Кто начал царствовать Ходынкой…

Вот русский император.

И. Репин. Николай II. 1896.  Исторический И. Репин-музей, Москва

В 1913 году на Пасху, выдавшуюся в том году ранней, Николай II преподнес своей дражайшей супруге яйцо, да не простое, а золотое – от Фаберже. Александра Федоровна все умилялась, долго разглядывая драгоценный подарок со всех сторон: на яйце, едва помещавшемся в ладони, в ряд красовались акварельные, обрамленные бриллиантами, портреты всех царствовавших с 1613 года Романовых, начиная с Михаила Федоровича и заканчивая самим Николаем Александровичем. 

Яйцо Фаберже объединило всех – и тех, кто властвовал по праву, и тех, кто захватил трон насильственным путем, убирая, а порою и убивая стоявшего на пути монарха. А таких случаев в истории Дома Романовых было по крайней мере три: в 1741 году (свержение Ивана VI), в 1762 году (смерть Петра III) и в 1801 году (убийство Павла I).

Но ведь на яйце не напишешь, кто и как начал свое царствование, кому власть перешла по наследству, а кто ее узурпировал. И потому таким прелестным и стройным выглядел портретный ряд. А вот между портретами Александра III и Петра I изображен и сам Николай II. Из-под пластины горного хрусталя смотрел на императрицу Александру Федоровну ее любимый Ники (хотя ему подошло бы другое место – где-нибудь рядом с Алексеем Михайловичем Тишайшим; именно этот царь, второй из династии Романовых, был идеалом для последнего российского самодержца, Николай II и сына-то  назвал Алексеем).

Всматриваясь в любимые черты, императрица удивлялась: как же похож ее супруг на своего двоюродного брата – английского короля Георга V. Ну просто одно лицо! Вот что значат гены, в которых какой только европейской крови не было намешано (кроме русской, добавим мы, ведь последний император был русским лишь на 1/64)! Правда, вместе с породистой английской кровью в семью Романовых пришла и наследственная болезнь – гемофилия, от которой страдал брат императрицы, принц Фридрих. Этим неизлечимым «королевским» недугом мучился и наследник российского трона, любимый сын Алеша. Мальчик с трудом ходил, а потому его нередко носили на руках. А ведь в будущем ему предстояло принять монарший венец.

Как же настойчив был когда-то Николай Александрович, испрашивая у своего царствующего родителя Александра III разрешения жениться на ней – Виктории-Алисе-Елене-Луизе-Беатрисе Гессен-Дармштадтской, немецкой принцессе и внучке английской королевы Виктории! Одним из доводов цесаревича было то, что Романовы уже породнились с этой монархией – в 1884 году произошло бракосочетание брата Александра III великого князя Сергея Александровича со старшей дочерью великого герцога Гессенского Людвига IV – принцессой Елизаветой-Александрой-Луизой-Алисой Гессен-Дармштадтской. Она приходилась избраннице Николая Александровича старшей сестрой и после крещения стала Елизаветой Федоровной. 

Но Александр III упорствовал, видно предчувствуя неладное, полагая, что сын его, будущий российский монарх, достоин иной супружеской доли. А наследник был непреклонен, и, умирая, отец все-таки благословил его. Бракосочетание состоялось в ноябре 1894 года, через неделю после похорон Александра III. Сама свадьба эта, сопутствующая ей обстановка навевали нехорошие мысли. Есть такое русское выражение – только через мой труп. Похоже, в данном случае оно оправдалось. И если день бракосочетания Николай Александрович назвал «чудным и незабвенным в моей жизни», то другой день – вступления на престол в Успенском соборе 14 мая 1896 года – испугал его. Да он и не хотел быть царем, не раз говоря об этом своему отцу – здоровому, сильному человеку, правление которого обещало быть долгим и благополучным...

Так что царской власти Николай II не ждал, не чаял. И в этом он повторял судьбу своего далекого предка – Михаила Федоровича Романова. Когда 400 лет тому назад к нему, боярскому сыну Михаилу Романову, спрятавшемуся в костромских лесах, явились депутаты Земского собора с радостной вестью об избрании его царем, он даже рот открыл от удивления. Еще бы – ведь ему не исполнилось тогда и 16 лет! Шапка Мономаха была явно великовата для него.

За Михаила Федоровича все сказала его мать инокиня Марфа. «Сын мой в несовершенных летах, и люди Московского государства измалодушествовались, прежним государям – царю Борису, Лжедмитрию и Василию Шуйскому присягали и потом изменили; кроме того, Московское государство разорено вконец: прежних сокровищ царских нет, земли розданы, служилые люди обеднели; и будущему царю чем служилых людей жаловать, свой двор содержать и как против недругов стоять? Наконец, митрополит Филарет в плену у польского короля, который, узнавши об избрании сына, отомстит за это на отце», – писал Ключевский.

В ответ на это послы успокоили, заявив, что «избран Михаил по Божьей воле, а при прежних государях садились на престол по своему желанию, неправо, отчего во всех людях Московского государства была рознь и междоусобие; теперь же русские люди наказались все и пришли в соединение во всех городах. Послы долго упрашивали Михаила и мать его, грозили, что в случае отказа Бог взыщет на нем окончательное разорение государства; наконец, Марфа Ивановна благословила сына принять престол», отмечал С. Соловьев.

Особо отметим саму суть событий, сделавшую их судьбоносными: Михаил Федорович был избран на царский престол, а его предшественники сами занимали его. Огромный груз ответственности за разоренную Смутой страну лег на хилые плечи Михаила Романова, не отличавшегося отменным здоровьем и стратегическим умом. Александром Невским он явно не был. Но зато рядом была мать Михаила Романова, а в 1619 году из польского плена наконец-то вернулся и отец – патриарх Филарет, который вполне мог быть избран царем на Земском соборе еще в 1613 году, находись он тогда в Москве.

Случай, надо сказать, редкий – патриарх, предстоятель церкви и одновременно отец семейства. Патриархом он стал при Лжедмитрии II, уже после смерти Бориса Годунова, который всячески старался извести Романовых. Ведь они, Романовы, имели прав на престол куда больше (нежели Годунов), породнившись с Иваном Грозным еще в 1547 году, когда царь выбрал себе в жены Анастасию Романовну Захарьину. А Годунов был всего лишь шурином сына Грозного, царя Федора. Вот почему Годунов и постриг Федора Романова в монахи, сослав его в монастырь под именем Филарета. Именно родители юного самодержца Михаила Романова и разделили с сыном всю ответственность по управлению страной. А Филарета и вовсе стали называть великим государем. Без него зачастую даже иной царский указ не подписывался.

Итак, если в 1613 году вопрос быть или не быть первому царю из рода Романовых фактически решила его мать инокиня Марфа, то монархическое будущее Николая II предопределил его отец Александр III. Добавим к этому, что Михаил Федорович царствовал, опираясь на своих родителей, а Николаю Александровичу надеяться было не на кого: «Что мне делать? Что будет теперь с нами, с Россией? Я не готов быть царем. Я ничего не понимаю в делах управления. Я даже с министрами не знаю, как разговаривать», – жаловался новоиспеченный самодержец. Как и все представители династии Романовых, Николай II короновался на царство в Успенском соборе Кремля. Произошло это 14 мая 1896 года. Во время церемонии случилась неприятность – когда государь поднимался по ступеням алтаря в соборе, дабы принять причастие, с его плеч соскользнула цепь ордена Андрея Первозванного. Плохая примета! Свидетели увиденного расценили произошедшее как плохое предзнаменование и предпочли не распространяться. Но знали бы они, какая это мелочь по сравнению с тем, что произойдет через несколько дней на Ходынском поле и накрепко, навсегда, станет частью истории Дома Романовых.

Именно на этом, известном среди москвичей народными гуляньями и всероссийскими выставками поле 18 мая собрался народ, чтобы посмотреть на молодого царя и получить по случаю его восхождения на трон щедрые подарки. И хотя официально начало гуляний было намечено на 10 часов утра, люди стали собираться на Ходынском поле еще с вечера предшествующего дня. Это привело к тому, что к рассвету 18 мая здесь было уже полмиллиона человек, на такое число людей Ходынское поле никак не было рассчитано. А народ все прибывал и прибывал…

Как писал Лев Толстой в своем рассказе «Ходынка», «народу было так много, что, несмотря на ясное утро, над полем стоял густой туман от дыханий народа». А Максим Горький глазами Клима Самгина «вспоминал вид с крыши на Ходынское поле, на толстый, плотно спрессованный слой человеческой икры». Многолюдные праздники по случаю коронации проходили на Ходынском поле и раньше, в дни коронаций прежних императоров, но в этот раз организаторы не предусмотрели, что придет столько людей. К тому же всех собрали в огромном рву, по которому люди двигались к буфетам с бесплатным угощением.

«К пяти часам сборище народа достигло крайней степени... Масса сковалась. Нельзя было пошевелить рукой, нельзя было двинуться. Прижатые во рве к обоим высоким берегам не имели возможности пошевелиться. Ров был набит битком, и головы народа, слившиеся в сплошную массу, не представляли ровной поверхности, а углублялись и возвышались, сообразно дну рва, усеянного ямами. Давка была страшная. Около 6 часов… страшные, душу раздирающие стоны и вопли огласили воздух... Напершая сзади толпа обрушила тысячи людей в ров, стоявшие в ямах были затоптаны... Несколько десятков казаков и часовые, охранявшие буфеты, были смяты и оттиснуты в поле, а пробравшиеся ранее в поле с противоположной стороны лезли за узлами, не пропуская входивших снаружи, и напиравшая толпа прижимала людей к буфетам и давила. Это продолжалось не более десяти мучительнейших минут».

В общей сложности в давке на Ходынке погибло 1380 человек, не считая изувеченных. Отвратительная организация торжеств по случаю коронации Николая II и привела к столь печальным итогам. Городские власти не подготовились должным образом к проведению столь масштабного мероприятия. А управлял Москвой тогда дядя царя, великий князь Сергей Александрович, прозванный впоследствии Ходынским.

Причиной произошедшей трагедии Владимир Гиляровский, автор процитированного нами репортажа «Катастрофа на Ходынском поле», назвал «неудачное расположение буфетов для раздачи кружек и угощений». Но, кажется, причина была иная и более глубокая – та, что впоследствии и приведет к краху Дома Романовых. Это, если так выразиться, их сердечная недостаточность.

В доказательство этому диагнозу – реакция царской семьи на трагедию, оказавшаяся, мягко говоря, неадекватной. Ни сам Николай II, ни его дядя не сочли нужным объявить траур. После того как поле очистили от трупов – хоронили на близлежащем Ваганьковском кладбище, – празднование по случаю коронации продолжилось, а на месте, где еще несколько часов назад среди гор погибших москвичей стонали чудом уцелевшие люди, состоялся концерт. Царя приветствовали исполнением гимнов. «Пир во время чумы» продолжился на приеме в Кремлевском дворце, на котором многочисленные придворные произносили льстивые речи о начале новой эпохи династии Романовых. Собравшиеся на торжество царские вельможи, иностранные дипломаты не слышали стонов умирающих в московских больницах людей.

Конечно, осиротевшим семьям кое-чем помогли, одарив сотней-другой царских ассигнаций. Тем же, кто оставался в больницах, разослали по бутылке мадеры из числа не выпитых на коронационном банкете. Так или иначе, на пожертвованиях императорская семья не обеднела – на коронацию казенных денег ушло в разы больше, чем на лечение и похороны задавленных на Ходынском поле.

Не удивительно, что многие восприняли произошедшее как перст Божий, и вслед за Константином Бальмонтом, сочинившим в 1906 году пророческое стихотворение «Наш царь», повторяли: «Кто начал царствовать – Ходынкой, Тот кончит – встав на эшафот». С тех пор Ходынка стала олицетворением проклятия последнего русского царя из рода Романовых, на котором пресеклась вся царствующая династия. Вспоминала ли Александра Федоровна о кровавом начале царствования своего супруга, разглядывая подаренное им яйцо Фаберже? Читала ли Бальмонта? Да она, видно, и предположить не могла, что Российская империя разобьется, словно золотое яичко из русской народной сказки, уже через несколько лет.

К 1913 году Николай пребывал у власти уже почти два десятилетия, на его царствование и пришелся трехвековой юбилей Императорского дома Романовых, который решено было отметить с большой помпой. Яйцо Фаберже, подаренное императором своей любимой жене, было лишь маленьким, семейным подарком, продолжением традиции, начатой его отцом еще в 1885 году. С тех пор эти драгоценные и роскошные предметы стали олицетворением богатства Дома Романовых.

Яйцо скрывало в себе сюрприз: крошечный глобус необычного содержания – с двумя золотыми изображениями Северного полушария с обозначенными на них границами России в 1613 и 1913 годах. Сравнение этих двух миниатюрных карт России, очерченных с разницей в три века, демонстрировало, как мощно увеличилась территория империи при Романовых, что внушало уверенность в незыблемости границ и твердости царской власти. Императорский орел крепко держал в своих когтях Россию – так могло показаться в 1913 году…

В таком духе и предполагалось отметить 300-летие царского Дома Романовых по всей России, а центром торжеств полагалось стать Москве. Началось все с опубликования 21 февраля 1913 года «Высочайшего манифеста» Николая II, приуроченного к дате избрания на царство Михаила Федоровича Романова. Манифест зачитали народу на Лобном месте, где за три века до этого было оглашено историческое решение Земского собора, провозгласившего новую царскую династию.

Вскоре император подписал и «Порядок торжественного празднования 300-летия царствования Дома Романовых в Москве в мае месяце 1913 года», хотя подготовка к юбилею началась за несколько лет до этого. Еще в январе 1911 года в Московской городской управе обсуждался вопрос о памятнике в честь юбилея, для чего провели конкурс в 1912 году. Преимущество получила работа архитектора Власьева, проект которого хотя и не был самым выдающимся, но обладал неоспоримым достоинством – сравнительно небольшими расходами на изготовление и установку обелиска.

Предполагалось также создать в Москве Всероссийский национальный музей в честь 300-летия царствования Романовых, куда могли бы войти монархические реликвии и соответствующие экспонаты из московских музеев – Румянцевского, Исторического, Политехнического, Бахрушинского. Но идея эта не была реализована, как, впрочем, и другая – переименование Кремлевской набережной и улиц вокруг Кремля в один Романовский бульвар.

Царскую семью торжественно встретили на Александровском вокзале Москвы 24 мая 1913 года. Николая II приветствовал почетный караул 12-го гренадерского Астраханского императора Александра III полка. Приняв рапорты от московского начальства, государь оседлал поданного коня, а императрица с семьей расселись по экипажам, и вся процессия, сопровождаемая царской свитой, тронулась по Тверской улице, усеянной народом, в Кремль. Все свидетельствовало о величии момента.

Эти три дня, проведенных в Первопрестольной, запомнились Романовым бесконечной вереницей подносимых верноподданнических грамот, адресов и подарков от представителей всех слоев населения. Император остался доволен – его народ души в нем не чаял.

Понравился Николаю II и проект обелиска в Александровском саду (первоначально он стоял у входа в сад с Воскресенской площади). Заложили памятник уже после окончания торжеств – в апреле 1914 года, а через три месяца «Романовский обелиск в память 300-летия царствования Дома Романовых» был открыт. На нем все желающие могли прочесть имена царствовавших в течение трех веков Романовых.

Когда царю донесли также о верноподданнических чувствах московских думцев, он чуть было не прослезился, а как же иначе, ведь нашлись и те, кто откровенно пренебрег монаршей милостью. В частности, великий русский певец Федор Иванович Шаляпин попросту отказался участвовать в юбилейных торжествах: «Я совершил поступок, противоречивший, в сущности, моему внутреннему чувству: я отказался участвовать в празднествах по случаю 300-летнего юбилея Дома Романовых. Думаю, что я по совести не имел никаких оснований это сделать. …Мне казалось это кукишем в кармане. Дом Романовых существовал 300 лет. Он дал России правителей плохих, посредственных и замечательных. Они сделали много плохих и хороших вещей. Это – русская история. И вот когда входит царь и когда играют сотни лет игранный гимн, среди всех вставших – один человек твердо сидит в своем кресле... Такого рода протест кажется мне мелкопоместным. Как ни желал бы я искренне запротестовать – от такого протеста никому ни тепло, ни холодно. Так что мое чувство вполне позволяло мне петь в торжественном юбилейном спектакле. Я, однако, уклонился. …Звания солиста меня никто и не думал лишать. О том, что у человека можно отнять сделанный ему подарок, додумались только представители пролетарской культуры. Вот они действительно «лишили» меня звания народного артиста».

Шаляпина Романовы действительно не лишили звания за неучастие в их юбилее, хотя могли бы, а вот когда при большевиках певец остался за границей, то перестал быть народным артистом республики. И что интересно – какой бы плохой ни казалась кому-то монархия, но ни одному артисту не приходило в голову уехать из страны навсегда. Это Федор Иванович осознал уже позже, в эмиграции.

А Романовский обелиск простоял в первоначальном виде недолго – в 1918 году он был обезображен большевиками, изничтожившими также и семью Романовых (в этом новая власть преуспела более Годунова). Вместо царских имен на памятнике появились чуждые русскому слуху фамилии – Сен-Симона, Бебеля, Прудона и т.д., при прочтении которых москвичи нередко крестились (в июле 2013 года и этот памятник разобрали). А от 300-летнего исторического юбилея осталось то самое яйцо Фаберже, и по сей день хранящееся в Оружейной палате на удивительной подставке в виде позолоченного двуглавого орла, поднявшего вверх крылья. Императорский дом Романовых такой устойчивостью в 1917 году не обладал. Но насколько же противоположным стало отражение в зеркале истории двух разделенных тремя веками событий: начало царствования Романовых прекратило Смуту в русском государстве, а окончание – вновь привело к гражданской войне…