Рядом с городом Нигде

Сказочная Каппадокия.
Арсений Мещерский. Вид турецкого города, 1878. Луганский областной художественный музей

Псу не дает покоя хвост, ослу – холка.

Моя скука, а вернее, тоска, тоже имеет первопричину. Меня стреножили, словно бегового жеребца на полном скаку. Помнится, я же проговаривался ранее, что человек без дела – мертвец.

Как там, у Блока: как тяжело ходить среди людей и притворяться непогибшим и об игре трагических страстей повествовать еще нежившим┘

У меня нет друга в поколенье, будет ли в потомстве читатель у моих «нетленок»?

Нет внятного ответа.

Кстати, давно уже я подметил (и не только я, конечно), что чем полней любой художник или ученый знает размеры и объем выбранного приложения своих сил, тем менее он выпячивает свою значимость.

Действительно великие люди необыкновенно скромны, прежде всего потому, что они сравнивают себя не с коллегами, а с той идеей совершенства, что живет в их душе и которая для них куда зримей и недосягаемей, нежели для рядовых обывателей.

А заурядные сочинители и особенно так называемые критики и искусствоведы чаще всего, впрочем, может быть, отчасти и справедливо, полагают, что они давно не только сравнялись с той же идеей совершенства, живущей в их душе, но даже и превзошли ее.

Те же обыватели сходятся еще и на том, что скука – всеобщее зло, от которого нет спасения.

Снова повторюсь: всеобщее зло – вовсе не скука, а вынужденная праздность, отсутствие любимого занятия, запрет на жизненно необходимую деятельность. Когда-то я вычитал, что скуку испытывают только те, в ком есть достаточно духа. Чем больше в ком-нибудь сознания мысли, тем чаще он испытывает мучительную и ужасную скуку.

Помните, английский spleen иль русская хандра им овладели понемногу? Думаю, здесь случайная описка гения. Онегиным скука овладела однажды и навсегда, решительно, мгновенно и бесповоротно. Именно так и бывает с поистине выдающимися людьми.

Для большей же части человечества вполне достаточно любого занятия, и они бывают удовлетворены самой нелепой работой.

А уж от праздности они вовсе не страдают, охотно занимаясь любой ерундой, безделицей. Потому-то и не понимают особо впечатлительных индивидуумов, постоянно хныкающих и талдычащих об опять нахлынувшей скуке, и, насмехаясь, с издевкой говорят о подобных страдальцах.

Наиболее подлые из них стремятся лишить людей, которым безотчетно (или даже осознанно) завидуют, прежде всего самого любимого занятия.

Убить физически в наши времена, в общем-то, сложно. Дуэли давно запрещены, да и не будет человек выдающийся уравниваться с любым мерзавцем, снисходя до смертоносного состязания. Ведь он всегда занят, подчинен делу всей своей жизни, как там, еще у одного гения: обречен на каторге чувств вертеть жернова поэм.

Только не думайте, что здесь закамуфлированный автокомплимент. Мое самоуважение давно, словно ржавчиной или плесенью, съедено скукой.

Лучше приведу-ка я одну замечательную, раскавыченную из-за намеренной перевранности цитату.

Скука до известной степени самое высокое из человеческих чувств.

Ведь невозможность более ничем другим удовлетвориться на земле, так сказать, громадная неудовлетворенность всею землею, способность созерцать необозримое протяжение пространства, число и удивительный объем миров и находить, что всего этого мало и недостаточно для восприимчивости духа, представлять себе бесконечное количество миров и бесконечную вселенную и чувствовать, что наша мысль и наше желание еще больше, чем вся эта вселенная, всегда обвинять недостаточность и ничтожество всего и переживать незанятость и пустоту вместо настоящего дела, а следовательно, испытывать скуку – все это, по моему (и не только) мнению, лучшее величие и благородство, какое только может быть в человеческой природе.

┘Мою великую скуку если не развеяли, то основательно разбавили многочисленные заказанные впрок экскурсии.

Каждый день, а чаще даже до наступления рассвета, приходилось вставать, бежать к шлагбауму перед отелем и долго-долго трястись на автобусе до искомой цели путешествия.

Я побывал в Памуккале, Демре (Мире) и Кекова, лицезрел скальные церкви Каппадокии, которая когда-то давно была частью эллинского мира, а впоследствии и римской провинции с тем же названием.

На протяжении многих веков этот загадочный край, чем-то напоминающий затерянный мир Конан Дойла, бережно хранил высокие образцы византийского искусства: церкви, мозаики, настенную живопись.

На протяжении сотен веков дождь и ветер разъедали туф, создав нерукотворные каньоны, холмы и расщелины самых разнообразных форм; цветущие долины только дополняют фантастические пейзажи Каппадокии.

В довершение вулканическая лава покрыла весь край: и Мелендиз Даг, рядом с городом Нигде, и Эрджияс Даг, что недалеко от Кайсери.

Жилища выбивались прямо в скалах, когда здесь появились первые христиане, возникли и первые скальные церкви и монастыри. Отшельники и аскеты заселили эти затерянные долины.

Когда же сюда пришли византийцы, то Каппадокия стала подлинным христианским оплотом, о чьи скалы, словно волны на мелкие брызги, разбивались набеги многих кочевых племен.

Христиане для защиты использовали не только природные пещеры, они выкапывали новые и создавали целые подземные города. Конечно, сюда надо приезжать не единожды, чтобы впитывать новые и новые впечатления.

Я испытал свою силу воли, перебивая тягу к мадемуазель Z., поднявшись один раз на джипе, а другой – на квадранндере (четырехколесном мотоцикле) на вершину Тороса, что возвышается на 1200 метров над уровнем моря. Были пересечены многочисленные горные реки, рассмотрены многие древние памятники и современные турецкие деревни.

Наконец, сподобился совершить спуск на надувной лодке по горной реке Кёпрю, несущей свои быстрые и прозрачные воды вдоль скальных стен поразительно красивого каньона в национальном парке «Кёпрюлю Каньон».

Разве что в Стамбул (Константинополь) не добрался из-за дальности расстояния, оставив данное паломничество на самое ближайшее будущее.

Но везде, среди волн и зелени долин, на фоне серых скал и голубого неба, мне мерещились зеленые глаза Зоеньки и поразительная пластика ее фигуры.

┘Пронзительно до боли, даже молча, сейчас молю то ли Аллаха, то ли земную природу: созрей, груша, да мне в рот упади!

Наконец-то выпал долгожданный перерыв между очередным рафтингом и мото-сафари. После завтрака я появился на ресепшион и имел счастье снова полюбоваться милой Зоей.

В новой ослепительной белизны блузке и ниже колена клетчатой юбке она была обворожительна. Зеленые глаза, подчеркнутые подведенными коричневатой тушью веками, были неимоверно серьезны, скрывая в глубине обещание мелодичного смеха. Нос был в меру длинен и в меру курнос.

А благородно напомаженный рот – само совершенство. Недавно вошедшая в моду выпуклость губ, особенно верхней, отнюдь не была вульгарной. Легкая вздернутость верхней губки приоткрывала ряд безупречных жемчужных зубов. Ямочка на левой щеке, то возникавшая, то пропадавшая при разговоре, довершали очаровательное воздействие поставленного голоса.

А уж ушки (часто ли вы найдете по-настоящему благородные уши?! Пушкин все время твердил о ножках. Что ножки! Совершенно отсутствуют изящно вылепленные ушные раковины (вот с чем надо обращаться к хирургам в первую очередь, а не за липосакцией живота и бедер заниматься) были лебединой песней лица.

Нежные аккуратно закругленные мочки были чуть вытянуты тяжелыми серебряными серьгами, образующими декоративный экзотический ансамбль. Рыжие волосы, обычно распущенные и вьющиеся от природы, были сегодня собраны в аккуратный пучок наподобие конской гривки.

Порадовало и полное отсутствие озабоченных туристов. Наконец-то выпала долгожданная возможность поговорить в относительно спокойной обстановке. Зоина благожелательность подогрела мое нетерпение.

– Зоя, как ни хороша Турция, именно вы – главная ее достопримечательность. И то, что я был вынужденно лишен уже много дней возможности постигать ее особенности, наполнило мое сердце невыразимой скукой, разогнать которую не способны никакие моторизованные экскурсии.

– Мне кажется, здесь вы явно преувеличиваете. Хотя как комплимент это высказывание принимаю.

– Поверьте, я не шучу. И так как вы убедили меня в безысходности поисков развлекательных центров, я хотел бы пригласить вас к себе на рюмку ликера или стакан виски сегодня вечером.

– Вечером не могу. Я обещала одной подруге помочь с курсовой, бедная девочка еще учится в каирском университете, и совершенно зашилась с филологическим анализом египетской мифологии.

– А вы и в этом специалист?

– Нет, конечно. Но с помощью справочников надеюсь выкарабкаться.

– Ну вот, опять, как говорится, за рыбу деньги. И когда же мы можем пообщаться тет-а-тет? Опять через неделю, так и виза моя истечет.

– А вот и нет. У меня сегодня, прямо сейчас, час-два свободного времени. Так что я в вашем распоряжении.

У меня перехватило дыхание. Не было слов. Странное существо человек, годами мечтает о недоступном, а когда появляется возможность схватить долгожданную жар-птицу голыми руками, на него почему-то нападает ступор.

Собравшись, я произнес:

– Тогда пошли.

И, разом поднявшись, мы вышли из помещения, и пошли, чуть ли не держась за руки, как давнишние друзья. Путь наш лежал в мое бунгало, благо идти было те же сто метров, если не меньше.

Поднявшись по лестнице на второй этаж и отомкнув ключом дверь, я пропустил даму вперед.

┘Сама жизнь возникла от Божеского хотения и пышно расцвела от Его и ангельских взглядов. Даже темные происки сатаны и его приспешников-дьяволов только оттеняют далеко окрест сияющий божественный свет.

«Легко, как выпить стакан воды, оказывается, сегодня завоевать сердце женщины. Да можно вовсе и не завоевывать его, чтобы получить искомое», – подумал я вдруг с таким сожалением, и снова неведомо откуда накатившая тоска сжала виски тисками. И тут же одернул сам себя: мол, перестань, дурень, сорвал цветок и давай горевать, что опять корешок не заметил.

Да, никто не может считаться состоявшейся личностью, пока не наберется опыта и не узнает на его основе себя самого; а потом уже мнение о себе (но не самомнение!) будет определять как дальнейшую судьбу, так и положение в мире.

Самопознание начинается в раннем детстве, возможно, еще в утробе матери – уровень нынешней техники позволяет уже наблюдать улыбку и полную боли гримасу зародыша – и продолжается до самой смерти. Впрочем, многие люди умирают, так и не познав своего предназначения. Умирают сущими детьми, остановившись на пороге развития дошкольника.

Вообще-то самопознание и самообладание возникает чаще всего в результате сильнейших потрясений, стрессов, когда потеря большой выгоды, неудовлетворение насущных потребностей, а порой преображение посредством великой страсти, а самой великой страстью, конечно же, является любовь; только вот испытать ее не каждому суждено за жизнь даже единожды.

Человек, перенесший любовь, словно чуму, оспу или тиф, лучше прочих познает свой темперамент и свой характер. Он разумно и правильно оценивает уровень своих способностей и возможности в смысле сил физических и духовных.

И тогда, словно пловец в открытом море, он может соотнести конечную цель путешествия и расстановку его отдельных периодов в зависимости не только от внешних, но и от внутренних факторов.

Любовь – бесценное сокровище. И деятельная, и мечтательная. Фото Дарьи Варзиной

Подобное знание, может, и не делает человека более счастливым, зато наделяет его редким могуществом трезвой самооценки и умения оценивать других соискателей житейских и любовных благ.

Мне трудно живется, потому что впереди нет ясной цели, жизнь проходит среди сомнений, с постоянной борьбой с самим собой.

┘Одна любовь может освободить и спасти меня от душевной грязи, от скверны. Достоевский утверждал устами старца Зосимы, что любовь – такое бесценное сокровище, что на нее весь мир купить можно, и не только свои, но и чужие грехи еще выкупить.

Отдавая душу любимой женщине, причем отдавая именно чистой, непосредственно сам участвуешь в нравственном очищении всего мира; а от слияния с нею испытываешь несказанное блаженство и счастье.

Тот же старец Зосима высказал целую программу нравственного очищения. Главное – следует убегать лжи, всякой лжи, лжи себе самому в особенности. Наблюдать свою ложь и вглядываться в нее каждый час, каждую минуту, каждое мгновение.

Убегать брезгливости тоже и к себе, и к другим: то, что кажется внутри себя скверным, уже только тем, что вы это заметили в себе, очищается.

Страха тоже надо убегать, хотя страх есть лишь последствие всякой лжи.

Не пугаться никогда собственного малодушия в достижении любви, даже дурных при этом поступков не стоит очень пугаться┘

При сравнении любви деятельной и любви мечтательной старец отдает предпочтение первой, уточняя, что любовь деятельная – это работа и выдержка, а для иных так, пожалуй, целая наука.

И предрекает напоследок, что в ту же самую минуту, когда будете с ужасом смотреть на то, что, несмотря на все усилия, вы не только не подвинулись к цели, но даже как бы от нее удалились, – в ту самую минуту вы вдруг и достигнете цели и узрите ясно над собою чудодейственную силу Господа, вас все время любившего и все время таинственно руководившего.

Как со всем этим не согласиться?! Как не покаяться в грехах и не уверовать окончательно?!

И да минует каждого из нас душевное состояние, когда грехи – с гору, а вера – с просяное зерно.

Природу любви изучали и стремились раскрыть многие писатели, чаще исходя из собственного опыта. Достоевский – не исключение, гораздо важнее всмотреться в его анфиладу кривых зеркал, изменчиво преломляющих различные оттенки душ, и вслушаться в многоголосие его мятущихся персонажей.

Все, наверное, помнят следующий монолог о всеединой любви Дмитрия Карамазова: «Красота – это страшная и ужасная вещь! Страшная, потому что неопределимая, а определить нельзя, потому что Бог задал одни загадки. Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут┘ страшно много тайн! Слишком много загадок угнетают на земле человека. Разгадывай как знаешь и вылезай сух из воды. Красота! Перенести я притом не могу, что иной, высший даже сердцем человек и с умом высоким начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом Содомским. Еще страшнее, кто уже с идеалом Содомским в душе не отрицает и идеала Мадонны, и горит от него сердце его, и воистину, воистину горит, как и в юные беспорочные годы. Нет, широк человек, слишком широк, я бы сузил. Черт знает, что такое даже, вот что! Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой. В Содоме ли красота? Верь, что в Содоме-то она и сидит для огромного большинства людей, – знал ты эту тайну или нет? Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей».

┘Именно такая любовь разрушительна, как цунами; она оставляет после своего многотонноводного прокатывания отвратительное топкое болото, из которого вдруг снова начинают расти белые прекрасные невинные цветы.

Полностью повесть будет опубликована в журнале «Наша улица»