Библиотека и кладбище

Быть трупом в земле или даже пеплом в колумбарии не так обидно, как еще одной непрочитанной книгой. 

Кладбище Пер-Лашез. Могила Бальзака. Фото Екатерины Богдановой

Поначалу в библиотеку приходишь с конкретной целью: взять книгу. Справившись с этой задачей, поскорее уходи. Унеси с собой нужные книги, раскрой их, читай, делай пометки и выписки – и будешь счастлив!

Но не приведи тебя Господь задержаться в библиотеке, бродить по ней без определенной цели, как бы вбирая, вдыхая все пространство человеческого знания. Очень скоро ты почувствуешь не просто запах пыли, оседающей в легких, но и нарастающий приступ тоски, которую можно назвать библиотечной меланхолией. Ты попал на кладбище слов и мыслей, а оно еще печальнее, чем обычные кладбища. Люди знают, что они смертны, и готовятся к своему концу. Некоторых утешает то, что лучшая часть их «я», заветные мысли и чувства, итоги многолетних трудов и изысканий переживут их и останутся в памяти потомков. И вот она, эта память, – хранилище книг, почти невостребованных, нераскрытых, непрочитанных. Проходя мимо этих длинных рядов, уставленных разноцветными корешками, чувствуешь себя словно в колумбарии, где так же в ряд выстроились разноцветные урны с именами усопших. Чувство даже более тяжелое: там погребена смертная оболочка людей, а здесь выставлен прах того, что они считали залогом своего бессмертия. Это второе кладбище, куда попадают немногие удостоенные, но  зато и запах тления сильнее, ведь смердит само «бессмертие».

Те люди, что лежат на кладбищах: кто знает, во что они вкладывали свою жизнь? Может быть, в рождение и воспитание детей. Может быть, они лечили больных, которые еще живы-здоровы, или строили дороги и мосты, которые еще служат людям. Может быть, они  скрашивали жизнь своим близким или дальним, кого-то радовали своей красотой или веселым нравом. Их следы, их семена рассеялись по миру, и мы не знаем, на какую почву они упали, где проросли. А здесь все семена собраны в одном душноватом амбаре. Ради вот этих фолиантов, которые явно не раскрывала ничья рука, кроме хранителя-регистратора, люди трудились, мучились, изводили себя, лишали тепла и внимания близких. Миллионы лет, миллиарды часов, вырванные кровавыми кусками из человеческих жизней, запечатаны здесь в пожелтевшие страницы и переплеты. У них нет другой жизни, чем на этих полках, но и на этих полках у них жизни нет.

Проходя по этим траурным рядам, испытываешь двойную скорбь – вины и обреченности. Да, есть твоя личная вина в том, что ты не раскрыл эти книги, не воскресил их сочинителей чтением и пониманием, – а ведь  они в это верили, ради этого жили. Если и раскрываешь какой-то том, то бегло, рассеянно, вполруки и вполглаза, заранее зная, сколь хрупко это воскресение и как через минуту опять затеряется их след в этом мире. На это чувство неискупленной вины накладывается другая скорбь – твоей собственной обреченности. Ведь и от тебя самого что останется, кроме еще нескольких переплетов, втиснутых в плотные ряды, чтобы умножить материю посмертного тления? Ты, еще живой, скорбишь над мертвецами, а  сам только и занимаешься  тем, что готовишься пополнить их строй. Кажется, что быть трупом в земле или даже пеплом в колумбарии не так обидно, как еще одной непрочитанной книгой. Та смерть – вынужденная, сужденная всем живым. А эта – сознательная и добровольная, результат особо изощренной попытки избежать тления – и оттого вдвойне оскорбительная. Ага, какой хитренький, хотел в книжку забраться и там всех пережить! Вот она, эта книжка – гроб повапленный.

...На этот раз мне чудесно и незаслуженно повезло. Бродя вдоль унылых полок, я открыл Эдгара По. Он-то в моих воскресительных услугах не нуждается. Однако наткнулся на малоизвестный поздний рассказ Power of Words – «Сила слов». Летят два ангела, один из них, Ойнос, только что родившийся в бессмертную жизнь, спрашивает другого, умудренного Агатоса, что это за звездные миры вокруг и кто их сотворил. Тот ему доходчиво объясняет, что всякое действие  вызывает бесконечные следствия. Даже малейшее движение руки колеблет всю окружающую атмосферу: «такой импульс, сообщенный воздуху, должен в конечном счете  воздействовать на каждый обособленный предмет в пределах  Вселенной». Нечто важное в судьбах космоса будет навсегда определено этим единственным жестом. Новорожденный Ойнос вроде бы понимает эту мысль, но не до конца. Они пролетают мимо зеленой звезды, чья поверхность покрыта вулканами и цветами, и рассказ завершается словами, которые я хочу привести:

«Агатос. И пока я говорил, не проскользнула ли в твоем сознании некая мысль о материальной силе  слов? Разве каждое слово – не импульс, сообщаемый воздуху?

Ойнос. Но почему, Агатос, ты плачешь? И почему, о, почему крыла твои никнут, пока мы парим над  этой прекрасной звездой – самой зеленой  и все же самой ужасной изо всех, увиденных нами в полете? Ее лучезарные цветы подобны волшебному сновидению – но ее  яростные вулканы подобны страстям смятенного сердца.

Агатос. Это так, это так! Три столетия миновало с той поры, как, ломая руки и  струя потоки слез у ног моей возлюбленной, я  создал эту  мятежную звезду моими словами – немногими  фразами, полными страсти. Ее  лучезарные цветы – и вправду самые дорогие  из моих несбывшихся мечтаний, а яростные  вулканы – и вправду страсти самого смятенного и нечестивого из сердец».

(Эдгар Аллан По. Сила слов (пер. В.Рогова), в его кн.: Полное собрание рассказов. – М., Наука, 1970).

Я дочитал и, еще не успев захлопнуть книгу, оказался словно бы в ином мире. Библиотека распахнулась и превратилась в подобие Млечного Пути. Каждую книгу в ней окутал туман созвездий, и я увидел, как из текстов рождаются очертания планет, как планеты эти населяются стихиями, морями, радугами, растениями, как начинает играть лесная и полевая жизнь, как буквы превращаются в букашек, как из строчек слагаются неведомые мне существа со своими повадками и желаниями. Раздался запах озона, щекочущий ноздри...

Нет, оно еще оживет, может быть, уже оживает, это кладбище непрочитанных слов. Те звезды, вспышки которых наблюдают астрономы, – не рождаются ли они прямо сейчас в этой библиотеке? – подумалось мне.

И поставив обратно на полку Эдгара По, я ушел успокоенный. Будет ли книга прочитана, важно для ее читателей. А для самой книги важно быть написанной. Тогда ее ждет неведомая нам судьба.