Как он был самостоятельным

Умел и любил смешить. Фото из архива Елены Липатовой

Те, кому за 40 и более, хорошо помнят эти толстые тома в красных переплетах с бронзово-золотыми волнами, над которыми парит белое гусиное перо. Впрочем, и те, кто сегодня еще не вышел из поры детства и относится к любителям чтения, скорее всего эти книги тоже видели, заметили, а пожалуй, и читали. Ведь тиражи у них были даже по тем, давним временам огромными – до 100 и более тысяч, а потому они, пусть потрепанные, сохраняются в некоторых школьных, детских, семейных библиотеках, встречаются в букинистических отделах. «Золотая библиотека»! Знаменитая серия «избранных произведений для детей и юношества», как скромно значилось на переплете…

Но что же избирали-отбирали в «Золотую библиотеку»? Серию стали выпускать с оттепельных времен, она, очевидно, должна была представить главные достижения советской детской литературы – разумеется, с официальной точки зрения. Но, к счастью, настоящая детская литература (уверен, не только та, что создавалась в нашей стране, когда она именовалась СССР) несет особое качество, обеспечивающее ей существование и распространение даже в самые мерзостные времена.

Ведь с точки зрения и педагогики, и пропаганды Корней Иванович Чуковский писал черт-те что! Все эти тараканищи и мухи-цокотухи, крокодилы с их калошами на десерт и мойдодыр, живущий в маминой спальне, не вписываются в благостные представления о внутреннем мире ребенка, которым жили и живут большинство воспитателей.

Юрий Сотник не любил скучных зануд с пионерскими галстуками.  Фото из архива Елены Липатовой

Я говорю вовсе не о том, что-де педагоги полагают: дети – земные ангелы, их представления о мире идеальны и безмятежны. Нет. В разные времена плохие педагоги думают о детях по-разному – но всегда мимо детей. Да, в советские времена коммунистическая педагогика строилась на представлении об эдаких дистиллированных мальчиках и девочках, самозабвенно тянущихся к октябрятской звездочке, затем – к пионерскому галстуку, а от оного – к значку члена Ленинского Комсомола – Всесоюзного, конечно, все буквы заглавные… Но и ныне, когда тяжелая чернуха гуляет по страницам множества произведений, включенных в разряд детских, а горделиво продвинутые педагоги, вышедшие из «дистиллированных», отрабатывают мнимые грехи собственного детства разглагольствованиями о помощи ребенку в его половой самоидентификации и т.д. и т.п., понятно – опять мимо, просто теперь прежний дистиллят утоплен в помоях взрослости.

Но где же тогда истина? Как же наконец ребенка не выплескивать вместе с тяжелой водой педагогических теорий, как не умыть его, а омыть – в живой воде слова, как его не причесать, а погладить, коснувшись его сердца и души?

Настоящая детская литература это всегда умела. Чуковский это умел. Мгновенно его стихи подхватываются детьми, радуют их жизнь. Умел это Самуил Маршак. Совершенно иной, внешне явно холодноватый по сравнению с лукавым шалуном «дедушкой Чукошей», он, однако, в совершенстве тоже владел детским языком – и был понят, понимаем детьми, его книги, как книги всех настоящих детских писателей, в семьях передают по наследству. Поистине гениально, например, его четверостишие времен Великой Отечественной войны, «Зимний плакат», тоже для детей:

Ты каждый раз, ложась 

в постель,

Смотри во тьму окна

И помни, что метет метель

И что идет война.

А прозаики! Была ведь и в советское время настоящая детская проза: рассказы Л. Пантелеева и Валентины Осеевой, «Что бывало» Бориса Житкова и «Судьба барабанщика» Аркадия Гайдара, «Белеет парус одинокий» Валентина Катаева и «Кортик» Анатолия Рыбакова… Странным, но, безусловно, талантливым был Лев Кассиль. Сочинил повесть «Кондуит и Швамбрания», где совершенно несправедливо, если не сказать глуповато, высмеял императорскую гимназию, которая дала ему образование на всю его советскую жизнь, но при том очень поэтично написал о вечном домашнем детстве, о его фантазиях и его реальностях… Куда справедливее был к российскому дооктябрьскому обществу Иван Дмитриевич Василенко, автор обаятельных повестей об Артемке и романа «Жизнь и приключения Заморыша»…

* * *

Столь длинный историко-детско-литературный экскурс потребовался мне для того, чтобы напомнить некоторые обстоятельства, в которых наша детская литература развивалась и развивается, а затем подвести читателя к бесхитростной по сути, но часто забываемой истине: талант все пробьет.

Он был рассказчиком по природе. Фото из архива Елены Липатовой

В 1964 году в «Золотой библиотеке» вышел сборник Юрия Сотника «Невиданная птица». Этот факт сам по себе удивителен, ибо попали рассказы писателя в эту серию не за его заслуги перед Коммунистической партией и (или) ее спецслужбами, не за густопсовую пролетарскость или зубодробительную революционность, не за ненависть к императорской России или какие-то иные внутрииздательские, внутрисовписовские заслуги, нам неведомые. Попали они сюда, как ни крути, только по праву таланта Юрия Вячеславовича Сотника (1914–1997), 100 лет со дня рождения которого исполнилось совсем недавно, 11 июня. Стало быть, тогда ему было как раз 50, а читатели получили книгу (без малого 500 страниц!), где не было пустословия, лицемерия, пустопорожних поучений.

А была – жизнь детства, вечная, воспроизводящаяся со своими метафизическими началами в каждом поколении. Не уходят в историю его знаменитые юмористические рассказы и повести! Наряду со своим титульным, коронным детским триллером 1958 года «Как я был самостоятельным» это не менее известные «Архимед» Вовки Грушина», «Дрессировщики», «Гадюка», «Маска», повести «Приключение не удалось», «Машка Самбо и Заноза», «Эликсир Купрума Эса»…

Сотник был сыном художника-карикатуриста и, возможно, потому уже с ранних лет стал подбираться к важным секретам изображения в литературе смешного. Впрочем, как понять, что можно назвать смешным в жизни, а что нельзя, даже ни в коем случае нельзя?! Сотник прекрасно показывает это уже в одном из своих первых рассказов – «Исследователи», взяв в прототипы старого учителя Николая Николаевича, своего школьного учителя литературы Ивана Ивановича Зеленцова, «благодаря которому добрая половина класса пошла по гуманитарной линии».

Во время урока литературы, когда Николай Николаевич вдохновенно читает стихотворение Лермонтова, в классе начинается странное оживление – в конце концов оказывается, что кто-то по вентиляционному каналу подобрался к решетке и стал сквозь нее разглядывать класс.

Смешно? Во всяком случае, забавно, необычно – школьники и развеселились. Но совсем не смешно учителю – взрослому, опытному человеку. Он бросается из класса, чтобы выяснить причины происшествия, узнать, кто залез в вентиляцию.

Такой двойной взгляд – детский и взрослый – на происходящее Сотник дает во многих своих произведениях и так убеждает: то, что, с детской точки зрения, выглядит веселым, смешным, по мнению и опыту взрослых, часто попросту опасно. И в этом рассказе Сотник не останавливается, продолжая водить читателя вокруг происходящего и показывая разные его стороны.

Учитель нашел ход, через который можно залезть в школьную вентиляционную систему, и даже поймал двух школьников, туда забравшихся. Затем, отчитав мальчишек и отправив их в учительскую для дальнейшего разбора, Николай Николаевич вместе со студентом-практикантом остался ждать дворника, который пошел за замком для вентиляционной дверки. О дальнейшем можно догадаться…

Рассуждая о важности «любознательности, то есть чисто биологической страсти к познаванию мира», учитель, а следом за ним и практикант лезут в вентиляцию, чтобы посмотреть ее устройство. В это время появляется дворник и закрывает дверку на висячий замок. Все! Рассказ подходит к своей кульминации еще и потому, что теперь-то читатель ничего предугадать не может. Он полностью в воле автора, Юрия Сотника. Конечно, понятно, что когда-то эти исследователи из вентиляции выберутся. Но каким образом? И когда?.. Читайте – рассказ завершается действительно весело. И в сложившемся финале нет запрета на смех, как, например, в случае, когда совсем не хочется смеяться над старичком, возможно, ровесником Николая Николаевича, который, узнав, что у мальчика, ехавшего с ним в поезде, уползла из банки гадюка, вскарабкался снизу на третью полку (рассказ «Гадюка»). В «Гадюке» Сотник также показывает события с точки зрения разных пассажиров и проводника вагона. Это дает ему возможность юмористическое переводить в трагикомическое, иронию – в сатиру, насмешку – в сочувствие.

Сотник был рассказчиком по природе. К повествованию у Сотника – абсолютный слух. Хотя в послереволюционной круговерти этому выходцу из сомнительной с точки зрения победившего большевизма среды не удалось после школы получить систематическое образование, особым образом ему повезло. Мать Юры, Елена Степановна, вышла после смерти мужа за Всеволода Михайловича Авилова, сына известной писательницы Лидии Авиловой, в свою очередь, сложившейся под личным и творческим воздействием Чехова. В этой своеобразной литературной среде Сотник и развивался творчески, а зарабатывать на жизнь стал чем придется. Одаренный от природы не только даром слова, но и золотыми руками, работал фотографом, ретушером, кочегаром и плотогоном, был эстрадным артистом, занимался мелким ремонтом – ибо мог разобрать, починить и собрать любой механизм…

Прежде чем окончательно перейти на стезю писательства для детей, Сотник проверял себя в газетной периодике. Наконец в декабре 1939 года состоялся его дебют – можно сказать, не только успешный, но и громкий: в номере журнала «Пионер», посвященном 60-летию со дня рождения «нашего дорогого учителя» (так в приветствии школьников), то есть Сталина, был напечатан рассказ «Архимед» Вовки Грушина».

«Я решил писать эти мемуары потому, что, когда Вовка станет знаменитым, они будут представлять большую ценность для всего человечества».

Не знаю, как 75 лет тому назад, но сегодня эта первая (впоследствии поправленная) фраза юмористической истории в номере, переполненном трескучими славословиями в адрес светоча трудящегося человечества, в том числе и мемуарообразными, читается с особым чувством. Не видя здесь конспирологии, все же не могу не отметить то качество сотниковского слова, без которого нет подлинной прозы, – художественная многозначность, когда написанное, оторвавшись от писательского пера, наполняется все новыми и новыми контекстами.

Так начался настоящий Сотник. Выбирая для своих произведений острые, увлекающие сюжеты, писатель с первых же строк начинал отводить внимание читателя от событий к характерам, к людям, взрослым и детям, которым эти события предстоит пережить. Вместе с ним писателю важно видеть, как характер проявляется в обстоятельствах событий. И почему появляется именно так. В журнальном варианте рассказ о Вовке Грушине имел еще несколько фраз, снятых автором в дальнейшем: «Сейчас Вовка работает над созданием нового типа парашюта и скоро будет испытывать его с четвертого этажа. Да, кажется, об этом уже проведали в школе».

Это тоже сотниковское. Его персонажи – неутомимые фантазеры, рискованные экспериментаторы: если залезть в вентиляционные трубы, опуститься в самодельной подводной лодке на речное дно, заняться серпентологией – нормальный ход, почему бы и с крыши не прыгнуть?! Увы. По какому-то мистическому горестному сходству сын Сотника, Володя, рукастый, в отца, подростком изготовил самодельный пистолет – и погиб, убитый вылетевшей из него пулей. Впрочем, есть и предположения, что это была развязка трагической первой любви… Как знать? Уже не литература – жизнь. Думаешь и о другом: о таинственной силе писательского дара, который, несмотря на все личные беды и лишения, которых у Сотника за его длинную жизнь было предостаточно, остается жизнеспособным.

Не менее удивительно то, что Сотник, постоянно рассказывая об опасных приключениях своих героев, никогда не осуждал их, не превращал свои юмористические повествования в назидательные притчи. Он всегда рассчитывает на здравомыслие своих юных читателей, надеется, что спокойная и честная самооценка своих знаний и умений, возраста, наконец, остережет их от роковых безрассудств. Прямо этого в рассказах никогда нет, но в подтексте – непременно. Нельзя не заметить, что детские рассказы Сотника не по-детски подробны и психологически обстоятельны. Непременно увлекательный сюжет с невероятными приключениями и юмористическими интонациями сочетается с неторопливым изучением внутренних причин происходящего – с ребенком как с человеком.

Герой рассказа «Как я был самостоятельным», нерешительный, но поддающийся на всяческие авантюры мальчик Леша Тучков полюбился Сотнику и появился у него еще несколько раз. После истории с козлом в квартире собственной Леше пришлось пережить страшную ночь в квартире чужой (рассказ «На тебя вся надежда…»), участвовать в снятии гипсового отпечатка с лица соседского мальчишки («Маска») и даже тонуть во время ледохода («Как меня спасали»)…

Но и здесь Сотник от приключений спокойно и уверенно поворачивает своих читателей к главному. А главное для него – показать то, что всем интересно: как человек с детства соприкасается с большой жизнью, с проблемами взрослых, как у него складываются отношения со взрослыми, как, наконец, к нему приходит первое чувство любви…

Перечитывая рассказы про Лешу (а во взрослости читать Сотника не менее увлекательно, чем в детстве), видишь, что этот мальчик, попадающий в различные переделки, не такой уж недотепа. Просто оказывается, что обычно на всяческие рискованные предприятия его подбивает девочка Аглая. И не потому лишь, что она бойкая выдумщица, а потому, что, сразу признается Леша, «эта Аглая мне очень нравилась».

Разбор книг для взрослых обязательно содержит вопрос о психологии поведения персонажей, об убедительности их поступков. Юрий Сотник в своей прозе для детей также все строит на обоснованности действий своих героев. Эти его мальчишки-фантазеры, изобретатели, исследователи стремятся жить интересно и весело. Их постоянные затеи не от того, что они – бездумные проказники. Как раз нет: они хотят уже в детстве сделать что-то серьезное, полезное, подготовиться к взрослой жизни, к полюбившейся профессии. В повести «Приключение не удалось» шестиклассник Федя, мечтая стать полярником, решает бежать из дома в какой-нибудь заполярный интернат, чтобы и учиться там, по месту своей будущей работы. Но нельзя не заметить, что Федя, которому перед задуманным побегом поручили сочинить заметку в стенгазету, пишет вместо нее «Открытое письмо в пионерскую организацию» своей школы. Так, немного бюрократически, он выступает против скуки и казенщины, царящей в пионерской среде.

В Советском Союзе, где правила Коммунистическая партия и все было основано на ее идеологии, Юрий Сотник много лет писал – и их печатали даже в «Золотой библиотеке»! – рассказы и повести, где скучным занудам с пионерскими галстуками, маленьким чиновникам противостоят озорные выдумщики, трудолюбивые, жизнерадостные – живые! – ребята. Живые со всеми своими приключениями настолько, что и сегодня давно написанные книги замечательного писателя-рассказчика переиздаются вновь и вновь.