Чехов и Романовы

Театр сближает... Адольф фон Менцель. Театр Жимназ. 1856. Государственный музей, Берлин 

Отмечено 400-летие царского Дома Романовых, и многие события и явления нашего прошлого, да и настоящего ставятся сейчас в соотношение с этой протяженной полосой в истории России. Как нередко случается, оценки, которые русским самодержцам выносили русские писатели, при этом либо ставятся под сомнение, либо перетолковываются или попросту замалчиваются – в юбилейном году формируются новые мифологемы, выстраиваются сомнительные исторические схемы.

Царственные тени таганрогского детства

Жизнь Чехова протекла в три последних российских царствования. Александр II, Александр III, Николай II – каждый из них накладывал свой особенный отпечаток на судьбы империи и всех ее подданных. В отличие, скажем, от Пушкина, который также пережил за свою жизнь три смены на русском троне, Чехов не мог похвалиться личным общением с тремя Романовыми (в случае Пушкина – один из них отчитал будущего поэта в еще младенческом возрасте, два других своим прямым воздействием слишком многое определили в его изменчивой судьбе и в творчестве).

У Чехова столь явных контактов не было.

Но само место его рождения и ранней юности – Таганрог, город со столь многими выходами на историческое прошлое, не мог не вводить в «жизненный состав» будущего писателя чувство причастности к этому прошлому. Вот наиболее известные пересечения, по большей части косвенные, чеховской биографии с теми или иными событиями и деяниями в канве правления Романовых.

В одном из таганрогских зданий, получившем наименование дворца, за 35 лет до рождения Чехова скончался император Александр I; гимназистом Чехов с другими сверстниками присутствовал и пел в хоре на заупокойных службах памяти императора во дворце и в греческом монастыре. (П.И. Чайковский назвал дворец «окаменелой страницей» русской истории.) Бронзовый памятник Александру I работы Ивана Мартоса возвышался с 1831 года на Иерусалимской площади возле монастыря.

Александр I и его эпоха оставались живы в памяти таганрожцев и были на слуху у Чехова сызмальства. Степному пастуху из рассказа «Счастье» (1887) он дал такие слова: «Я его годов шестьдесят знаю, с той поры, как царя Александра, что французов гнал, из Таганрога в Москву на подводах везли. Мы вместе ходили покойника царя встречать».

А картина таганрогского художника Якова Сангурова, изображавшая открытие памятника Александру I в Таганроге, висела в доме тетки Чехова Марфы Ивановны Морозовой, так что он рекомендовал спустя много лет: «Картина хоть и неважная, но все же для музея годится». Тогда же, в 1897–1898 годах, посылая для Таганрогской городской библиотеки четыре тома монографии Шильдера «Император Александр I, его жизнь и царствование», он отмечал: «Там есть про Таганрог».

С главным деянием племянника умершего в Таганроге царя Александра II – отменой крепостного права – семья Чеховых, выкупленная еще прежде того на волю, прямо не связана. Но дух эпохи крепостничества наложил очень сильный отпечаток на детские годы писателя: дедушка был «крепостником» по убеждениям, отец в отношении близких многое от него унаследовал. Ностальгия Фирса по тем временам, когда были «мужики при господах, господа при мужиках», ведет к эпохе еще Николая I.

Чехов знал памфлет Льва Толстого «Николай Палкин» и судил об эпохе Николая I скорее по сохранившимся от нее живым осколкам. Но вот что интересно: давая совет Якову Мерперту, задумавшему знакомить Францию с биографией Достоевского, Чехов заметил, что нужно ясное указание на время, когда жил писатель, – «в царствование Николая I, в царствование Белинского и Пушкина». Литература здесь поставлена Чеховым в один ряд (а может быть, и выше) номинального царя, и градус монархизма Чехова этим и определяется.

«Александровский» стипендиат

Эпохе и реформам Александра II Чехов был обязан многим.

Александр II побывал проездом в Таганроге; видел ли его воочию мальчик Чехов, сведений не сохранилось. Но одному событию, связанному с этим царем, Чехов был особенно обязан, хотя и косвенным образом. 7 апреля 1879 года Таганрогская городская Дума учредила «в ознаменование чудесного спасения Императора Александра II от грозившей ему опасности» (это было покушение народника Александра Соловьева – третье по счету покушение на царя) десять стипендий, по 300 рублей каждая, «для воспитания молодых людей в высших учебных заведениях». А 6 сентября того же года Таганрогская городская управа сообщила в Московский университет, что «по постановлению особой комиссии на одну из этих стипендий избран студент Московского университета Антон Чехов». Во все годы обучения в Императорском Московском университете эта стипендия, связанная с именем Александра II, особенно на первых порах, как бы неаккуратно она ни присылалась, была реальной поддержкой и для студента Антона Чехова, и для всего семейства. И Московский университет, и его студент Антон Чехов обязаны тому событию в истории семьи Романовых.

Став москвичом, Чехов никогда не порывал связей с родным городом. Еще одной живой изначальной исторической составляющей сознания Чехова была гордость за свое рождение в городе, основанном еще одним Романовым – Петром Великим. В городе, который был спланирован и расчерчен по нормам петровского градостроительства. Кто знает – может быть, сознание юного Чехова, как и других таганрожцев, щемила даже ревность к Северной столице России, которую Петр начал строить на пять лет позже. Ведь – допустим вполне возможное – если бы на тот момент более агрессивной по отношению к России была не Швеция, а Турция, – кто знает, где положил бы основание новой столицы создаваемой империи Петр. Во всяком случае, именно Чехову родной город обязан великолепным памятником своему основателю.

Когда мы читаем письма Чехова Иорданову о выборе модели и места установления памятника Петру, здесь снова уместна перекличка с Пушкиным. Памятник Петру в Таганроге должен выглядеть «и величественно, и торжественно». Статуя работы Марка Антокольского «изображает настоящего Петра, и притом Великого, гениального, полного великих дум, сильного» – Чехов здесь слегка перефразирует пушкинскую характеристику Петра из «Медного всадника», в чем-то углубляя, усиливая ее. Настаивая на принятии именно этой «великолепной статуи», Чехов определяет (вступая при этом в несогласие с Иордановым) место ее установки: надо «считаться… с мнением художника», Петр должен стоять «лицом к морю, ветер дует на него с моря»; художник «выбрал бы местность, откуда видно море, то есть крепость». Вопреки мнению Иорданова, город выбрал место, о котором говорит Чехов, и Таганрог получил «лучший памятник Петру в России».

Характерно при этом, что Чехов в переписке с тем же адресатом отодвигает себя в тень, уверяя, что это ему, Иорданову, «город обязан прекрасной статуей». А потом включается обычная чеховская самоирония: «Я бы приехал на открытие памятника Петру I, да не хочется новый фрак шить, и денег маловато, все истратил».

«Государь читал Вас…»

Александр III, вступивший на трон после убийства террористами его отца, принимал меры для обуздания общественного брожения. В Петербурге на расстоянии менее километра сейчас стоят два конных памятника царям, символизирующие прямо противоположное. Медный всадник Фальконе – Петр «Россию поднял на дыбы», а стоящий во дворе Мраморного дворца памятник Александру III Паоло Трубецкого как раз резко (почти тупо) осаживает русского коня. Как всякие политические деяния, эти меры имели положительные и отрицательные последствия.

Александру III его прошлые и сегодняшние апологеты ставят в заслугу бесспорное: впервые за целое царствование Россия не участвовала в войнах, и это позволило сосредоточиться на проблемах экономики, вызвало рост производительных сил, укрепление национальной валюты и т.д. Умиротворение – пусть мнимое и непрочное, – внесенное в смятенные умы, обратило молодые силы страны на созидательный, а не разрушительный путь. Возросла цена завершенного, а не прерванного из-за ухода в революцию образования. После смерти царя-миротворца благодарные слова памяти Александра III высказали Менделеев, Ключевский, Докучаев…

Но… уже в 1882 году издано положение, согласно которому в гимназии не могли приниматься дети мещан. Вследствие этого, в частности, в приеме в таганрогскую гимназию было отказано двоюродному брату Чехова Георгию Митрофановичу. И ведь Антон Чехов, как и его братья (мещанские, не купеческие дети), будь они лет на десять моложе, уже не могли бы стать гимназистами, разве что экстернами.

И еще одно деяние эпохи Александра III, больно задевшее родной город Чехова и, с уверенностью можно сказать, его самого. Войсковой наказной атаман донского казачества князь Святополк-Мирский доносил императору, что в Донской области обнаружены революционные организации, и пока рядом с Донщиной существуют «две республики, Таганрог и Ростов», он за донцов не отвечает. И император выразил категорическое пожелание, чтобы Таганрог и Ростов с уездом были присоединены к области Войска Донского. Обыватели Таганрога и Ростова приняли свое переподчинение «печенегам» в 1887 году. С той поры административное и хозяйственное значение Таганрога пошло на убыль, о нем стали писать как о городе «славного прошлого», «некогда европейском, известном, самостоятельном порте». Свое отношение к тем, кому стал переподчинен Таганрог, Чехов выразил позднее в рассказе «Печенег».

Но в жизни, естественно, было и иное. 9 августа 1889 года в летнем театре Красного Села играется водевиль Чехова «Предложение». На спектакле присутствуют царь и придворные. Спектакль, сообщали Чехову, «имел успех. Государю очень понравилось. Оказывается, что государь читал Вас и хвалит». «Вчера в Красносельском театре в присутствии его величества разыграли мы Вашу милую шутку – «Предложение». <…> Хохот стоял в зале непрерывный. Царь смеялся от души. Вызывали нас два раза – чего не бывает в официально-чинном Красносельском театре» (письмо П.М. Свободина).

Казалось бы, повод для высокой самооценки и взлета авторитета в глазах окружающих. «Скоро ли Вы получите Станислава?» – задавал вопрос Билибин. А таганрогский чиновник Анисим Петров, сообщал Чехову дядя, узнав о том, «что Антошино «Предложение» изволил смотреть Государь Император, воскликнул: «Даже я горжусь Антоном Павловичем, как гражданином – земляком своим».

Но сам Чехов отнесся к известию об успехе своей «плохой пьесенки» предельно иронически: «Жду Станислава и производства в члены Государственного Совета». К слову, когда Александр Чехов сообщал брату в 1887 году, что его, Антона, произведения «читаются его величеством и в некоторых местах подчеркиваются карандашиком как особенно хорошие и производящие впечатление», – Чехов, подхватив шутку, отвечал брату: «Я узнал, что тебя читают шах персидский и хедив египетский, отмечая карандашом всё, что им нравится». К знакам оценки со стороны верховной власти, в том числе к награждениям медалями его дяди Митрофана Егоровича, а потом и его самого (за участие в переписи населения), Чехов относился неизменно иронически. «Мою медаль в память Александра III, – писал он брату, – возьми и носи ежедневно, я же никому не скажу, что она моя».

«Обыкновенный гвардейский офицер»

В годы правления Николая II, последнего из царей Романовых, Чехов не раз твердо выражал свою позицию неприятия того, что исходило от русского самодержца. Он не разделял либеральных ожиданий русской интеллигенции, связанных со сменой высшей власти. «Когда уляжется всеобщее ликованье по случаю великих радостных событий, напишите мне, – писал он Суворину в начале 1895 года. – Интересно бы понаблюдать, каково будет похмелье, то состояние перегара, когда человек чувствует себя разбитым и виноватым и смутно сознает, что накануне он вел себя оскорбительно». Похмелье, как известно, наступило скоро: новый царь произнес знаменитую фразу о «бессмысленных мечтаниях» русских либералов. («Если бы я служил в департаменте государственной полиции, – иронизировал Чехов, – то написал бы целый доклад на тему, что приближение весны возбуждает бессмысленные мечтания».)

В марте 1895 года в числе других литераторов и ученых Чехов подписал петицию к царю с просьбой издать закон, избавляющий печать от предварительной цензуры и других проявлений административного произвола. Петиция осталась без удовлетворения; за Чеховым, как «подписантом», был установлен негласный надзор полиции.

Знаменит «академический инцидент» 1902 года – когда после осуществленного по произволу Николая вмешательства в дела Российской академии наук Чехов вместе с Короленко сложил с себя звание почетного академика.

Чехов в отличие от многих современников не демонизировал Николая II, но цену ему знал: «Про него неверно говорят, что он больной, глупый, злой. Он просто обыкновенный гвардейский офицер. Я его видел в Крыму. У него здоровый вид, он только немного бледен».

И снова – свое видение состояния России и ее путей Чехов, современник Николая II, выражает прежде всего как художник – в последних своих произведениях.

В декабре 1903 года Чехов опубликовал свой рассказ «Невеста» – о молодости, порывающей со старым. Это произошло через несколько месяцев после издания царского манифеста от 26 февраля. В манифесте Николая II говорилось о «смуте», которая, «волнуя умы», «нередко приводит к гибели молодые силы», «необходимые их семьям и родине», и излагалась программа борьбы самодержавия со «смутой».

Опубликованием «Невесты» – рассказа, по сути вызывающего по отношению к словам царского манифеста, – Чехов не просто проявил достаточно гражданского мужества. Он говорил о том, что неизбежно ждет Россию; говорил об этом и в других своих произведениях. Известно суждение театрального чиновника Теляковского после спектакля «Дядя Ваня» в Художественном театре. Теляковский желчно излил в своем дневнике неприятие пьесы, но добавил: «А может быть, я по поводу пьесы «Дядя Ваня» ошибаюсь? Может быть, это действительно современная Россия, – ну, тогда дело дрянь, такое состояние должно привести к катастрофе».

Чехов не был колебателем трона Романовых, как Лев Толстой; не был он и обличителем-публицистом, как Короленко. Свое суждение о последних Романовых и судьбах России в их царствование он выразил как художник, как автор «Человека в футляре», «Унтера Пришибеева», «Моей жизни», «Невесты», «Дяди Вани», «Вишневого сада». И это суждение, обращенное к злобе дня, к современной ему эпохе, стало тем, что пережило и революции, и смены режимов и продолжает быть значимым для нас, россиян сегодняшних.

Водевиль перед катастрофой

Завершает эту цепочку контактов история на краю гибели последнего из царей и его семьи. В Тобольске, месте своего предпоследнего пребывания, семья бывшего императора размещалась с немногочисленной свитой и прислугой в бывшем губернаторском доме и пользовалась относительной свободой. Николай аккуратно, изо дня в день, продолжал делать записи в дневнике почти до своего конца.

«18 января [1918 г.] Начал переписывать пьеску Чехова «Медведь», чтобы выучить ее с Ольгой и Мари». (В письме к сестре Ксении: «Я собираюсь играть с Ольгою и Мари в забавной шутке Чехова – «Медведь», Надеюсь, насмешим остальных».)

«2/15 февраля. …с Ольгой и Мари прорепетил нашу пьесу «Медведь».

«16 февраля (1 марта). После чаю прорепетили нашу пьесу».

«18 февраля (3 марта). Работали в саду и пилил. После чая репетили. Вечером состоялся спектакль. Сперва шла англ. пьеса <…>, а затем наша – «Медведь», в кот. играли Ольга, опять Мари и я. Волнений в начале представления было много, но, кажется, хорошо сошло».

Этот домашний спектакль по чеховскому водевилю был, наверное, одной из последних семейных радостей Романовых – через полтора месяца их переведут в Екатеринбург, в дом Ипатьева, через четыре с половиной месяца расстреляют…

Исполнение царем-страстотерпцем роли в чеховском водевиле порадовало немногочисленных зрителей. Но история России, на миг отразившись и в этом эпизоде, готовила ему, еще недавно стоявшему во главе огромной империи, трагическую, совсем не водевильную развязку.