Николай Митрофанов  |
| Та самая обложка,
оформленная Евгением Лансере. Из архива автора |
Именно в том волнующем 1996 году, когда Москва готовилась с необычайным блеском отпраздновать свое 850-летие, моя добрая знакомая, талантливая художница Ирина Викторовна Шретер по секрету поделилась со мной заветной мечтой. Приближаясь к собственной «круглой» дате (80-летию!), она хотела встретить столичный бум торжеств и свой личный юбилей одним общим подарком! Подготавливать его она начала, как выяснилось, еще загодя. Идея и ценный материал давно находились под руками – это были… мемуары ее деда, знаменитого русского художника Михаила Васильевича Нестерова (1862–1942).
Надо сразу сказать: далеко не все критики и читатели, знакомые с «главной книгой» Михаила Васильевича «Давние дни», склонны были считать ее мемуарами. Да и сам Нестеров этому противился. «Какие же это мемуары? – говорил он. – Мемуары ведут день за днем, год за годом, описывая всю жизнь. У меня ничего этого нет». Его биограф и друг Сергей Николаевич Дурылин вполне определенно поддерживал автора: «Он прав: его книга совсем не мемуары и не записки. Художник вводит нас во вторую портретную галерею, созданную им». Но поскольку названная книга Нестерова, по сути, есть череда оформленных прозой календарных метафор, будем все-таки в дальнейшем для краткости именовать ее мемуарами – так удобнее для изложения. Тут хотелось бы оттенить немаловажное обстоятельство. Первое отдельное издание «Давних дней», носившее подзаголовок «Встречи и воспоминания», готовилось художником к печати именно в том же возрасте, в каком находилась его внучка в пору разговора со мной. Он прочел корректуру в 1940 году, но «Давние дни» «застряли» в издательском капкане, началась Великая Отечественная война, и книга существовала только в виде несброшюрованных бумажных пачек. <…>
* * *
<…> Для ориентировки читателя следует напомнить: наброски небольших сочинений Нестерова стали появляться в русских журналах с 1900 года и скоро были замечены интеллигентной публикой. Московские и петербургские салоны, столичные знакомства сделали популярным имя молодого художника, чьи полотна произвели сенсацию среди истинных ценителей искусства и взбудоражили критику. Важные подробности его бытия раскрывали очерки мастера, посвященные также художникам, у которых он учился, с которыми расписывал храмы, повседневно общался, участвовал в художественных выставках. <…> Он мечтал о книге и немало скопил пригодных для нее литературных зарисовок, биографических эссе, отличающихся прекрасным русским языком, наполненных живительным содержанием оригинальной фактуры. Такое «скопидомство» позволило реально рассчитывать уже к середине 1930-х годов на создание тома мемуаров, который украсил бы его зрелую пору… <…>
В середине 1990-х годов в атмосфере бурно развивающегося почтения к отечественной истории и ее памятникам желание обратиться к замечательным воспоминаниям Нестерова, немало потрудившегося на переломе эпох для столицы, создавшего здесь ряд прекрасных портретов весьма уважаемых москвичей, было весьма похвальным, а главное, своевременным. Издательство «Искусство» с большим желанием включилось в это благородное дело. Были сделаны необходимые проработки, изучены новации и хитросплетения творческих подходов к изданию нестеровских текстов в сочетании с письмами художника в Москве, Питере, Уфе. А сделано было немало. В 1959 году издательство «Искусство» выпустило в Москве щедро иллюстрированный том мемуаров. Это был хороший подарок любителям живописи. В 1988 году в Ленинграде то же издательство выпустило капитальную публикацию «М.В. Нестеров. Письма», представленную как «издание 2-е, переработанное и дополненное». Таким образом указывалось на «предшественницу» – книгу «Из писем» (Л., 1968). Вступительные статьи, составление и комментарии принадлежали Русаковой, которая позднее – в 1990 году – издаст свою капитальную монографию о художнике. Толстенный том писем, снабженный загадочным подзаголовком «Избранное», намекающим явно на надежду в будущем поразить читателя объемом фундаментальной публикации эпистолярного наследия Нестерова, преданная исследовательница подарила внучке художника с теплой надписью: «Дорогой Ирине Викторовне с сердечной дружбой и благодарностью от составителя. А. Русакова. 11/X 1988». <…>
 |
| Полное представление о Нестерове-человеке
можно получить только из его книг. Фото с сайта www.mkrf.ru |
* * *
В последние два десятилетия ее жизни гости из Кисловодска не упускали случая побывать у Ирины Викторовны на Остоженке, чтобы рассказать о своих успехах. Она всегда была рада таким посещениям и охотно делилась с кавказскими и московскими друзьями своими воспоминаниями о деде. Особенно драматично запечатлелась в ее памяти эпопея с репрессиями, обрушившимися на семью великого художника. В 1937 году был арестован и расстрелян юрист Виктор Шретер – муж его дочери Ольги, сама она была заключена в Карагандинский лагерь ГУЛАГа. Михаил Васильевич упорно боролся за освобождение ее из узилища. И победил! Но она вернулась в 1940 году с сильно подорванным здоровьем. Приходя к ней и внучке на Остоженку с Сивцева Вражка, Михаил Васильевич с радостью и грустью наблюдал, как она вышивает гладью портрет своего врача. Великий художник восхищался ее редкой способностью различать оттенки цветов. «Там, где я вижу 5–7, она видит почти 20!» – удивлялся отец, стоя за Ольгой, сидящей за большими пяльцами. Михаил Васильевич время от времени корил себя. «Эх, надо было учить тебя живописи…» – говорил он, попутно отмечая, что внучка по крайней мере явно подтверждает, что у нее-то художнический дар точно развивается.
* * *
Принимая участие во встречах с хозяйкой и иногда навещая ее самостоятельно, я выполнял некоторые ее поручения (об одном из них скажу особо). Однажды по инициативе Ирины Викторовны состоялось мое знакомство и с редактором намеченного к выпуску тома мемуаров. Разговор огорчил меня: у издательства «Искусство» начались серьезные трудности. За задержку платежей оказались опечатаны служебные кабинеты. Работа над рукописью книги затормозилась. Перспективы были туманны. С одной стороны, вроде бы требовалось поднапрячься (и издателям, и родственникам, и консультантам), с другой стороны, было неясно, появится ли скоро самое важное – бумага и деньги. Новые проблемы времени явно препятствовали выходу ожидаемой всеми книги Нестерова в нужные сроки. А юбилей Москвы был не за горами! В газетах каждый день печатались новые сообщения об удачных акциях по его продвижению на московские улицы и площади. А наше нестеровское дело, похоже, ничего хорошего не обещало…
* * *
И тем не менее не все надежды были потеряны. Кое в чем пытались помочь влиятельные друзья Ирины Викторовны. Во всяком случае, в предвкушении ожидаемых событий она не теряла присутствия духа. Однажды в беседе за чаем стала говорить о том, что и в прежние времена тоже почему-то случались «малосимпатичные» ситуации. Для убедительности взяла из шкафа несколько книжек. С большим удовольствием стала вспоминать, как они с мамой ожидали появления первого отдельного издания мемуаров.
В роли издателя книги Михаила Васильевича выступила Третьяковская галерея. Опекать издание было поручено молодому искусствоведу Владимиру Семеновичу Кемёнову. Несмотря на свою молодость (30 лет!), он в конце 1930-х занимал пост директора Третьяковки. Обложку и титул создавал потомственный график и живописец Евгений Евгеньевич Лансере. На его картоне была изображена декоративная полуколонна с высеченными фамилиями светил художественного мира России – Перова, Крамского, Сурикова, Васнецова, Третьякова... К сожалению, никакие авторитеты не спасли издание от жестокой задержки. Она, конечно, расстроила Михаила Васильевича, ибо ему очень хотелось подержать в руках долгожданный томик в майские дни 1941 года, когда у него были именины и день рождения. Все терялись в догадках – что происходит? Воровски закрадывалась мыслишка: а что если церберы, контролирующие издания перед их выходом, что-то усмотрели в содержании? Нестеров решительно прогонял это опасение. И был прав. Дело было не в какой-то там «крамоле». Полагаю, что истинной причиной была предгрозовая атмосфера кануна войны. Мемуары печатались в очень своеобразной столичной типографии – «Искра революции». Основной заказчик ее продукции, выходившей на иностранных языках, – Коминтерн, очевидно, изо всех сил загружал это полиграфическое предприятие своими заданиями. Марксистские тексты явно сдвигали все планы к минимальным величинам. На этом тревожном производственном фоне книгу Нестерова все-таки со счетов не сбрасывали. Видимо, сказывалось влияние его лауреатства – Сталинская премия 1-й степени, только что полученная в 1941 году за портрет академика Павлова, весила во времена всенародного вождя, тем более ставшего главным полководцем СССР, чрезвычайно много. В конечном счете это высокая регалия режима гарантировала, что подготовленную книгу не оставят без присмотра. И по жизни это совпадало с потребностями людей, вставших теперь на защиту страны. Свой труд он считал правдивым повествованием о былом, о встречах с интереснейшими людьми ушедшей эпохи. Она, на его взгляд, уже с момента создания должна была обрести свой высокий культурный и эстетический статус, никого не оставив равнодушным. Для характеристики своего «творения» художник нашел в предисловии «От автора» исключительно проникновенные слова. Он полагал, что скорее всего его «собрание сочинений» будет сопровождать особый аромат, сродни тому, каким обладают цветы, «забытые в давно прочитанной книге жизни». Чудесно сказано! Михаил Васильевич обещал, что постарается рассказать о том, о чем былые его знакомцы думали-гадали. Одновременно предупреждал, что поведает об этом, как сам понимает и чувствует, нисколько не претендуя на непогрешимость. Нестеров честно признавался, что он «избегал изображать так называемые сильные страсти, предпочитая им наш тихий пейзаж, человека, живущего внутренней жизнью».
Михаил Васильевич тут подчеркивал, почему же ему в последние годы был так близок жанр портрета. После революции 1917 года он даже с долей некоторого удивления осознал, что натура его все сильнее тянется к людям, чей путь олицетворял (или отражал?) их мысли, чувства и деяния. Ему, безусловно, было по душе осознавать, что, несмотря на все пережитые потери, он может рассчитывать на человеческую радость от общения со своими героями, живущими жизнью народа.
<…> Нестеров не брался за портрет, если не мог внутренне убедить себя в том, что перед ним человек значительный своей человеческой сутью и устремленностью. Для него самого было неожиданностью, что он так быстро преодолел заочную антипатию к академику, лауреату Нобелевской премии Павлову и почувствовал большое удовлетворение от работы над его портретами. Не без внутренней борьбы приходя к решению некоторых встававших перед ним творческих задач, художник чувствовал и себя соответствующим большим целям и большой общей работе. Это он-то, почти 80-летний труженик-индивидуалист, вышедший из пеленок совсем другой эпохи! Портрет был жанром вхождения его в эпоху современную, которую художник желал понять в необходимой ему мере. Он не называл имен своих героев, но мы-то их знаем: художники Васнецов, Корины, скульпторы Шадр и Мухина, академик Павлов, полярник и энциклопедист Шмидт, хирург Юдин, архитектор Щусев, портрет которого Нестеров начал писать в первый день Великой Отечественной войны…
Когда фронт приблизился к Москве, Михаил Васильевич сумел раздобыть сигнальный экземпляр книги «Давние дни» и сделал на нем скромную надпись «Моей Ольге и внучке Ирине. Отец и дед – тоже «писатель». <…>
* * *
<…> К числу лучших изданий о мире Нестерова, о значении его пути, о трудностях, которые на нем ему встретились, принадлежит книга «Давние дни», выпущенная издательством «Искусство» в 1959 году. Опекавший ее Кирилл Викторович Пигарев проявил много изобретательности, чтобы содержание вышло за рамки «тома Нестерова», сохранив цельность его замысла. <…>
Владимир Семенович Кемёнов, внимательно читавший труд Пигарева, очевидно, мог и поспорить с ним как автором вступительной статьи и комментариев, составителем интереснейшего издания. Они были людьми примерно одного возраста, не старые (около 50), оба доктора наук. Но в чем они находили согласие, то это в том, что мемуары, вышедшие под эгидой Третьяковки и под редакцией Кемёнова в 1941 году, можно было обогатить. Ирина Викторовна Шретер, конечно, с этим была внутренне согласна. В 1986 году книга «Давние дни» вышла и в родном городе Нестерова – Уфе. Ее составитель Филиппов в основном уже опирался на издание «Воспоминаний» Нестерова, выпущенное «Советским художником» в 1985 году (второе издание выйдет позже – в 1989-м). Ирина Викторовна благожелательно оценивала уфимское издание, хотя оно растворило в себе нечто пока неизвестное. Подзаголовок гласил, что это «Воспоминания. Очерки. Письма». Ирине Викторовне понравилось, что здесь появилось новое качество, ведь Русакова, подготовившая «Воспоминания», написанные автором в 1926–1929 годах, четко поставила акцент: «…Полное представление о Нестерове-человеке читатель может получить только из совокупности двух книг – «Воспоминаний» и «Давних дней». <…>
Однажды мы встретились у нее на Остоженке, и родился важный для Ирины Викторовны текст письма в уважаемую ей «московскую инстанцию», которую возглавлял хорошо известный ей человек – сын академика Отто Шмидта, действительный член Российской академии образования, известнейший историк Сигурд Шмидт (1922–2013). К слову сказать, ей было весьма памятно то подъемное настроение, с каким дед работал в 1937 году над портретом легендарного полярника. Увлеченность художника своим героем отразилась и в его письмах (напечатаны издательством «Новый хронограф» в 2012 году).
«Председателю Московской
экспертной комиссии
книгоиздания
академику С.О. Шмидту
Глубокоуважаемый Сигурд
Оттович!
С годами все с большей признательностью в Москве поминается имя моего деда – выдающегося русского художника Михаила Васильевича Нестерова. Достойное место его картины занимают в обновленной экспозиции Третьяковской галереи. В музеях городов, где он жил, – Санкт-Петербурга, Уфы, Кисловодска и др. – его полотна висят на почетных местах, а рассказы о его творчестве – непременная часть экскурсионной работы местных учреждений культуры.
В нынешнем году исполняется 60 лет, как вышла книга его воспоминаний «Давние дни». В тяжелые годы войны в России нашли возможность отпечатать этот том, в котором дается широкая панорама развития русского реалистического искусства, содержатся живые характеристики многих его замечательных представителей.
Обращаюсь к Вам с просьбой обратить внимание на необходимость нового представления этого труда, создание которого протекало на моих глазах тогда, когда Михаил Васильевич, несмотря на свои преклонные годы, отдавал ему весьма много времени. Переиздание «Давних дней», не избалованных вниманием государственных структур в последующий период (они выходили в 1959 г. и один раз в Уфе), было бы благороднейшим делом на благо познания прошлого отечественного искусства, жизни и творчества его настоящих мастеров, многие из которых являются гордостью московской школы живописи и ваяния.
С глубоким уважением И.В. Шретер.
6 ноября 2002 года».
Я передал письмо в руки Шмидту. И, кажется, с его помощью что-то зашуршало в заржавленной машине книгоиздания. Скоро я прослышал, что то ли одно, то ли два московских издательства озаботились вопросом подготовки нового тома «Давних дней» и «Воспоминаний». Кто были эти доброхоты и всерьез ли они занялись делом? Если им что-то пообещали (в смысле каких-то пиастров), то кто и сколько? До Ирины Викторовны такие сведения не доходили. А она уже была весьма нездорова (к 87 годам!) и месяц от месяца чувствовала себя хуже и хуже… Мысли ее были по-прежнему обращены к собственному негласному проекту. Естественно, его неизвестность для издателей сыграла свою роль.
В 2003 году свой проект двинуло вперед издательство «Молодая гвардия». В серию «Библиотека мемуаров» была включена книга Нестерова «О пережитом. 1862–1917 гг. Воспоминания». Сюда впервые включались воспоминания о росписи и освящении Владимирского собора в Киеве и храма Покрова Марфо-Мариинской обители милосердия в Москве. Было предложено обогатить книгу воспроизведением впечатлений автора от встреч с императором Николаем II и его окружением, от общения с великой княгиней Елизаветой Федоровной в период создания ею обители. Подготовка книги к выпуску в свет сильно затянулась – в набор ее сдали в марте 2004-го, а в печать подписали в мае 2006-го! Поразительно, что в это же время в серии «Русские мемуары», выпускаемой издательством «Русская книга», подготавливалась книга Нестерова «Давние дни. Встречи и воспоминания». К выходившей ранее книге нестеровских мемуаров были присоединены избранные письма художника 1888–1942 годов. Продукт «Русской книги» появился в книжных магазинах в 2005-м <...>.
Сравнение книг 2005 и 2006 годов говорило в пользу «запоздавшего» издания «Молодой гвардии». Особенно трогало трепетное настроение этой книги, наиболее полно представлявшей воспоминания Нестерова и говорившей в специальном посвящении о роли друзей и родных великого художника, которые внесли неоценимый вклад в сохранение его живописного и литературного наследия. Книга эта стала достойным памятником преданным почитателям и самоотверженным хранителям замечательного нестеровского вклада в русскую и мировую культуру. Внучка Михаила Васильевича – Ирина Викторовна Шретер – на излете своего жизненного пути не успела познакомиться с вышедшими томами. Но я верю, что она приняла бы их как должное развитие своих замыслов и порадовалась бы за тех, кто их увидел по-своему, кто тоже не забывал вместе с ней думать о ее деде.
