Дело Виктора Сержа

Был ли Виктор Серж из вечных революционеров, которых и впрямь надо расстреливать? Исаак Бродский. Портрет И.В. Сталина. 1933. М,, Государственный музейно-выставочный центр «РОСИЗО»

Когда я впервые встретил знаменитого художника Владимира Викторовича Кибальчича, известного более под псевдонимом Влади, в советском посольстве в Мехико на юбилее Октябрьской революции в ноябре 1987 года, поразился его сходству с моим близким другом русским писателем Дмитрием Балашовым. В такой же косоворотке, в народническом одеянии. Посетители этого юбилейного советского мероприятия его немного чурались, старались обходить, побаивались, как опасного диссидента. Тем более он с радостью набросился на меня, молодого советского критика, приехавшего в Мехико на гастроли Малого театра, в то время завлита этого известного театра.

Он позвал меня на 7 ноября в Дом-музей Льва Давидовича Троцкого. Оказывается, один из вождей революции родился как раз в этот день. Случайность ли это или Лев Давидович, несомненно, один из главных организаторов Октябрьской революции, решил устроить себе на века праздник в свой день рождения, я не знаю. Но сходить в Дом-музей Троцкого я и сам хотел. Несмотря на все посольские запреты.

В музее Троцкого, бывшем доме художника Диего Риверы, который и приютил у себя беглеца из России, народу в этот день было много, но русских почти не видел. Было еще самое начало перестройки, официальные советские власти присутствовать не желали, а туристы и гастролеры из России побаивались, куда все дальше пойдет.

Видно было, что художник Влади явно обрадовался моему приходу, он стал рассказывать мне о своем отце, известном политике и писателе Викторе Львовиче Кибальчиче, дальнем родственнике народовольца, участника покушения на монарха Николая Кибальчича, познакомил с организаторами юбилея. Позвал к себе домой.

Я не стал говорить об этом приглашении в театре, но в гости к художнику пришел.

Так же я ходил еще в советские годы во время своих первых заграничных поездок в имение художника Аксели Галлена, помощника Маннергейма, в Финляндии, в гости к диссиденту Владимиру Максимову в Париже, к Александру Зиновьеву в Мюнхене, выступал на съезде НТС... Спецорганы очевидно следили, но особо не вмешивались.

О Викторе Серже и его сыне, художнике Влади, в Советском Союзе тогда вообще никто не знал.

Художник Влади задарил меня своими офортами и рисунками, которые и сейчас висят дома в Москве, подарил мне книгу своего отца, более известного в мире и России под псевдонимом Виктор Серж, его знаменитый роман «Дело Тулаева», переведенный Элен Грей и изданный на русском языке в Париже в 1972 году в издательстве Ed. de la Seine.

За месяц гастролей в Мексике я еще не раз побывал в гостях у гостеприимного художника, одного из самых известных художников Мексики. Он подробно рассказывал и об отце, и о самом Троцком, и о своей жизни.

Вернувшись в Москву, я сделал все, чтобы опубликовать интереснейший роман Виктора Сержа «Дело Тулаева» в России, написал о нем статью. Зная о его уральской ссылке в тридцатые годы, я послал роман осознанно в журнал «Урал», в те годы все наши провинциальные журналы жадно искали нечто жареное. Им и карты в руки. Роман опубликовали в 1–3-м номерах журнала за 1989 год, поместили и мое предисловие, где было подробно описано и о моей поездке в Мексику, и о пребывании Сержа в уральской ссылке в Оренбурге. Но потом, увы, мои уральские издатели о первопроходце напрочь забыли. Решили уральские журналисты Бабинцев и Лукьянов, что это их открытие, переиздали книгой, одной-второй, открыли выставку об отце и сыне. И молодцы, но нигде ни слова, откуда они узнали о Кибальчичах и где нашли текст романа.

Вот и недавно в хорошем предисловии к новому русскому изданию другого предсмертного романа Виктора Сержа, «Когда нет прощения», его автор Дмитрий Петров пишет: «После восьми месяцев в тюрьме вышлют на Урал. А в журнале «Урал» – о, гротеск! – в 1989-м выйдет его роман о репрессиях – «Дело Тулаева». Первая публикация Сержа в России…»

В чем же гротеск? В том, что я нашел этот роман в Мексике, с риском для себя провез еще в советское время в Москву и сумел его опубликовать? Или Дмитрий Петров думает, что рукописи неизвестных и запрещенных авторов в годы перестройки сами по волшебству долетали до журналов и издательств?

В те годы я опубликовал еще немало из запрещенных и полузапрещенных писателей и художников, за что не раз приходилось первое время объясняться в КГБ. Официальные литературоведы тогда еще побаивались влезать в неведомую область. Зато сейчас открыли сайты и фонды того же Виктора Сержа – и ни слова о первом публикаторе. Ну да бог с ними.

Его творчество – своего рода феномен. Стопроцентно русский, родился в Бельгии, пишущий лишь на французском, но только о России и русской революции, совершенно русский писатель, что признавал и его оппонент Николай Гумилев. К тому же политик, революционер, ссыльный, эмигрант, известный деятель Коминтерна. Но даже для революционеров его судьба необычна. Как писал о таких Коссидьер: «На первый день революции это сокровище, на второй его следовало бы без лишних слов расстрелять».

В Петрограде в 1917 году он общается с русскими поэтами Маяковским, Есениным, Мандельштамом. Интересный диалог у него состоялся с Николаем Гумилевым. Осознанный монархист, традиционалист и осознанный бунтарь, анархист. При этом оба симпатизировали друг другу. Николай Гумилев как-то написал ему: «Я традиционалист, монархист, империалист, панславист. Моя сущность истинно русская, сформированная православным христианством. Ваша сущность тоже истинно русская, но совершенно противоположная: спонтанная анархия, элементарная распущенность, беспорядочные убеждения. Я люблю все русское, даже то, с чем должен бороться, что представляете собой вы». Вот так бы нам, всем русским, и держаться вместе в принципиальных вопросах – и левым и правым, и зеленым и коричневым.

И на самом деле можно ли представить Россию без пугачевщины, разинщины? И в противовес всегда была сильная авторитарная власть. К тому же все Пугачевы неизбежно становились диктаторами. Думаю, победи любимый Сержем Лев Троцкий, диктатура в России была бы пожестче сталинской. Впрочем, это понимал и Виктор Серж, потому и все стихийные бунтари после победы бунта достаточно быстро шли под нож, уничтожаемые своими былыми единомышленниками. Этому противостоянию былых соратников и революционеров посвящены все романы писателя, прежде всего «Дело Тулаева» и недавно вышедший в России последний роман Сержа «Когда нет прощения».

Виктор Серж из вечных революционеров, которых и впрямь надо расстреливать на другой день после победы их революции. Как он сам писал о таких, как он: «Надо, чтобы кто-то не предавал. Ослабеть, отречься, поступить вопреки себе, предать могут многие, но не все потеряно, пока кто-то остается несогнутым. Все спасено, если это самый великий. Который никогда не сдавался и никогда не сдастся, несмотря на интриги, страх, обожание, оскорбления и даже усталость. Ничто не может отделить его от революции, победоносной или побежденной, овеянной легендами и красными знаменами, наполняющей под звуки похоронных маршей братские могилы своими павшими или хранимой в сердцах немногих по затерянным в снегах тюрьмам. И пусть потом он ошибается, пусть будет неуступчив и властен, это почти не в счет. Главное – быть верным…» Виктор Серж. «Полночь века».

Им восхищались многие. В наше время из него пробуют сделать писателя, отказавшегося от своих былых революционных взглядов, вставить в привычный ряд Александра Солженицына и Варлама Шаламова. Это началось еще в советское время, когда его «Дело Тулаева» издали в Париже в откровенно диссидентском издательстве наряду с другими диссидентскими книгами. Но ведь Серж никогда не отказывался от революции, до своих последних дней он служил революции.

Дело другое, что революция в России закончилась где-то в 1927 году, как считает Виктор Серж, «наступил Термидор». И потому его романы не антисталинские, а антитермидорианские. Он был вечным революционером и сражался за мировую революцию до конца. Думаю, таким же был и Николай Островский, не погибни он от своих тяжелых болезней, вряд ли он приветствовал бы сталинскую стабильность. Наверное, немало и в России оставалось таких преданных революции людей, но в сталинские времена они о продолжении революции мечтать не могли и поэтому молча восхищались Сержем. Кстати, интересно, что из явных троцкистов вышло два великолепных русских писателя: Варлам Шаламов и Виктор Серж, а если к ним присоединить и еще недооформившегося троцкиста Николая Островского, то выйдет неплохая троица революционных писателей.

Насколько известно, даже в суровые сталинские времена наши писатели умудрялись как-то высказаться о Серже-Кибальчиче. К примеру, его младший друг Аркадий Гайдар, когда создавал своего Мальчиша-Кибальчиша, воспользовался фамилией своего наставника. Откуда он взял своего идеального революционного героя Мальчиша-Кибальчиша? «Кибальчиш» – именно так писали и произносили фамилию Сержа по-французски, то есть на том языке, на котором он сам думал и писал.

Отец Сержа, Лев, тоже народоволец, подобно своему родственнику, бомбисту Николаю Кибальчичу, сумел бежать в Европу, где и метался из города в город. Лев сбежал из России приблизительно в 1887-м и уехал в Швейцарию, где встретил мать Сержа, Веру Фролову, урожденную  Pederowska. Она была дочерью обедневшего мелкого польского шляхтича. Вера вышла замуж за петербургского чиновника и после рождения двух дочерей получила разрешение поехать в Швейцарию, чтобы подлечить свои чахоточные легкие и удалиться от сырой петербургской погоды. Там она влюбилась в красивого молодого Льва Кибальчича, и они уже вместе скитались по Европе, как вспоминает их сын, «в поисках дешевого жилья и хороших библиотек». Виктор Серж родился 30 декабря 1890 года в Брюсселе, но жил в такой нищете, что его младший брат умер от голода. Вот с той поры Виктор Серж и возненавидел буржуазную жизнь.

Родители Сержа расстались в 1905-м, когда ему было 15 лет. Так в Европе и появился на свет маленький Виктор Кибальчич, потомственный революционер. С детства рос в среде анархистов и террористов, даже первый псевдоним себе взял Строптивый, печатая свои юношеские фантазии в газете Le Rеvoltе («Бунтарь»). Пишет и для французского издательства L'Anarchie («Анархия»), редактором которого со временем становится.

«Вот аллея нищих, собравшая остатки революций, демократий и раздавленных умов», – писал Серж во время своего пребывания в Марселе. В особняке Villa Air-Bel Серж играл в карты с Андре Бретоном и беседовал с писателем и будущим министром в кабинете Шарля де Голля Андре Мальро.

Во Франции он знакомится со знаменитой анархистской бандой Жюля Бонно, которая скрывается у него на квартире после ограбления банка. Знакомство с бандой оборачивается для Виктора Сержа пятью годами тюрьмы, его называют даже в парижских газетах мозгом банды Бонно. Кстати, позже его анархистская деятельность в Париже и послужила поводом для отказа французов принять его из Советского Союза в 1936 году, после того как Ромен Роллан уговорил Сталина выпустить его из уральской ссылки. Хорошо, что согласилась принять у себя Бельгия по праву его рождения.

Выйдя из французской тюрьмы, он погружается в жизнь профессиональных революционеров, участвует в забастовках, готовит восстания. Тогда же он и берет себе псевдоним Виктор Серж, подписывая им свою статью «Свержение царя».

При попытке в 1917 году уехать в революционную Россию его арестовывают во Франции и спустя год обменивают на французского революционера, арестованного ЧК. В октябре 1918-го датский Красный Крест принял меры, чтобы Серж и другие русские революционеры были обменены на Брюса Локхарта и других антибольшевиков, которые были заключены в тюрьму в России.

Виктор Серж приехал в Россию в 1919 году, вступил в большевистскую партию в голодном Петрограде, когда город был окружен войсками Юденича. В эти годы Серж оставался еще убежденным большевиком, защищая красную Россию и ее вождей Ленина и Троцкого в десятках статей в левой французской прессе.

Со временем он становился противником сталинского тоталитаризма, но не самой революции. Его знаменитый роман «Дело Тулаева» был написан вскоре после убийства Троцкого. Хотя и с Троцким Серж разошелся в 1937–1938 годах, обвиненный Троцким в уходе от революции. Этот разрыв и со Сталиным, и с Троцким превратил Сержа, по мнению многих историков, в представителя явно антисоветских реакционных сил правого лагеря. Поэтому и роман «Дело Тулаева» трактовали часто просто как антисоветский роман.

Только в 1997 году в Москве открылась «Библиотека Виктора Сержа», целью которой было показать настоящую революцию. Первой книжкой, переведенной и опубликованной издательством этой библиотеки, стали «Мемуары революционера» Виктора Сержа. Появилась организация «Друзей библиотеки Виктора Сержа», включающая таких известных левых, как Тарик Али (Tariq Ali) и Кен Лоуч (Ken Loach). Одна из последних статей Сьюзан Зонтаг (Susan Sontag) стала предисловием к «Делу Тулаева» в издании 2003 года. Вот так слились воедино исследователи Солженицына и Сержа, Бродского и Синявского.

Исследователь творчества Виктора Сержа Седжвик опубликовал статью «Грустный элитист: Ранний большевизм Виктора Сержа», где показал его как большевика, защищающего революционный террор.

Виктор Серж, как и множество других бывших революционеров, был искренним большевиком. В конце концов, Серж реально участвовал в анархистском восстании в Барселоне в 1917 году, в большевистском бунте в Германии в 1923 году. Он впервые прибыл в Россию через Финляндию в 1919-м и наяву видел ужасы белого террора против финских рабочих, поднявших в 1918 году восстание. В Петрограде он увидел осаду, голод и всеми ожидаемое поражение большевистского правительства, которому угрожал Юденич. Когда войска Юденича подходили к городу, Виктор Серж написал революционную поэму «Пулемет», близкую революционным стихам Маяковского. Поэма под псевдонимом Виктор Серж была опубликована во влиятельном журнале, выпускаемом Анри Барбюсом «Кларте», там же были опубликованы и пробольшевистские статьи Сержа.

Виктор Серж постепенно становился главным защитником Октябрьской революции во французской прессе. И лишь после разгрома Сталиным оппозиции в 1927 году и высылки Льва Троцкого в 1929 году к писателю приходит разочарование, но не в революции, а в ее сталинском варианте. Виктор Серж и на самом деле уникальный писатель. Последовательный революционер до конца дней своих, при этом противник как советского строя, так и троцкизма. Стопроцентно русский, но родившийся в Бельгии, с детства пишущий на французском языке, к сороковым годам один из виднейших французских писателей. При этом пишущий исключительно о России и русских и ничего о Франции.

Я бы назвал его франкоязычным русским писателем, гораздо более русским, чем тот же Набоков. По стилю тоже одновременно и блестящий модернист, и последовательный реалист. В России до 1989 года абсолютно неизвестный, но и сейчас мало кто слышал, а тем более читал его. Хотя на русский язык переведены уже и его воспоминания революционера, и два главных романа: «Дело Тулаева», и последний, написанный незадолго до смерти роман «Когда нет прощения».

Роман «Когда нет прощения» впервые на русском языке вышел только что, в 2017 году, в Москве в издательстве книжного магазина «Циолковский» в переводе Юлии Гусевой. В романе четыре вполне самостоятельные части, но соединяет их вместе прежде всего сама История.

Виктор Серж и был Героем, верным своей несломленной и несдавшейся революции. Вот и проза Виктора Сержа посвящена таким же несломленным героям. Проза Сержа, одновременно и откровенно революционная по духу и авангардная по стилю, сегодня говорит о том, какой могла бы быть русская литература в ХХ веке в своем свободном развитии.

Роман «Когда нет прощения» посвящен теме перерождения революции в бюрократическую диктатуру. В центре романа жизнь коммунистки Дарьи, пережившей революцию, Гражданскую войну, ссылку, блокаду Ленинграда и эмигрировавшей в итоге в Мексику, и тайного агента Коминтерна Д., наблюдающего, как в ходе репрессий ликвидируют его товарищей.

Французский детектив-нуар перетекает в чеканную советскую прозу с товарищами и учреждениями. Немецкая глава сюрреалистична, отстраненное повествование перебивается личными письмами с фронта. В последней, мексиканской главе на физическом уровне начинаешь чувствовать жару – описания мельчайших деталей занимают почти весь текст.

Виктор Кибальчич умер в Мексике, там же, где оставил своего последнего героя.

Прежде всего Серж левый, что для нашего нынешнего либерала отнюдь не лестная характеристика. Более того, я думаю, что для многих современных российских левых, истинных марксистов, он икона. И действительно, молодой Серж – это такой ранний Удальцов, он и в тюрьме сидит, и общается со стремными людьми.

Смутное и противоречивое направление мыслей и слов Виктора Сержа наиболее точно передается формулой «левый антитоталитаризм». Его основные мотивы сквозят в книгах других еретиков: Бориса Суварина («Сталин»), Анте Чилиги («В стране большой лжи») и, наконец, в классических книгах Джорджа Оруэлла.