1. Достоевский написал следующее: «Меня называют психологом. Неправда, я реалист в высшем смысле, то есть изображаю глубины души человеческой». Почему он не хочет быть психологом? Кто, как не он, – психолог! Но что такое психология второй половины XIX века и что такое реализм в высшем смысле? В «Братьях Карамазовых» есть эпизод, когда Митя называет своих судей «бернарами». Имеется в виду знаменитый французский психолог и медик Клод Бернар, основоположник эндокринологии, позитивист. Здесь вот и есть самое главное слово – позитивизм, учение Огюста Конта. В романе «Что делать?» Рахметова друзья называют «огюстконтистом».
Когда мы говорим о психологии, мы представляем себе психологию ХХ века – Фрейд, Выготский, Юнг, бессознательное, Я и Оно, архетипы – вот это и есть «глубины души человеческой». В XIX веке этого ничего не было, это была экспериментальная наука, резали лягушек, как Базаров.
Достоевский – один из предшественников Фрейда, а слово «реализм» ввел в русскую публицистику Дмитрий Писарев в статье «Реалисты», написанной на материале романа «Отцы и дети». Базаров – реалист. Но ведь он не имеет никакого отношения к литературе. И слово «реализм» у Писарева тоже не имело никакого отношения к литературе. Реалисты – это позитивисты. Люди, занимающееся естественно-научной деятельностью, противники метафизики.
«6.53 Корректным методом Философии был бы следующий: не говорить ничего, кроме того, что можно сказать, то есть кроме естественно-научных Пропозиций – то есть того, что не имеет с Философией ничего общего, – и тогда всегда, когда кто-то другой захочет сказать нечто метафизическое, указать ему на то, что он в своих Пропозициях не снабдил никаким Значением некоторые Знаки. Этот метод был бы для другого неудовлетворителен – у него не было бы чувства, что мы учим его Философии – но все же он единственно строго корректен» (Людвиг Витгенштейн. Логико-философский трактат).
Была натуральная школа, был натурализм Золя – все то нормальные термины. Реализма в литературе не было. Просто не было, и все. Век воли не видать, не было. Ну, подумайте сами, ведь реалистом в музыке объявили Мусоргского, он-де подражал в своих операх, в речитативах, разговорной речи. Это же смешно – реализм в музыке!
Что же такое реализм в высшем смысле? Это парадокс: это позитивизм в высшем смысле, то есть метапозитивизм, то есть метафизика.
А то, что реальность – иллюзия, понимал еще Платон. Платон! Не Руднев!
2. Разумеется, воля великих писателей простирается далеко за пределы их земной жизни. Отправляя письма Страхову и Майкову, Достоевский отлично понимал, что рано или поздно эти письма будут обнародованы и станут предметом обсуждения. Не исключено, что писатель видел в адресатах ретрансляторов своей точки зрения. И уж конечно, во фразе «Теперь он (Достоевский) мог чувствовать себя в безопасности» имеется в виду не бытовая безопасность, а безопасность экзистенциальная.
Достоевский нашел способ отвести от себя удар. Насколько он оказался прав, стало очевидно уже в советское время, когда любые попытки исключить Достоевского из фантомной «реалистической традиции» русской литературы увязали в бесплодных спорах о «реализме в высшем смысле».
3. Неважно, согласны ли вы с определением реальности как сложной знаковой системы. Это одна из гипотез в ряду других гипотез (может быть, более убедительная, чем другие). К вопросу о научной неудовлетворительности терминов «реализм» и «реализм в высшем смысле» «рудневское» определение реальности не имеет прямого отношения (в книгах Руднева эти два вопроса рассматриваются независимо друг от друга).
4. Даже если бы мы установили, что «реализму в высшем смысле» соответствует некоторое научное содержание, этот термин остался бы неудовлетворительным в другом отношении. В терминах, образованных путем добавления «в высшем смысле», бросается в глаза отсутствие содержательного выражения сущности (как и в терминах, начинающихся с «нео-», «пост-», «мета-» и т.д.).
Если мы вводим в научный обиход «реализм в высшем смысле», ничто не мешает нам рассматривать «классицизм в высшем смысле», «романтизм в высшем смысле», «позитивизм в высшем смысле», «натурализм в высшем смысле», «модернизм в высшем смысле», «концептуализм в высшем смысле» и т.д. Происходит бессмысленное удвоение сущностей.
Впрочем, если хочется окончательно засорить язык, можно посоветовать прибавлять «в высшем смысле» не только к абстрактным существительным, но и к конкретным: «вода в высшем смысле», «стол в высшем смысле», «кошка в высшем смысле», «унитаз в высшем смысле» и т.д.
Таким образом, даже если не изымать из обращения термин «реализм», для обозначения творческого метода Достоевского следует подыскать что-то более подходящее, чем уродливая конструкция «реализм в высшем смысле».
Об этом и говорится в статье, если ее внимательно читать.
P.S. Иногда складывается впечатление, что Карену Степаняну дорог не творческий метод Достоевского, а сам термин «реализм в высшем смысле». Если бы это неудачное выражение промелькнуло не у Достоевского, а, например, у Льва Толстого, не спорили бы мы сейчас о книге «Явление и диалог в романах Л.Н.Толстого»?