Больница

Туда не каждый отважится...
Илья Репин. Хирург Е.В.Павлов в операционном зале. 1888. ГТГ

Больница считалась одной из лучших в городе, корпус, куда Саша попал, был недавно построен и оборудован новейшей техникой. Другие здания на территории уже лет двадцать назад обветшали и громоздились мрачными угнетающими надгробиями на могилах, за которыми никто никогда не ухаживал. Серые грязные стены смотрели остекленевшими глазами на будущих пациентов, вселяя уныние и дурные предчувствия. Новый же корпус возвышался над остальными блестящим белым небоскребом. Больница в самом деле ему понравилась. Красивые чистые холлы, кожаные кресла, стеклянные столики с настольными играми, хромированные инвалидные коляски, молодые врачи в белом, зеленом, синем и красном, симпатичные медсестры. Палата просторная и аккуратная, кровать удобная и правильной длины, над кроватью собственный свет, а соседи тихие и пожилые. И самое главное – все новое, свежее и ничего еще не сломано. В общем, для бесплатного медицинского обслуживания обстановка почти волшебная.

Один из его соседей – Василий, шофер, находился в больнице уже месяц. Он поступил сюда с больными гландами и ему их вырезали, да так неудачно, что он едва не умер. На операционном столе гной хлынул ему в легкие и в желудок, и он попал в реанимацию, где голый провалялся несколько дней в окружении юных веселых практиканток-медсестер. Он лежал, не в силах пошевелиться и вымолвить слово, и думал, что умирает, а девочки ставили ему капельницы, кормили из трубочки, мыли его тело и рассказывали друг другу забавные истории про секс. Иногда он впадал в бредовое состояние, где путались реальность и видения, и образы, нарисованные в беседах девочками, превращались в навязчивые кошмары. Ему казалось, что они хотят от него чего-то, а он не в силах даже пошевелиться, так хрупок он и слаб, и неминуемо погибнет от их насилия. В реанимации он провел две недели, а потом его, с небольшими улучшениями, перевели в палату.

Другой сосед, Степан, поступил с сильной глухотой. Старый таежный охотник, отморозивший себе голову во время ночных стоянок в лесу. Он рассказывал, как, бывало, лежал в снегу часов по двенадцать неподвижно, поджидая оленя, а затем стрелял мимо и олень убегал, а он, промерзший, брел обратно домой километров за пятьдесят. Он разговаривал очень громко, потому что иначе сам себя не слышал.

Два раза в день Саше ставили капельницу и делали укол огромным толстым шприцем. Работали разные медсестры, но чаще всего его навещала одна и та же, Мария – высокая, стройная, с короткой стрижкой и неизменно в квадратных очках. Она не носила брюки под коротким белым халатом, гордясь своими стройными ногами, и любила туфли на шпильках. Даже если была не ее смена или она дежурила в другом отделении, она находила время, чтобы забежать в палату и спросить, как дела и здоровье у больных. За несколько дней Саша привык к ней и уже ждал, когда она в очередной раз появится, чтобы обменяться с ней улыбками и парой веселых фраз.

Однажды она задержалась в палате дольше обычного и особенно много болтала.

– Сегодня, мальчики, – сказала она перед уходом нарочито недовольным голосом, – я всю ночь с вами┘ Меня на ночное дежурство поставили.

Едва она вышла, Степан повернулся на своей кровати лицом к Саше и прокричал, думая, что говорит шепотом:

– Смотри-ка, Александр, а наша Маша глаз на тебя положила! Ты уж мне поверь, я в этом деле знаю толк. Не будь дураком, сегодня ночью иди к ней на пост, и все у вас будет, – он подмигнул ему и повернулся обратно.

Той же ночью, после того как всем пациентам по странному местному обычаю измерили температуру и соседи уснули, Саша тихо покинул палату. В коридоре основной свет был уже погашен, горели только тусклые боковые лампы. В оливковом полумраке казалось, что по стенам мелькают тени, как будто мимо него кто-то пробегал. Но никто не пробегал, разве что это были призраки пациентов, не вышедших из больницы. На посту светила настольная лампа, под которой он заметил склоненную голову медсестры, читающей какую-то книжку. Блеснули квадратные очки – она подняла голову и молча смотрела, как он со странной полуулыбкой приближается.

– Добрый вечер, – выдавил он из себя.

– А что это вы здесь делаете? – очень строго, как ему показалось, спросила Мария.

– Я покурить шел, – смутившись, ответил он, хотя давно уже бросил курить. И направился к лифту, ведущему на первый этаж, где располагалось помещение для курения.

Как он и думал, в помещении для курения, несмотря на позднюю ночь, находились курильщики. Один, почти черного цвета, сидел в инвалидном кресле и с мрачным лицом курил. Другой, обвиснув на костылях, худой и немощный, стоял у окна и, обреченно глядя в непроглядную тьму стекла, в котором было видно только его ужасное отражение, делал то же самое. Было видно, что сигареты их убивают, поэтому курили они с большой горечью. Саша стрельнул у сидящего в кресле сигарету и тоже закурил. За две минуты, что длилась его сигарета, он обдумал ситуацию с Марией и решил, что должен попробовать еще раз. Возвращаясь в лифте на свой этаж, он почувствовал приступ слабости и тошноты, пришлось даже прислониться к металлической стенке, которая сразу же запотела. Наверное, у него поднялась температура.

Выйдя из лифта, он нарочито уверенно зашагал по коридору, стараясь скрыть свое болезненное состояние. На посту по-прежнему маячил огонек настольной лампы. Подойдя ближе, он увидел под лампой какую-то незнакомую маленькую старушку с вязанием. Не сбавляя шага, он двинулся дальше, в сторону палаты. Старушка прекратила вязание и проводила его странным взглядом. Вот так, с разочарованием подумал он, Мария сменилась, и он не успел. Тихо отворив дверь в палату, он медленно, чтобы никого не разбудить, направился к своей кровати у окна. Справа зашевелился во сне Степан и нежно вздохнул. Саша уже стягивал майку, когда вдруг с его постели стало что-то подниматься. Он еще раз уверился, что кровать именно его, и замер в ужасе и растерянности.

– Это кто? – раздался женский сонный голос.

За долю секунду все сообразив, он торопливо покинул палату и быстро пошел к выходу из отделения, на ходу натягивая майку. Старушка на посту, увидев его, снова прекратила вязать. Оказавшись в холле с лифтами, Саша обернулся и прочитал на стеклянной двери: «Гинекологическое отделение № 23». С противоположной стороны располагались двери в его отделение. Мария была на месте. Она читала книгу и вроде бы не заметила, как приблизился Саша.

– Привет, – сказал он, облокотившись на стол перед ней, – ну и странно тут у вас. Все отделения одинаковые.

Он рассказал ей историю, которая с ним только что приключилась. Марии история не показалась забавной, она заметила, что Саше совсем плохо и он едва держится на ногах. Тогда она предложила ему сесть на диван, сама устроилась рядом и спросила, давно ли у него начались нарушения ориентации в пространстве. Осмелев от жара, он взял ее за руку и ответил, что с тех самых пор, как увидел ее. Так они просидели почти до утра. В половине шестого Маша вдруг встревожилась и прогнала его спать.

– Скоро градусники принесут, беги в постель! Меня уволят, если застукают нас здесь.

После этой встречи каждый день или ночь, если у Маши было ночное дежурство, они подолгу сидели где-нибудь в укромном месте и разговаривали. Иногда она вдруг начинала плакать, но он делал вид, что все в порядке и не замечает ее странностей. Зато свои странности он не замечать не мог – в этой больнице он почему-то постоянно путал стороны и шел не туда, куда ему надо. Успокаивая себя, он списывал это на удивительное однообразие помещений.

Как-то утром его разбудили громкие голоса. Открыв глаза и придя в себя после короткого сна, а спал он всего часа два, потому что как обычно засиделся с Машей, он разглядел в палате двух людей в белых халатах. Они перекладывали Василия с кровати на каталку. Громкий голос принадлежал Степану, он пытался выяснить, что случилось с его соседом. Сначала Саша решил, что Василия везут на какие-то процедуры или тому так нездоровится, что его переводят в реанимацию. Когда его переложили на каталку, он оказался совсем близко лицом к Саше, бледный, с открытым неподвижным ртом. Увидев этот онемевший рот, Саша понял, что Василий умер.

– Залечили его, – громко сказал Степан. – Кто следующий? Я уже три недели в этой больнице, и каждый день мне становится хуже. Может, я?

Весь день Саша находился в очень мрачном настроении. Он не мог понять, как это человек, пришедший вылечить гланды, вдруг умер. Под вечер он решил пойти на улицу, подышать свежим воздухом и чего-нибудь купить. Он спустился на первый этаж и направился в холл у выхода из больницы. У турникетов стояли охранники в черной форме и с дубинками на поясах.

– Ты куда собрался? – спросили они его. – Из какого отделения?

Саша ответил.

– Нельзя, – сказал охранник, – в вашем двадцать шестом карантин. Тебе вообще нельзя даже в холле находиться.

Саша вернулся злой и испуганный. Он рассказал Степану о карантине.

– А ты не знал? – удивился Степан. – У нас тут грипп какой-то, так врачи по крайней мере говорят. Ты хоть раз видел посетителей? Все передают через больничный персонал. Я тут поэтому третью неделю, не выпускают, пока карантин не закончится. А лег на десять дней.

– Так вот отчего умер Василий? От гриппа? – воскликнул Саша, пораженный страшной догадкой.

– Не знаю, – ответил Степан. – Может, от этого, а может, еще от чего. Эх, выйти бы отсюда поскорее. Больница – это ведь та же тюрьма. Хочется сбежать и сокамерников спасти. Любой ценой.

– А вы сидели что ли? – с недоверием спросил Саша.

– Было дело┘

Саша сел на свою кровать и с тревогой задумался. В самом деле, за те дни, что он провел в больнице, он ни разу не видел, чтобы к кому-то приходили посетители. Наверное, он не обращал на это внимания, потому что никто не должен был навещать его, он лег в больницу тайно, всем сообщив, что уехал в командировку. Ночью Степан чувствовал себя совсем плохо, но отказывался звать врача. Саше тоже не спалось, хрипы, кашель и скрип кровати под массивным телом соседа продолжались почти до утра. Только на рассвете тот затих, и с почти безразличной от усталости мыслью «не умер ли?» Саша уснул. Поднялся он поздно. Кровать Степана, аккуратно заправленная, пустовала. Встревоженный, Саша торопливо сел, натянул штаны и сунул ноги в тапочки. В правом тапочке оказалось что-то лишнее, он нагнулся и вытащил из него свернутый листок бумаги. На нем было написано крупным некрасивым почерком: «Скорее беги отсюда!». Саша выскочил в холл и быстрым шагом направился на пост. Вялые пациенты глядели на него испуганно и хватались за поручни у стен, боясь, наверное, что он их собьет. Маша сидела за книгой, но заметив его, сразу убрала чтение и радостно улыбнулась. Он не ответил ей улыбкой, а, волнуясь, торопливо стал рассказывать о карантине, мертвом Василии и внезапном исчезновении Степана. Маша слушала очень серьезно, а потом уронила голову на локти, сложенные на столе, и заплакала.

– Что с тобой? – растерялся Саша.

– Ничего, ничего, – дрожащим голосом сказала она, вытирая халатом уголки глаз, – Василия жалко. А Степана я не видела┘

– Когда я выйду отсюда?

В ответ Маша снова зарыдала.

– Не скоро, – наконец ответила она. – Грипп новый очень опасный. Даже я домой больше не хожу, здесь сплю.

– И как он проявляется?

– Температура высокая, ломота в теле, слабость, обычные симптомы┘

– А что же в нем нового?

Маша тяжело вздохнула.

– Возможно поражение нервной системы, осложнение на мозге, бред, нарушения координации и ориентации в пространстве. Я сама не очень хорошо знаю┘

Саша положил записку, найденную в тапочке, на стол перед ней.

– Твое?

– Нет конечно. Сам посмотри, почерк какой-то кривой и стариковский┘

Он взглянул, почерк в самом деле был кривой и стариковский.

– Ладно. А Степан же тоже умер, так ведь? – и резко развернувшись, он пошел обратно в палату.

– Да постой ты! – крикнула ему вслед Маша.

Он шел с одной мыслью – надо как-то выбираться отсюда. Сначала Василий, теперь Степан. Войдя в палату, он первым делом увидел Степана, лежащего на кровати.

– Вы где были?!

– Что ты такой нервный? На процедуры возили.

Саша протянул ему записку:

– Вот. Вот что я нашел сегодня у себя в тапочке, – и рассказал ему о том, что услышал от Маши.

Степан надел очки и прочитал записку.

– Кто-то предупреждает нас, – спокойно сказал он. – Я так и знал. А твоя Маша не сказала всей правды. Я подслушал разговор медсестер. На нас испытывают новые препараты.

– Какие препараты?

– Я толком не понял, но что-то говорили про экспериментальное лечение гриппа. Но побочные эффекты таковы, что пациенты мрут как мухи. А градусники, которые нам каждый вечер и утро втыкают, – это и не градусники вовсе, а какие-то облучатели. Ты себя как чувствуешь?

– Все хуже и хуже, – признался Саша.

– А в коридорах не теряешься? Палату свою легко находишь?

– Нет, с трудом┘

– Вот и я. А это как раз последствия препаратов, они мозг разрушают.

– Надо скорее бежать отсюда, – побледнев, ответил Саша.

Было решено уходить из больницы вечером, когда коридоры пустели после дневных процедур и большая часть больничного персонала расходилась по домам.

Днем пришла Маша ставить капельницы. Они мрачные лежали на кроватях, пока она втыкала им иглы в вены, и не сказали ни слова в ответ на ее попытки пошутить. Приходилось молча терпеть, как в кровь им вливают непонятные препараты – сейчас нельзя было все испортить и признаться, что они знают. Как бы между прочим она сообщила, что ночью будет дежурить в их отделении, и несколько раз улыбнулась Саше и даже нарочито коснулась бедром его истыканной иглами руки. Он демонстративно не смотрел на нее и лежал неподвижно, нахмурив брови.

К вечеру Степан занялся приготовлениями. Он отрезал шнур от кипятильника и зачем-то вставил его в брюки вместо ремня. В карман он положил свой небольшой перочинный ножик. Затем он сел за стол и написал что-то на клочке бумаги.

– Вот адрес моего приятеля в городе, – сказал он, протягивая Саше бумажку. – На тот случай, если нам придется разделиться. Как будем в безопасности, обо всем сообщим в средства массовой информации, и этих сволочей накажут.

Когда за окном стемнело, они вышли в коридор, аккуратно прикрыв за собой дверь. Саша с облегчением отметил, что на посту никого нет. Но кто-то в белом халате двигался им навстречу из холла с лифтами. Это была Маша. Она шла с опущенной головой и в задумчивости не сразу их увидела.

– Ой, – сказала она, почти столкнувшись с животом Степана. – Куда это вы?

– Курить.

– Вы же не курите┘

– Тут закуришь.

– Какие-то вы странные┘ Саша, у тебя все в порядке?

– Нет, – ответил Степан, – у него не все в порядке. Его и меня убивают в этой больнице, и с твоей помощью!

– О чем это вы говорите? – Маша испуганно отступила назад и поправила очки указательным пальцем, чуть не уронив их. – Вы в своем уме?

– Продажная сволочь! Сколько тебе за это платят?

– Как?! За что?

– За эксперименты над больными!

– Да у вас жар! – она нервно достала из кармана градусник и сделала решительный шаг к Саше. – Надо померить температуру.

Увидев градусник, Саша отпрянул. Степан молниеносно сдернул с брюк шнур от кипятильника и накинул Маше на шею. Намотав на кулаки концы шнура, он сдавил ей горло, она что-то неразборчиво прохрипела, повиснув на его руках.

– Знаем мы ваши градусники! – прокричал он. – Ищи дураков.

– Степан, ты убьешь ее, – пробормотал Саша.

– Нет. Зато с ней мы легко выйдем из этой проклятой больницы.

Маша по дороге пыталась договориться с ними, все еще сжимая в кулачке градусник.

Загадочные и страшные больничные музы... Фото Елены Рыковой (НГ-фото)

– Мальчики, – шептала она, увлекаемая Степаном, – у вас жар, вы бредите, вам надо лечь┘

У турникетов перед выходом на первом этаже стояли трое охранников, лениво о чем-то болтая. Заметив компанию, впереди которой шла медсестра с удавкой на шее, они замолчали и растерянно переглянулись. Из курилки, еле переставляя вялые ноги, вывернул бледный курильщик с тележкой, на которую он опирался, чтобы не упасть.

– Расступитесь и дайте нам выйти, – прокричал Степан. – Иначе я задушу ее!

Охранники медленно отошли от турникета на пару шагов, образовав узкий проход. Степан кивнул Саше – можно было идти. Бледный курильщик, который успел уже очутиться позади Степана, вдруг вцепился обеими руками в его локоть. От неожиданности Степан ослабил хватку и Маша, вырвавшись, бросилась к охранникам. В ярости он встряхнул на локте больного и свободной рукой ударил его в челюсть. Тот разжал пальцы и повалился на пол. Охранники накинулись на Степана. Не теряя времени, Саша прыгнул на одного из них и сбил с ног, Степан вытащил из кармана перочинный ножик и воткнул в бедро другому. Третьего он легко стряхнул под турникет.

– Беги! – закричал Степан Саше. – Я их задержу. Тебе еще жить и жить!

В холле появились еще двое, с дубинками в руках они ринулись к Степану. Саша повернул к дверям, ведущим на улицу. Перед ним стояла Маша и протягивала к нему руки. Ему показалось, что в глазах у нее слезы и в каждой руке по градуснику.

– Беги! – снова закричал Степан, борясь с охраной. – Беги, мой мальчик! Ты будешь свободен, как птица! Лети!

Саша оттолкнул Машу и бросился к выходу. Распахнув стеклянную дверь, он оказался на улице. В лицо ему подул холодный воздух свободы, обжигая глаза и как будто иглами покалывая кожу, запах свежести наполнил его позабытой радостью. Пробежав приличное расстояние, он остановился перевести дух. Вытащил из кармана записку Степана и прочитал адрес. Почерк показался очень знакомым – такой крупный, кривой и стариковский. Улыбнувшись, он выбросил записку и легко помчался дальше навстречу ветру, а мир вокруг – деревья, дома, дорога, лужи и темное серое небо – улыбался ему в ответ.