современники Пушкина часто говорили прислуге «вы»… К сожалению, произведение не было закончено – его прервала ссылка на Кавказ в 1837 году из-за скандала, разразившегося после опубликования в тогдашнем «самиздате» знаменитой «Смерти поэта».

Выход романа сразу вызвал споры. Вот что писали и говорили о «Герое нашего времени» известные современники, которых Лермонтов, судя по градусу откликов, серьезно задел своей книгой. Например, поэт круга Тютчева, Степан Шевырев, принадлежавший к так называемым славянофилам, писал: «Печорин – явление безнравственное и порочное, не существующее в русской жизни, а принадлежащее к миру мечтательному, ложному отражению Запада…» Находящийся в каторге декабрист и западник, один из ближайших друзей Пушкина, Вильгельм Кюхельбекер, знаменитый Кюхля: «Герой нашего времени» – создание мощнейшей души… а все-таки жаль, что Лермонтов истратил свой талант на изображение такого жалкого существа, как этот гадкий Печорин...» А вот отзыв еще одного любителя русской литературы, на этот раз весьма высокопоставленного, уже упоминавшегося царя Николая Павловича Романова: «Нахожу 2-ю часть отвратительной… жалкое дарование… извращенный ум автора… Подобные писания возбуждают склонность становиться ипохондриками и мизантропами… Счастливый путь, господин Лермонтов». Любопытно, да?.. Правда, есть версия, что Лермонтов сумел сказать что-то дерзкое даже дочери царя, принцессе Марии Николаевне Романовой, якобы не узнав ее на балу под маской.

Но самое интересное – это происхождение фамилии Печорин. В нынешней средней школе детей иногда учат тому, что фамилии Онегин и Печорин взяты по именам больших северных рек – якобы наши гении проявляли таким образом любовь к отечественной географии. Однако среди серьезных исследователей Лермонтова (см., например, книги Аллы Марченко) считается почти общепризнанным факт, что Лермонтов, изменив одну букву, использовал фамилию профессора Печерина, история которого наделала много шума в Москве и Петербурге в 1837 году. Скажем о Печерине несколько слов, он того заслуживает. Это был молодой и подававший большие надежды филолог-классик, уехавший в Германию, как сказали бы сейчас, в докторантуру, и принявший после двух лет пребывания в Берлинском университете твердое решение уехать из России. Печерин не скрывал своего намерения и, исхлопотав себе новую краткую командировку в Германию «для устройства личных дел», несмотря на уговоры попечителя Московского университета графа Строганова и обещания немаленьких денег наотрез отказался возвращаться назад. Невозвращенец!.. – как сказали бы еще недавно… Какое-то, впрочем, недолгое время Печерин вращался в кругах европейских революционеров, встречался с Герценом, но быстро охладел к ним, увлекся религией и, лишенный русского гражданства в 1847 году специальным указом правительствующего Сената, закончил жизнь монахом ордена, боровшегося с нищетой, и капелланом Дублинской больницы для бедных. Но этого Лермонтов уже не увидел… Какие судьбы и какие истории, господа мои! Воистину «были люди в наше время, богатыри – не мы»…