Революции рождаются в школе

Пока Печорин скучал и портил кровь окружающим, ученые занимались делом…  Михаил Врубель. Дуэль Печорина с Грушницким. 1890–1891. ГТГ

Профессор географии из Лейпцига Оскар Пешель в 1866 году написал: «Народное образование играет решающую роль в войне… когда пруссаки побили австрийцев, то это была победа прусского учителя над австрийским школьным учителем». Мысль, что школа определяет потенциал нации, оказалась столь сильной, что авторство приписали самому Бисмарку: «Войны выигрывают не генералы, войны выигрывают школьные учителя и приходские священники».

В XX веке стало ясно, что разрушить империю можно не воюя с ней, изнутри. Погибла царская Россия. А позже и Советский Союз. Смерть выглядела как самоубийство. Иммунитет нации, количество людей, готовых бороться за сохранение статус-кво, снизился до критического уровня. Накануне революции 1917-го власть ненавидели, казалось, все слои и группы общества. И внешнее воздействие не нашло сопротивления.

Нам сейчас стоит понимать, что не последнюю роль в подготовке общества к потрясениям играет литература в школе. Это, пожалуй, единственный предмет, на котором формируется мировоззрение. И вот кого же встречает подросток на страницах рекомендованной классики?

Лишние люди (Онегин, Печорин, Чацкий), затем маленькие люди (Башмачкин и прочие униженные и оскорбленные), за ними мертвые души и, наконец, Ионыч и прочие презренные поклонники золотого тельца. Кого тут любить, за кем идти и кому подражать? Самым русским типом объявлен Обломов. Как активному человеку не задуматься о бунте против прогнившего общества, наполненного прохиндеями Чичиковыми и резонерами Чацкими?

Вклад Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Некрасова в революцию 1917-го года не явен, но велик. Они взрыхляли почву, накручивали общество, взращивали «гроздья гнева» на власть.

В результате к началу ХХ века реформатор Столыпин широкой поддержки у масс не нашел. Строителей победили разрушители прогнившего царизма «до основанья, а затем…». А затем неуправляемый процесс привел известно куда. Так камешек, попавший в лобовое стекло, оставляет лишь маленькую щербинку. Но дальше… Трещина развивается непредсказуемо, за счет энергии внутреннего напряжения материала.

Лермонтов по понятным причинам считал, что все значимое происходит в его дворянской среде (так и называли себя – «свет», «общество»), и потому его герой – герой его времени. А вот почему Печорин остался героем нашего времени даже в современных учебниках – это вопрос к современным методистам. Лермонтов мог и не заметить, что самое важное происходит где-то рядом, за границей его среды. И это уже урок нам – в своем времени пророков, за редким исключением, не бывает.

Ныне-то понятно, что героями того времени были совсем другие люди – ученые Лобачевский, Якоби, Зинин… все те, кто готовил в университетах будущий рывок страны. Те, чьи ученики и ученики учеников после революции, Гражданской войны, репрессий, ВОВ совершат великий послевоенный скачок. За несколько лет создадут ядерный щит, сделают прорыв в космос. Без понимания происходившего в XIX веке эта настоящая техническая революция остается необъяснимым феноменом.

Выдающиеся ученые XIX века Чебышев, Менделеев, Попов – это же не одиночки. За каждым – лаборатория, ученики, все те, кто закладывал основу, те, благодаря кому Россия в ХХ веке создала передовые науку и технику. Где же их имена, где их дела в школьной программе? А ведь строились города, железные дороги. В Петербурге почти весь центр построен в XIX веке. Наши мореплаватели доказали, что Антарктида – материк. Как раз пока Чехов о скуке и пошлости обывателей рассказывал, быстро прокладывался «Транссиб». По нему-то и смогли быстро доставить сибирские дивизии в критические недели Битвы под Москвой в 1941 году. Много важного происходило в стране.

А в литературе царит скука. Онегин скучает, Печорин скучает, в «Трех сестрах» скука – главное настроение. А Гоголь, видимо, устав писать про бездельников, совсем общо высказался: «Скучно жить на этом свете, господа».

Лермонтову «скучно и грустно и некому руку подать» – это мы учим наизусть. Только вот пока его Печорин скучал и портил жизнь окружающим, Лобачевский организовал университет… Однако про скуку первого все помнят, а вот чем занимался отечественный математический гений, мало кто знает. А как может быть иначе при следующей пропорции внимания к героям литературным и истинным во всей программе нашей школы.

– про Обломова в школе говорят в течение шести уроков

– о прославленном на весь мир адмирале Ушакове упоминают (!) на двух уроках

– Печорина обсуждают шесть уроков

– великий Менделеев (как личность) упоминается на одном уроке

– «Мертвые души» – шесть уроков 

– Курчатов – упоминается на одном уроке…

Дети на уроках зубрят про лишних людей, а истинных героев никто не знает… Сергей Костенко. На уроке. 1891. Национальный художественный музей Украины, Киев

Можно возразить, что литература посвящена внутреннему миру человека, а вымышленного героя легче препарировать, чем личность историческую. Вот и получается чехарда: внутренний мир Башмачкина изучается, а о мотивах, человеческих свойствах Курчатова ребенку приходится догадываться самому. Такого героя в школьной программе нет.

Да к тому же большая часть уроков в школе похожа на литературоведение. Жанр, композиция, художественные приемы – вот о чем привычно рассказывает учитель. Привычно, потому что его самого этому учили вузе, а туда он поступил потому, что в школе продрался сквозь все стили, метафоры, метонимии…

Ну а когда все-таки дело дойдет до характеров, ребенку объяснят, что Печорин – не преступник и аморальный тип, а незаурядная личность. Что не смог он найти себя в удушающей атмосфере царизма. Тут бы понять, что такие люди могут быть обаятельными, привлекающими к себе и тем-то и опасны. Но нет – главное, как он стал тем, чем стал.

Чацкий оказывается не пустым резонером, а мятущейся молодой душой, не находящей себе применения все в той же ужасной атмосфере… Все эти «скучные» люди и мертвые души сами ни в чем не виноваты. Среда… Такая вот мимоходом подсказка молодому человеку делается: если что-то у тебя не так, твоей вины, ответственности тут нет – все дело в окружении и правящем режиме.

А действительно, как хорошо было бы разобрать причины, почему даже великие писатели могут не видеть (или не хотят видеть) самое существенное – то, что определит будущее. Мы же теперь его знаем, мы в нем живем. И урок бы хороший вынести, что и мы можем не замечать в современности важнейшего.

Понять, откуда это «слепое пятно» в русской литературе, нужно хотя бы для того, чтобы составить второе мнение к неприятному диагнозу Тойнби: «Чужеродность вторгшейся западной разновидности того же греко-иудейского духа вызвала колоссальное волнение в русских душах. Можно психологически измерить глубину и остроту этого волнения через страдающий, мучительный тон русской литературы XIX века, отражающий и дающий выход тому отчаянию, что возникает в душе, вынужденной жить в двух различных духовных универсумах одновременно, даже если эти два претендента на духовное владычество и сродни друг другу» («Цивилизация перед судом истории. Мир и Запад»).

Не этому ли отчаянию сопротивляется ребенок, часто отказываясь зачислять классику в любимое чтение? Посмотрите, что выбирают дети для чтения на конкурсе чтецов «Живая классика»! Зачастую это не самые известные фамилии и не самые громкие книги.

А вот «Жизнь Арсеньева» в школе не проходят. Жаль. В ней у Бунина вдруг вырвался позитив к деловым людям: «Россия в мои годы жила жизнью необыкновенно широкой и деятельной, число людей работающих, здоровых, крепких в ней все возрастало. Однако разве не исконная мечта о молочных реках, о воле без удержу, о празднике была одной из главнейших причин русской революционности? И что такое вообще русский протестант, бунтовщик, революционер, всегда до нелепости отрешенный от действительности и ее презирающий, ни в малейшей мере не хотящий подчиниться рассудку, расчету, деятельности невидной, неспешной, серой? Как! Служить в канцелярии губернатора, вносить в общественное дело какую-то жалкую лепту! Да ни за что – «карету мне, карету!»

Смерть СССР выглядела как самоубийство. Неизвестный итальянский мастер. Самоубийство Катона. 1630-е. Академия изобразительных искусств, Вена

Но в школе клеймят богатеев и их яркого представителя – Господина из Сан-Франциско. Господин этот так отвратителен и физически, и нравственно, что автор даже над его смертью глумится – описывает, как он хрипит, сучит ногами… А господин этот виноват всего лишь тем, что всю жизнь работал и стал богат. И вот теперь с семьей едет отдыхать. Но не успел толком и умер. И мораль учитель подсказывает: вот, мол, даже богатый человек подвержен тому страшному, чего все боятся, никакие деньги от этого не уберегут.

Бунин укорял Чехова: зачем писать о том, что плохо знаешь? А сам сочинил великолепный (художественно) рассказ о богатстве – как раз о том, о чем имел весьма смутные представления. В последние годы Бунин жил на пенсию, которую ему и еще троим писателям выплачивал предприниматель, господин из Бостона, Фрэнк Атран. Вот такая христианская «месть» писателю от ненавидимых им богачей.

В «окаянные дни» понял Бунин, в какую пропасть и он сам подталкивал Россию, но поздно было. Самоуничтожение началось – его опишут уже другие в «Железном потоке» и в «Тихом Доне».

Вообще неудивительно, что дети читают мало. Удивительно скорее другое: как до сих пор совсем не исчезли любители чтения? Вот феномен. Иногда подумаешь: если в школе начнут игры преподавать, то и компьютерная зависимость у многих детей исчезнет сама собой.

Писателям нашим и лишние люди не нравятся, да и дельных, не скучающих тоже не любят.

Ну чем не угодил Чехову успешный, провинциальный врач Ионыч? Чем опять-таки плох герой «Господина из Сан-Франциско»? Кстати, Бунин потом охал, горевал в «Окаянных днях» не от того ли, что мало было этих господ в XIX веке в России? Ни на уроках литературы, ни на уроках истории не поясняют, что бедность и неравенство отступают под натиском инноваций в технике, а не в результате социальных революций. Паровая машина взяла на себя тяжкий физический труд, компьютеры отберут скоро рабочие места у современных башмачкиных. Но нет такого урока, на котором об этом услышит ребенок. Ему не расскажут, что именно ученые, биологи и химики победили унижение пустого желудка и заплат на штанах. Это они, а не власть, не революционеры, устроили агрореволюцию, дали всем удобную и дешевую одежду.

Жаль, что литературу с историей не изучают вместе, в совокупности. Там бы уж точно пришлось ответить на вопрос: если уж обломовщина – самая русская черта, то как смог «типично русский Обломов» дойти от Рязани до Камчатки, а смелые, решительные и трезвые самураи Японии так на своих островах и застряли? Но не писателей же винить во всех социальных бедах. Они пишут о том, что видят в своем кругу. То, что получается. Они даже думают иногда, что лекарство изобрели. Не их вина, что составители школьных программ наивно принимают их лекарство за еду.

История – собрание фактов, она и не может учить. И самая большая библиотека не научит того, кто не пытается понять. Превратить факты в опыт. Чтобы предотвратить повторение тех же ошибок. История не учит тех, кто оценивает действия по сиюминутной пользе, – к примеру, Николай II записан в слабые правители, а ведь «Транссиб» построен в основном при нем. Гоголь – великий русский писатель, а его «Ревизор» и «Мертвые души» до сих пор отравляют детские души безысходностью. Поколения россиян помнят, что главное событие 1895 года – образование Петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». А теперь мы понимаем, что человек года, десятилетия – наш великий соотечественник Александр Попов. Можно теперь уяснить, что изобретатель радио сделал для демократии больше, чем все диссиденты, вместе взятые. Что величайшие демократизаторы – это ТВ и Интернет, обеспечившие равный доступ к духовным богатствам.

Ошибки политиков в просвещении трагичны. Те десятки тысяч красноармейцев, кто в первые дни Великой Отечественной войны добровольно сдались в плен, посчитав, что цивилизованная Европа идет освобождать русский народ от ига коммунистов, в большинстве своем погибли в лагерях, так или иначе став жертвами предварительной фазы войны, сражения за умы.

Хорошо бы сейчас успеть понять, к чему готовит молодые умы школа с ее подробным изучением терзаний скучающих героев, не находящих себе места в обществе, «подавленном» авторитарной властью.

Хорошо бы попытаться объяснить детям, как готовятся революции социальные и технические и к чему они приводят. И история русской культуры XIX века – прекрасный объект для изучения под таким углом.