Загадка одного портрета

Майор Михаил Леонтьевич Дубельт. Кисть Григория Гагарина? Или Василия Тимма? Ок. 1850. Эрмитаж

После публикации в альбоме великолепный портрет большого размера, написанный маслом, искусной кистью, привлек внимание многих исследователей, стремившихся определить, кто же изображен на нем. Казалось, сделать это не столь сложно, поскольку в 1892 году была издана трехтомная история Апшеронского пехотного полка, в последнем томе которой находится перечень всех офицеров этого полка за все время его существования до 1890 года. Высказывались предположения и назывались фамилии аристократов, однако их биографии и награды не соответствовали изображенному на портрете. К перечню офицеров Апшеронского полка в течение двадцати лет не один раз безуспешно обращался знаток русского военного костюма Александр Владимирович Кибовский, с марта 2015 года руководитель Департамента культуры Москвы. Наконец, он решил по документам выяснить, кто из офицеров был переведен в 1848–1855 годы из гвардии в названный полк. Для этого следовало просмотреть все высочайшие приказы о назначениях офицеров за этот период. Предстояло проделать колоссальную работу, поскольку такие приказы выходили почти ежедневно, в общей сложности насчитывали около 2500 документов.

В результате разысканий удалось установить, что 22 февраля 1849 года Николай I «соизволил отдать следующий приказ», согласно которому в Апшеронский пехотный полк был переведен майором «Кавалергардского Ее Величества полка штабс‑ротмистр Дубельт 2‑й». Сравнение известных его изображений с портретом из собрания Эрмитажа позволило установить, что на нем запечатлен Михаил Леонтьевич Дубельт.

Однако в известном перечне офицеров Апшеронского полка Дубельт по непонятной причине оказался пропущен, хотя в истории названного полка эта фамилия встречается неоднократно – там говорится и о его наградах, и о ранении. Следует пояснить: Дубельт 2‑й, как и Дубельт 1‑й, – офицеры Кавалергардского полка, младший и старший сыновья, Михаил и Николай, Леонтия Васильевича Дубельта, видного сановника, управляющего Третьего отделения императорской канцелярии, ведавшего политической полицией. В 1837 году Николай Дубельт с отличием окончил Пажеский корпус – его имя было занесено на мраморную доску – и был определен корнетом в Кавалергардский полк – один из самых привилегированных полков русской гвардии. Вслед за братом Пажеский корпус в 1840 году окончил Михаил (в 1853‑м он обвенчается с дочерью Пушкина Натали – см. «НГ‑EL» от 07.02.19) и тогда же был принят в Кавалергардский полк. Исправный и примерный по службе, отличный наездник, он считался одним из первых офицеров полка и постоянно назначался ординарцем на разводах, проходивших в присутствии императора Николая I в торжественные праздники или по случаю приезда в Петербург влиятельных иностранных особ. В1843 году он поручик, в 1848-м – штабс‑ротмистр. За несколько месяцев до получения последнего чина награжден орденом Святой Анны 3-й степени. С 1846 года Михаил был адъютантом при командире Главного кавалерийского корпуса генерал‑лейтенанте Павле Петровиче Ланском, брате второго мужа Наталии Николаевны Пушкиной.

В 1848 году граф Алексей Федорович Орлов предложил Михаилу Дубельту должность старшего адъютанта Императорской Главной квартиры, командующим которой был сам. Молодой человек с радостью принял предложение: должность почетная и престижная – адъютант обязан сопровождать императора во всех вояжах, которые проходили почти ежегодно. Несколько дней спустя на разводе в Михайловском манеже Николай I, объехав войска и поздоровавшись с ними, подозвал к себе Дубельта и, осведомившись, знает ли тот о назначении, сказал:

– Ну, поздравляю тебя. Будем служить вместе.

Однако командир гвардейского корпуса великий князь Михаил Павлович неожиданно воспрепятствовал назначению Дубельта, заявив графу Орлову:

– Я нахожу полезным, чтобы он еще некоторое время прослужил в полку.

Самолюбие великого князя было задето, поскольку Орлов, предварительно не испросив его согласия, доложил императору о назначении Дубельта. Орлов почтительно возразил, что не сделал это потому, что должность, о которой шла речь, входит в личный штат императора. Николай I, ставший свидетелем разговора великого князя с Орловым, решил:

– Если брат не отдает тебе младшего Дубельта, возьмем старшего, – и сказал Орлову: – Прикажи отдать в приказе, что я назначаю старшего Дубельта моим флигель‑адъютантом и вместе с тем – старшим адъютантом Императорской Главной квартиры.

Еще год Михаил Дубельт продолжал службу в Кавалергардском полку, однако ее однообразие перестало удовлетворять молодого человека. В феврале 1849 года Михаил Дубельт круто меняет судьбу: оставляет Петербург, блистательный Кавалергардский полк, престижную должность адъютанта и «по собственному желанию», как говорится в его формулярном списке, переводится на Кавказ в скромный армейский Апшеронский пехотный полк.

Следует отметить, что решительный шаг в жизни молодого человека одобрил не отец – в прошлом сам боевой офицер, участник «грозы двенадцатого года» и заграничных походов, а мать Михаила Анна Николаевна. Вот что писала она мужу 28 февраля 1849 года: «Во всех последних письмах твоих, дорогой Левочка, я вижу, как ты сокрушаешься о Мишиньке. Но что делать, мой ангел, ведь он уже не дитя, надо ему дать волю избирать самому свою будущность, чтобы он после не роптал на нас, что мы помешали его призванию, его страстному желанию отличиться в военном поприще… Ему 27 лет, как же ему не знать уже, что он делает? Притом жизнь его в Петербурге слишком ничтожна и бесполезна, чтобы не наскучить ему. Все пустяки, все баклуши бить надоест, когда нет конца такой жизни. Ты скажешь, зачем оставаться у Ланского, служи во фронте. Да что такое фронт в Петербурге? Манеж, да Марсово поле, да маневры, да Красное Село! – а что тут пользы?  Для человека всего дороже быть полезным и иметь возможность отличиться на том поприще, где он поставлен. Труды, заботы, хлопоты, ночи без сна, дни без пищи, огорчения – все ничего не значит, как скоро он знает и уверен, что все‑таки он приносит пользу отечеству и ближним. А какую же пользу может принести Мишинька в Петербурге, даже во фронте? Между тем такая бесполезная жизнь раздражает его, от скуки он блажит и балуется, нрав его делается нестерпимым, и даже страшно подумать, что при таких обстоятельствах, если б не было никакой перемены, он мог бы сойти с ума. А этого хуже на свете быть ничего не может. Лучше быть убитым. Сумасшествие – та же смерть, но какие страдания»

Когда Анна Николаевна писала это письмо, она не знала, что уже 22 февраля подписан приказ о переводе Михаила в Апшеронский полк. Поскольку полк был пехотным, то перед отъездом на Кавказ недавний кавалерист в течение месяца должен был пройти обучение правилам строевой службы в Образцовом пехотном полку.

24 мая Дубельт прибыл в Апшеронский полк, расположенный в Дагестане, а месяц спустя уже участвовал в военных действиях. Дагестанский отряд под командованием генерал‑лейтенанта князя Моисея Захаровича Аргутинского‑Долгорукова выступил из крепости Темир‑Хан‑Шура, 5 июля подошел к укрепленному аулу Чох и начал его осаду. Поскольку в Апшеронском полку Дубельт не имел определенной должности, то он обратился с рапортом к князю Аргутинскому, в результате чего в его формулярном списке появилась запись: «По словесному приказу, отданному на 13 июля 1849 [года] по Дагестанскому отряду, прикомандирован к пехотному генерал‑фельдмаршала князя Варшавского графа Паскевича‑Эриванского полку за младшего штаб‑офицера в 1‑й батальон данного полка».

Осада Чоха продолжалась более месяца. «Никто не сомневался в том, что приблизилось время для окончательной развязки нашего предприятия и что не сегодня, так завтра будет назначен штурм укрепления – как решительное и обыкновенное заключение всякой осады и общего бомбардирования», – писал участник осады Чоха. Однако вопреки ожиданию этого не произошло. Мотивируя свои действия, Аргутинский-Долгоруков писал  главнокомандующему князю Михаилу Воронцову:  «Осталось бы затем занять самое место бывшего укрепления. Но занятие его штурмом потребовало бы много времени и больших жертв.  Принимая во внимание, с одной стороны, что главная цель – разрушение чохского укрепления достигнуто, а с другой стороны, то, что занятие его окружающих высот не может нам доставить существенной пользы, а было бы сопряжено с большими пожертвованиями в людях, и что, наконец, скопища Шамиля уже наказаны огромными потерями, – я снял осаду Чоха».

При отходе русских войск, пользуясь чрезвычайно густым туманом, толпы горцев повели атаку за атакой, преследуя их, но были отбрасываемы штыками пяти батальонов, прикрывавших отступление. В этом сражении участвовал и батальон, в котором младшим штаб‑офицером (помощником командира батальона) был Михаил Дубельт. Анна Николаевна ожидала, что сын будет отмечен в сообщении о ходе военных действий на Кавказе. Однако в реляции его имени не оказалось. Быть может, это произошло оттого, что он, числясь в Апшеронском полку, на время осады Чоха был прикомандирован к другому – князя Варшавского (Орловскому) и участвовал в боевых действиях в его составе. Этим вызвано несоответствие в решении вопроса: командир какого полка должен сообщить в реляции о майоре Дубельте.

6 октября мать Михаила с недоумением писала мужу: «Вчера получила я газеты, где производятся за отличие против горцев те военные, которые принимали участие в деле 23 августа, а нашего Мишиньки нет в том числе. Государь награждает, кто только повернется в сражении, а Миша целую экспедицию вел себя блистательно, как говорил князь Арбелиан Николеньке (командир Апшеронского полка князь Григорий Дмитриевич Орбелиани – старшему брату Михаила Дубельта Николаю. – А.К.).

Отчего же так? Так, видно, Мишу не представили к награде? Начальники осыпали его похвалами, а о нем в их донесениях и речи нет… За что же Миша оставлен без внимания, когда поступал не хуже других?» 12 октября Анна Николаевна снова писала мужу: «Когда же Мише отдадут справедливость, когда его убьют черкесы? За себя хлопотать нельзя, но за сына – это твоя обязанность, тем более что ты имеешь на то все средства». В конце концов 3 июня 1850 года Михаил Дубельт вместе с другими отличившимися в сражении 23 августа 1849 года получил награду – золотую саблю с надписью «За храбрость». Зиму 1850/51 года Михаил Дубельт провел на Кавказе. 8 января 1851 года он был утвержден командиром 3‑го батальона Апшеронского полка. Летом вновь участвует в военных действиях против горцев под командованием князя Аргутинского‑Долгорукого.

Неподалеку от Чоха находится горное плато Турчидаг. «Возвышаясь почти на восемь тысяч фут над поверхностью моря и будучи окружен с двух сторон реками, – так описывает Турчидаг участник экспедиции, – он замечателен своим здоровым, более чем умеренным климатом, тучною хорошею травою и чистою ключевою водою. В стратегическом отношении он важен тем, что служит срединным пунктом между северным и южным Дагестаном и на всем широком плато, имевшем до десяти с половиною квадратных верст, мог без труда дать место 25 тысячам войска. Единственный недостаток Турчидага в том, что на нем нет леса. Зато с голой вершины его вид на далекое пространство восхитителен».

Теперь русским войскам предстояло взять Турчидаг штурмом – там находились массы горцев под началом Шамиля. Дубельту довелось отличиться в самом начале сражения. «Князь Аргутинский направил 3‑й батальон апшеронцев и роту стрелков кратчайшим путем по крутому скалистому скату Турчидага прямо на скопище горцев, открывших «убийственную» стрельбу. Карабкаясь с одного уступа на другой, апшеронцы поднялись на обрывистый край Турчидага. В реляции князь Аргутинский‑Долгоруков отметил Дубельта в числе офицеров, которые «наиболее обратили на себя внимание распорядительностью и отважностью своею».

Вот как описывает Михаил в письме отцу 22 июня 1851 года штурм Турчидага: «К моей великой радости, мой батальон был назначен в авангард. Рота стрелков следовала за мною, и при ней взвод крепостных ружей – все это под командою полковника Кишинского. Лишь только неприятель завидел нас, он занял застрельщиками весь гребень горы и выставил до 14 знаменных значков.

Дабы иметь понятие о величине Турчидага, необходимо видеть его собственными глазами, и тогда только поймешь, сколько нужно мужества, хладнокровия и ловкости, чтобы штурмовать его высоты. Представьте себе, дорогой папаша, отвесную кручу, почти перпендикулярную, в особенности на высоте, и вышиною не менее двух верст. Проложенная нами два года перед тем дорога во время осады крепости Чох, хотя довольно удачная, представляла слишком очевидную опасность, ибо, достигнув половины подъема, она поворачивала вправо и тянулась на протяжении доброй версты совершенно открытою и (1 нрзб.) на расстоянии близкого ружейного выстрела. Было очевидно, что, пойди мы этой дорогой, мы, наверное, потеряли бы более половины наших людей. Тогда я, вполне доверяя энергии, мужеству и ловкости моего храброго батальона, решился с разрешения полковника Кишинского вскарабкаться прямиком по отвесным скалам. Следуя все время вперед и под градом пуль, я с удовольствием видел неутомимость и усердие моих подчиненных, не отстававших от меня ни на шаг. В иных местах местность, расположенная как бы порогами, была до того недоступна, что солдаты, становясь на плечи товарищей, вытаскивали оставшихся внизу, протягивая им свои ружья, и все это под сильнейшим ружейным огнем. Расторопность моих солдат воодушевляла меня до крайности, и я в особенности любовался их хладнокровием, как они, несмотря на тягость ружей и ранцев, неудержимо все лезли кверху, не обращая ни малейшего внимания на пули врага. В это самое время Кишинский, заняв со стрелками местность влево от нас, открыл столь сильный огонь по горцам, что их стрельба по нас стала заметно ослабленной. Мы добрались уже до последнего яруса скал, и в то самое время, когда я ожидал рукопашной схватки с неприятелем, пуля пронизала мне правую ногу на 4 вершка выше колена, к моему великому счастью, кость осталась неповрежденной.

Я поневоле передал командование батальонному майору Васильеву и тут же с радостью увидел отступление неприятеля». Тогда горцы, не решаясь вступить в рукопашный бой, поспешно отступили.

25 февраля 1852 года Михаил Леонтьевич получил чин подполковника со старшинством 21 июня 1851 года – даты сражения под Турчидагом. 16 июня 1853 года уже в Петербурге он был произведен в полковники. Следует отметить, что «за отличие в делах против горцев» Дубельта за короткое время дважды повышали в чине, что было среди служивших на Кавказе офицеров немалой редкостью – как правило, их награждали орденами, но не чинами. Как отмечает Лермонтов, рисуя в очерке «Кавказец» портрет типичного кавказского офицера, «хотя грудь его увешана крестами, а чины нейдут». Михаил Леонтьевич прослужил полтора года, выполняя особые поручения при военном министре. «За это время, – как пишет он в воспоминаниях, – пролетел на курьерских до 36 тысяч верст». В декабре 1854 года Дубельт был назначен начальником штаба кавалерийского корпуса, в состав которого входило 30 полков. Но это уже другая история…

В январе 2013 года Кибовский установил личность человека, изображенного на эрмитажном портрете. В третьем номере журнала «Старый цейхгауз» того же года он сообщил о своем открытии в очерке «Нестарые кавказцы». При этом Кибовский опроверг высказывавшееся ранее суждение, что портрет принадлежит кисти знаменитого художника князя Григория Григорьевича Гагарина, пояснив, что хотя князь уделял в своем творчестве большое внимание Кавказу, однако в то время, когда Дубельт воевал в Дагестане, Гагарин находился за сотни верст от тех мест, по другую сторону Главного Кавказского хребта – в Тифлисе. В Темир‑Хан‑Шуре он окажется позднее, в 1859–1861 годы – там по его эскизам выстроят собор, который он будет расписывать. Вопрос об авторстве эрмитажного портрета остался нерешенным. Как считает Кибовский, датировать портрет следует «периодом между производством Дубельта в майоры 22 февраля 1849 г. и получением им следующего чина – подполковника – 25 февраля 1852 г.». Уточнить дату позволяет указанная историком следующая деталь. 3 июля 1850 года Михаил получил золотую саблю с надписью «За храбрость». Однако Дубельт изображен с обычной саблей, следовательно, портрет написан еще до награждения золотым оружием. «С учетом изложенного наиболее вероятно, – пишет Кибовский, – что портрет… выполнен в Петербурге кем‑то из столичных художников». Обнаруженные автором этой статьи сведения позволяют установить, что портрет действительно написан столичным художником, не менее знаменитым, чем князь Гагарин, – но не в Петербурге, а на Кавказе.

Как пишет Михаил Дубельт в всоих воспоминаниях, хранящихся в Российском государственном военно‑историческом архиве, осенью 1849 года, после осады аула Чох, он, выполняя поручение князя Аргутинского‑Долгорукова, осматривал работы по проведению войсками вьючной дороги в Кубанском уезде. В поездке его сопровождали капитан Эдуард Иванович Тотлебен, тогда еще безвестный инженер‑строитель, но ставший в скором времени знаменитым – во время Крымской войны как руководитель обороны Севастополя, и художник Василий Федорович Тимм. Свидетельство крайне интересное – Тимм был известным живописцем и графиком, кисти и карандашу которого принадлежат многие работы, в частности портреты императоров Николая I и Александра II. Неудивительно, что во время поездки художник решил написать портрет молодого красивого офицера, сына известного всей России сановника, по собственному желанию переведенного из Петербурга, знаменитого Кавалергардского полка, на Кавказ в скромный армейский полк. Совместная поездка Тимма с Дубельтом состоялась в то время, когда тот еще оставался майором и не был награжден золотой саблей. Таким он изображен на полотне – с эполетами майора и обычной саблей. Именно этот период Кибовский указывает как наиболее вероятное время создания портрета, находящегося в Государственном Эрмитаже. Таким образом, благодаря свидетельству Дубельта можно считать установленным, что автором портрета, запечатлевшего его, был Василий Федорович Тимм.