Михаил Ефимов  |
| Михаил Кольцов. 1938 год. |
Михаил Кольцов был казнен в феврале 1940 года в «Расстрельном доме» в десяти минутах ходьбы от Кремля. Так завершился жизненный путь «журналиста №1».
А начался он в Киеве на Подоле в 1898 году в семье скромного ремесленника. Биография Михаила Ефимовича Кольцова вместила учебу в реальном училище, которое он не закончил: был исключен за вольнодумство. Дело в том, что любознательный юноша не только увлекался приключенческой литературой, запоем читал классиков и иллюстрированные журналы, но и посещал разные кружки, на которых обсуждались злободневные политические вопросы. Но непосредственным поводом для исключения стало… избиение преподавателя по строевой подготовке во время занятий на плацу. Смехотворность этого предлога была очевидной: трудно было себе представить более нелепую сцену, чем избиение слабым близоруким юношей здоровенного отставного фельдфебеля! Пришлось маме идти на поклон к директору и передавать взятку в виде пожертвования на строительство «Романского зала», который никто не собирался строить. Но это помогло сдать экстерном выпускные экзамены.
С дипломом об окончании училища Кольцов поступил в петроградский Психоневрологический институт. На дворе стоял 1916 год. Но отечественная наука не дождалась появления нового специалиста в области неврологии. Наступивший новый год переломил не только одну студенческую судьбу, но и судьбу всей России. В стране установилась большевистская власть. Именно она востребовала талант молодого энергичного журналиста Михаила Кольцова, который оказался не только ее старательным летописцем, но и активным строителем.
В годы Гражданской войны он редактировал газету 12-й армии, сражавшейся в Украине, был агитатором, создавал типографию для Балтийского флота. Наконец, оказался заведующим информационным отделом в Наркомате иностранных дел. Кольцов недолго проработал в дипломатическом ведомстве, хоть им там были очень довольны. Его манила журналистская стезя, и он связал всю свою жизнь с «Правдой» – «главной газетой» страны. В этой редакции он прошел путь от сотрудника отдела писем до члена редколлегии. Его очерки и фельетоны вызывали огромный читательский интерес и общественный резонанс.
В январе 1921 года газета опубликовала очерк «Москва-матушка» за подписью «Мих. Кольцов».
Прошло три года, как столица страны вновь вернулась в Первопрестольную. Правительство Ленина обживало Кремль, а жители привыкали к новой роли своего города. На месте старой купеческой Москвы рождался город, как тогда считали, будущего. Автор очерка попытался разглядеть эти новые черты древней российской столицы. Что-то ему нравится, что-то – нет. Ему симпатично, что преобладают демократические, народные тенденции, которые так не похожи на аристократический Петроград. Но настораживает огромное количество советских бюрократов, заполнивших Москву:
 |
| Михаил Кольцов на фронте.
Испания, 1937 год. Фото из архива автора |
«Старожилы ухмыляются в усы:
– Сияли над Москвой сорок сороков церковных главок, и прибавилось к ним сорок сороков Главков. Тесно стало, конечно. Да ничего, стерпишь. Кланялись главкам, поклонимся и Главкам...
Хитрая салопница сбросила плюшевую ротонду, повязалась платком, нырнула в валенки. Москве-матушке это легко, совсем по нутру. Петроград – этот все еще шебаршит, сопротивляется, культурничает. Не хочет отдавать манишек и запонок. А Москва и сама рада пошмыгать в домашнем виде, похлопать на морозе варежками по-простому...
Погоди, матушка! Электрифицируют тебя, старуху!»
Последние слова очень понравились читателям и быстро разошлись на цитаты.
С первых же шагов в журналистике Кольцов взял за неукоснительное правило прежде всего тщательно изучить факты, глубоко проанализировать их и четко сформулировать для себя цель предстоящей публикации.
Рассказывая о его творческой лаборатории, следует особо помянуть его «документальные очерки», в которых Кольцов использовал метод, впоследствии названный «репортер меняет профессию». Образцами этого жанра стали «Три дня в такси» и «Семь дней в классе». И в том и в другом случае речь шла о нововведениях, которые вызвали общественный интерес. Журналист решил глубже проникнуть в суть этих новшеств, для чего и сел за баранку такси и пошел на работу в школу в качестве освобожденного классного руководителя.
Нужны ли Москве – столице социалистического государства – такси? Не пережиток ли это чуждого советскому человеку буржуазного, частнособственнического сознания? Три дня колесит по городу Кольцов в стареньком «форде», встречает самых разных пассажиров – приезжих, исконных москвичей, пенсионеров, военных, молодых влюбленных, пьяных и вороватых. Вот, например, бабуся, первый раз в жизни севшая в авто, которая везет внуку в Ярославль скрипку, вот молодой лейтенант, который показывает своей девушке столицу... А сколько проблем у самого водителя: как относиться к якобы бесхозной машине, у которой нет владельца и которую некоторые коллеги эксплуатируют в хвост и в гриву, как экономить бензин, как обойти риски быть обманутым и т.п. Но конечный вывод автора очерка однозначен: «Таксомотор давно перестал быть роскошью для московского трудящегося. Он стал необходимым удобством, которое экономит не только время, но и деньги. Недавно в газетах с гордостью сообщалось, что от четырнадцати тысяч московских извозчиков осталось только четыреста. Очень приятно, но где замена?» Очерк заканчивается восторженной одой во славу Москве, которой автор давно уже отдал свою душу: «Единственный мировой город без очагов нищеты и проституции, лагерей безработных, без неравенства, большой город без трагических «гримас большого города!»
Но восторженность Кольцова быстро меняется на раздражение и гнев, когда он сталкивается с бюрократизмом и тупостью чиновника. Вот, например, сюжет фельетона «Красавица издалека». Пару лет назад один инженер побывал на острове Челекен в Каспийском море и обнаружил там месторождение озокерита. Из этого минерала после химической обработки получают довольно ценное сырье церезин, используемый для изготовления разных смазок. Приезжий инженер определил залежи озокерита в несколько миллионов пудов. Не успел инженер договорить своих слов, «как из-под земли возьми и выскочи целый готовый трест с председателем и членами правления, с секретарями, машинистками, инженерами – со всем, что полагается. И даже с красивым названием – «Туркменцероз». Избрал себе трест местожительством… Москву, хотя принадлежал он к Туркменскому совету народного хозяйства.
«Почему Москва, – спрашивает Кольцов, – а не столица Туркменистана – Ашхабад?
– Странное дело! В Ашхабаде нет ни одной даже пивной приличной, а в Москве даже негритянская опера из Парижа гастролирует. Москва – ведь это же город! Можно ли сравнивать?»
Но особенно талант журналиста высвечивался, когда Кольцов отправлялся по заданию редакции в зарубежные командировки. Иногда это было связано с серьезной опасностью, поскольку спецкор большевистской «Правды» вынужден был скрывать не только свое подлинное имя и орган печати, но даже принадлежность к СССР. Так было, когда он под чужим именем пробрался в немецкую тюрьму, чтобы встретиться с осужденным к пожизненному заключению коммунистом, или когда разоблачил одну антисоветскую газетенку, публиковавшую всякую невидаль о нашей стране.
В Париже в то время выходила эмигрантская газетка «Возрождение». Особое место в ней занимали письма читателей из СССР. Кольцов решил сыграть на этом. Сидя в своем номере маленького парижского отеля, он составил душераздирающее письмо, вложил его «в идиотский кремовый конверт», купленный в соседнем табачном киоске, и опустил в почтовый ящик. Любой непредвзятый человек, даже мало знакомый с советской действительностью, без труда почувствовал бы, что это письмо – дешевая фальшивка, а содержание его – досужий бред. Но вопли о надвигающемся голоде и бунтующих жителях полностью отвечали социальному заказу «Возрождения». Спустя несколько дней газета опубликовала это письмо полностью. Следом в «Правде» вышел фельетон Кольцова «От родных и знакомых». Как же издевался его автор над оплошавшими издателями «Возрождения», которые сели в лужу!
«Откуда это письмишко у вас, достоуважаемый редактор?
От ваших родных? От друзей? От ваших знакомых? Во всяком случае, от людей, которых вы хорошо знаете? Не расскажете ли вы нам, месье Семенофф?
Нет, вы не расскажете. Вы откажетесь сообщить пути получения вами информации из недр Советского Союза. Вы сошлетесь на редакционную тайну и на страшную кару, которая может постигнуть бедную женщину, поведавшую вам свое горе в большевистских когтях.
Вы не скажете. Но тогда придется сказать мне.
Письмо это послал вам я, Кольцов, послал для публичной проверки вас и для гласного саморазоблачения вами ваших же методов наглого обмана, лжи, абсолютной безответственности и цинизма, с которыми вы печатаете всяческую белиберду, лишь бы она была направлена против Советской страны...
Письмо имеет и еще одну небольшую особенность, которой я позволил себе позабавить читателей. Если прочесть первую букву каждого пятого слова письма, получается нечто вроде лозунга, которым украсила свой номер сама редакция «Возрождения»:
«НАША БЕЛОБАНДИТСКАЯ ГАЗЕТА ПЕЧАТАЕТ ВСЯКУЮ КЛЕВЕТУ ОБ СССР».
Помимо ярких образцов журналистики Кольцов проявил феноменальные способности организатора. Мало того, что он создал целый ряд печатных изданий, завоевавших огромную популярность у читателей (к их числу относятся «Огонек», «Крокодил», «За рубежом», «Чудак», «За рулем», «Советское фото» и др.) и огромный издательский концерн «Жургаз» с современной полиграфической базой, выписанной из Германии, где выпускалось более 30 газет и такие монументальные книжные серии, как «Жизнь замечательных людей» и др. Кольцов совершил множество дел, далеко выходивших за рамки журналистики и издательской деятельности. Так, он стал одним из организаторов и участников первых советских авиационных перелетов. Его назначили председателем Комитета по постройке самолета-гиганта «Максим Горький».
Вершиной творческой и организаторской деятельности Михаила Кольцова стало его участие в гражданской войне в Испании во второй половине 1930-х. О своей жизни и работе на Пиренеях Кольцов довольно подробно написал в «Испанском дневнике». С первых же страниц автор вводит в повествование некоего Мигеля Мартинеса, мексиканского коммуниста. По существу, это был «альтер эго» Кольцова: «Он день за днем ведет настойчивую агитацию за строительство укреплений, а когда к этому, наконец, приступают, контролирует, как оно ведется. Он присутствует на совещаниях в ЦК партии, регулярно посещает передний край, инструктирует политработников, знакомится с волонтерами интербригад, ежевечерне участвует в заседаниях генерального политкомиссариата, поздно ночью встречает на окольной дороге первую роту танков, прибывшую на защиту Мадрида, посещает раненых, допрашивает пленных, под обстрелом доставляет на фронт боеприпасы, пишет популярные брошюры по тактике пехотного боя или по противовоздушной обороне, а кроме того, еще постоянно забегает в редакцию «Мундо Обреро», где узнает новости и немного помогает делать газету...»
Неудивительно, что весной 1937 года его специально вызвали в Москву на доклад к Сталину. На этом совещании присутствовали руководители партии и государства – Молотов, Ворошилов, Каганович и Ежов. Беседа продолжалась почти два часа. По ее окончании Сталин приложил руку к сердцу и низко поклонился.
– Как вас надо величать по-испански? Мигуэль, что ли? – спросил он.
– Мигель, товарищ Сталин, – ответил Кольцов.
– Ну так вот, дон Мигель. Мы, благородные испанцы, благодарим вас за отличный доклад. Спасибо, дон Мигель. Всего хорошего.
Возвращение Кольцова после завершения командировки было поистине триумфальным. Его наградили высшим боевым орденом Красного Знамени, избрали депутатом Верховного Совета РСФСР, повысили в должности.
В начале декабря 1938 года Кольцов был в Большом театре на опере «Садко». В правительственной ложе сидел Сталин со своим ближним окружением. Увидев в зале Михаила Ефимовича, он пригласил его к себе в антракте. Расспросив о делах в «Правде» и о новостях в литературной среде, вождь предложил Кольцову выступить с докладом перед писателями о недавно вышедшем «Кратком курсе ВКП(б)». Все знали, что автором был сам Сталин.
Вечером 12 декабря Дубовый зал ЦДЛ (Центрального дома литераторов) был переполнен. Поскольку всем было известно, что Кольцов великолепный оратор, народу собралось очень много, и сидели даже на хорах. Закончив выступление, Кольцов, несмотря на поздний час, поехал не домой, а в редакцию. Когда он входил в свой кабинет, секретарь предупредила, что его ждут. Первым делом он схватился за «вертушку», как называли телефон прямой правительственной связи, но поджидавший его визитер спросил: «Неужели вы думаете, что вопрос со всеми не согласован?»
Постановление об аресте было завизировано вновь назначенным шефом Лубянки Лаврентием Берией и прокурором СССР Андреем Вышинским.
Больше года Кольцов просидел во внутренней тюрьме, подвергаясь чудовищным пыткам и издевательствам. Судя по многочисленным допросам, которые вели малограмотные палачи, «следствие» никак не могло сформулировать, что оно инкриминирует видному писателю и журналисту, популярному и авторитетному общественному деятелю. Сначала Кольцова обвиняли в том, что в юношеские годы он печатался в антисоветских изданиях. Смехотворность этих обвинений была очевидной. Затем выяснилось, что он создал в Жургазе шпионское гнездо. Дальше – больше. Видимо, шла подготовка к большому процессу по разоблачению «второго наркоминдела» – группы советских послов в ведущих странах мира (США, Англии, Франции, Италии, Германии и др.), якобы пытавшихся изменить внешнюю политику СССР. Наконец стало понятно, что речь идет о том, чтобы на скамью подсудимых усадить ведущих мастеров литературы и искусства. Из Кольцова в прямом смысле этого слова выбивали показания на членов семьи Горького, на Алексея Толстого, Эренбурга, старейших мастеров Художественного театра и кино.
Но видимо, авторы «сценария» остались недовольны материалом, а тут еще сильно осложнилась международная обстановка – заключено соглашение с Гитлером, а в Европе разгоралась Вторая мировая война. Нужно было завершать «дело» Кольцова.
1 февраля 1938 года состоялось закрытое судебное заседание Военной коллегии Верховного суда СССР под председательством армвоенюриста Василия Ульриха. Отсутствовали и прокурор, и защитник, и даже вещественные доказательства. В своем последнем слове обвиняемый сказал, что он невиновен, а все показания давал после тяжелейших побоев. Тем не менее через 20 минут судилище было завершено. Приговор: высшая мера наказания – расстрел.
На следующий же день он был приведен в исполнение.
Так в расцвете своих сил и таланта погиб Михаил Кольцов – блестящий журналист, острый сатирик, боевой антифашист и большой патриот. Ему шел 42-й год.
Прошло 14 лет, и тот же судебный орган приговор отменил и дело в отношении Михаила Кольцова прекратил за отсутствием состава преступления…
Вот и вся история.
