Сергей Муранов
Патриот, космополит и романтик.
Фото ╘ ИТАР-ТАСС
Без ложного пафоса можно сказать, что Паустовский (1892–1968) – явление в русской литературе, причем до конца не оцененное. Он прямой продолжатель ее великой традиции от Пушкина, Тургенева, Бунина… С последним, будучи его современником и, так сказать, младшим собратом, он даже заочно общался, получив совет писать «поэзию в прозе», которому Паустовский и следовал всю жизнь, став замечательным стилистом, мастером «акварельных» произведений – настолько чист, легок и прозрачен их язык, а позднее – благодарный отзыв уже признанного мэтра и Нобелевского лауреата на рассказ «Корчма на Брагинке».
Основные произведения писателя – «Повесть о жизни» в шести книгах, роман «Романтики», повести «Черное море», «Мещерская сторона», новеллы «Дождливый рассвет», «Снег», «Телеграмма», «Ночной дилижанс», «Корзина с еловыми шишками», не имеющая аналогов в мировой художественной литературе книга о творчестве «Золотая роза» – вошли в золотой фонд отечественной литературы.
Масштабная автобиографическая «Повесть о жизни», номинированная на Нобелевскую премию – главное произведение писателя, – это история об удивительной эпохе в жизни России, пропущенная через глубоко личные воспоминания жизненных перипетий писателя, главным образом в пору его юности и молодости, включившая в себя столь драматические, даже трагические моменты, как войны, революции, погромы, хаос и террор, но написанная так талантливо, живо, лирически красиво и романтически приподнято, подчас с искрометным юмором, что очаровывает и несет позитив, даже несмотря на тяжесть отдельных эпизодов.
Понимание и теплота, с которыми Паустовский рисует сложную жизнь России первой половины ХХ века в «Повести о жизни» или пытается постичь тайну творчества выдающихся мировых мастеров искусства в «Золотой розе», восхищают и буквально влюбляют читателя в его произведения, обогащают широтой познаний.
Характерной особенностью творчества Паустовского является также его приверженность двум основным темам. Это русская природа, которой он отдавал предпочтение перед всеми красотами земного шара, и мировая культура, которую он не делил на «свою» и «ихнюю», к чему призывают иные. В этом смысле его можно назвать патриотом-космополитом. В своих произведениях он пропагандирует простые, нетленные общечеловеческие радости жизни. Как бы мы сегодня сказали, заряжает позитивом.
Вместе с тем на протяжении уже нескольких поколений Паустовский очаровывает читателей, не только русских, но и зарубежных, своим волшебным языком. Читать его – одно удовольствие. И все же, почему его книги вызывают у нас чувство нежности и глубокой симпатии? Чтобы вызвать эту искреннюю, естественную, никем не навязанную любовь, нужно уметь разбудить в человеческом сердце то, что затонуло в ежедневной суматохе дел и забот. Пожалуй, главный секрет здесь – романтизм. Собственно, Паустовский и известен всем как один из крупнейших писателей-романтиков ХХ века. Сам Константин Георгиевич, будучи всю свою жизнь в душе неисправимым романтиком, за что мы его и любим, говорил: «Романтическая настроенность не позволяет человеку быть лживым, невежественным, трусливым и жестоким».
Кстати, стоит заметить, что именно романтики являются главными двигателями прогресса, им в первую очередь человечество обязано своим развитием. Почему так? Да потому, что романтичным, а также утонченным натурам особенно свойственно желание нового, обыденность их утомляет. А без исследования нового нет развития, прогресса. Вместе с тем сама природа человека устроена так, что требует нового, ибо все в этой жизни приедается.
И Паустовский, конечно, это отлично понимал. Прежде всего его сердце с юности и до преклонных лет было отдано музе дальних странствий. Он был страстным любителем географии и путешествий, природы и городов. В путешествиях, поездках, переездах с одного места на другое прошла немалая часть его жизни, что, естественно, находило отражение в его творчестве. Также, несмотря на свою скромность, тихость и незаметность, он был по духу очень живым, веселым человеком, любящим жизнь во всех ее проявлениях, и страшно не любил скучную назидательность и всякое занудство.
Вот что он писал, к примеру, по этому поводу в опубликованном в журнале «Дружба народов» отрывке из так и не написанной второй части книги «Золотая роза»: «Любовь к непривычному не уничтожает любви к обычному, и потому мне непонятна ярость некоторых критиков по отношению к экзотике. Мне кажется, что отрицание существующих в мире явлений свидетельствует о низком уровне ума у тех людей, которые занимаются таким отрицанием». Слова, увы, не потерявшие своей актуальности и поныне. Там же Паустовский высказывается еще более резко и прямо в адрес разного рода лицемеров, моралистов и идеологических чинуш по поводу, казалось бы, пустяковому – цыганских песен: «Сколько я слышал пренебрежительных слов о пошлости и затасканности этих стихов. Не было ли в этом пренебрежении, в этом раздражительном их отрицании обыкновенного и всегда упрямого лицемерия… Цыганщина. Почему мы должны осуждать ее, презирать и от нее сурово отказываться. Только ненависть к жизни, к человеку, подозрительное выщупывание глазами каждого, кто весел и беззаботен, может вызвать негодование против этих песен – широких, мелодичных, тревожащих сердце…»
Не будем забывать, что в то время все культурное пространство страны находилось под жестким идеологическим контролем и цензурой (а кое-кому у нас и сейчас хотелось бы вернуться к такому положению). Однако Паустовский честно выступал в защиту тех, на кого власть по тем или иным идеологическим мотивам совершала нападки (что она, как власть, конечно, может самодурственно себе позволить, но на что она не имеет тем не менее никакого морального права), и против всякого мракобесия и отсталого сознания. Как апофеоз жизнелюбия, человеколюбия и миролюбия звучат его слова: «К счастью, не только из здравых, пресных и беспощадно трезвых людей состоит человечество. Все, что выходит за черту их мыслей, образует тот искрящийся и волшебный мир, за который мы готовы отдать полжизни, если не всю жизнь».
Паустовский был также первым, кто открыто заговорил об общечеловеческих нравственных и культурных ценностях, стал одним из первых публичных правозащитников и зачинателей экологического движения. Хотя в годы, когда он жил, в нашей жизни еще не было таких слов, как толерантность, плюрализм, сам Константин Георгиевич не только жил по этим принципам, но и всячески их проповедовал – своими произведениями, своей жизнью. В самые мрачные времена идеологической истерии он также отстаивал необходимость творческой свободы.
Интересны слова, произнесенные им во время выступления в Париже, в Сорбонне, в начале 60-х годов: «Когда у нас было такое время, что мы не могли быть откровенны ни с кем, может быть, со своей женой ночью, под одеялом, да и то был нанесен колоссальный моральный ущерб всему русскому народу. Нужно два, нет, три поколения, чтобы это изжить».
Остро, с болью переживал Паустовский все изъяны жизни, в том числе людей. Неравнодушие к происходящему вокруг было его характерной чертой. В одном из писем он писал: «Я грущу о скромности, о мудрости, о хорошем вкусе... и хотя бы об элементарной культуре во всем, в том числе и в человеческих отношениях. Этого нет вокруг, и это меня пугает. За это надо неистово бороться, и еще за честность и прямоту...»
И Паустовский, как мог, боролся за это всю свою жизнь. Несмотря на то что он не блистал здоровьем, его можно назвать настоящим борцом за культуру в самом широком смысле – от культуры общей до высокой, представляющей собой подлинное искусство. Задачу же искусства, собственно, Паустовский видел в том, чтобы найти отзыв в душе человека. Эту мысль он выразил гениально просто и красиво: «Есть в сердце скрытая струна. Она обязательно отзовется даже на слабый призыв прекрасного».
Конечно, вряд ли кто назовет Паустовского гениальным писателем. Он был просто очень талантливым писателем, неординарным, я бы сказал, лучезарным. Но все же в лучших образцах своей лирической прозы, россыпью разбросанных и в новеллах «Повести о жизни», «Золотой розы», и в коротких рассказах, Паустовский, как мне кажется, поднимается до невидимой грани гениальности. Ведь и признанных гениев оценивают не по всему творчеству, а по лучшим их произведениям. И поэтому в чем-то, я думаю, мы имеем право причислить его к гениям, как можем причислить к гениям той же литературы Экзюпери, к гениям кино Эйзенштейна, к гениям танца Нижинского. К тому же у понятия «гений» нет строгого определения. Да и где вообще граница между гением и, так сказать, обыкновенным человеком? Обывательское сознание обычно рисует гения «в лучах славы», но на самом деле жизнь гения невыносима, страдания совести мучительны, борьба вечна. Подвиг его в ломке сознания, преодолении заскорузлых стереотипов, отстаивании своей независимости. Разве не похоже это на Паустовского?
