Бесконечно удаленная точка

Что безнравственно, то и некрасиво.
Альберто Джакометти. Женщина с перерезанным горлом. 1932. Музей современного искусства, Нью-Йорк.

Из курса геометрии

Почему литераторы столь часто «подверстывают» прозу Марины Палей к прозе Владимира Набокова? Ответов на вопрос может быть несколько. Бесспорно, В.В.Н. – один из немногих русских писателей (среди которых Чехов, Лесков, Бунин), творчество которых воспринято М.П. практически безоговорочно. Воспринято, разумеется, не по причинам, столь часто упоминаемым некоторыми, так скажем, недальновидными критиками («нахождение тела вне метрополии», «стилистическое щегольство», так называемая «мизантропия»), но по причинам именно экзистенциальным, надличностным – и, конечно, мировоззренческим. В этой связи имеет смысл обозначить по крайней мере три пункта (четвертым могла бы стать эпоха), влияющие на жизнь любого человека в принципе (и уж тем более писателя), а именно: детство, образование и социальный статус. Итак┘

Детство. Сравните «Другие берега» В.В.Н. с повестью «Поминовение» и новеллой «Спасибо Гагарину!» из романа «Клеменс» М.П. и получите ответ на вопрос. Образование. В.В.Н. научился «читать по-английски раньше, чем по-русски»; не забудем также о гувернантках, Тенишевском училище и Тринити-колледже в Кембридже. М.П. сменила десяток советских школ, окончила в советские времена мед- и литинституты; результат редкой разносторонности – самообразование. Социальный статус. В.Н. принадлежал к богатому и знатному дворянскому роду. М.П. родилась (если говорить на унылом языке классификаторов) «в среднестатистической» ленинградской семье.

Из текстов Набокова и Палей следует, что у писателей абсолютно разные темпераменты, точки обзора, виды обобщений, гендер, наконец. Соответственно на мир эти художники едва ли смотрят тождественно. Да, их безупречные прямые идеально параллельны. Но параллельные прямые пересекаются, как известно из курса геометрии, лишь в бесконечно удаленной точке.

Круги ада

По словам Марины Палей, «сознание осуществляет себя либо в единении, либо в противоборстве». И вот тут-то мы подходим к краеугольному камню – к тому, что позволяет поставить Палей с Набоковым, что называется, «в один ряд» (речь не идет о «рядах литературных» – второй или третьей «свежести»; а если б вдруг и зашла, то зашла бы, конечно, о первом круге подобного ада).

Итак, камень этот и есть то самое противоборство сознания, экзистенциальное отъединение (хотя «спаривания»-то, «соединения» не было никогда) от биомассы, природная пустота «сосуда» которой через край бьет невежеством, жестокостью, этико-эстетической безнадежностью и – увы и ах! – приспособленчеством. Причем приспособленчеством в худшем его проявлении – способности устраивать свою «жизненку» в трансцендентальной (или реальной) тюрьме, в оазисе всеопутывающей лжи. В борьбе Homo за непыльное местечко под солнцем (на самом деле под лампой дневного света), которое будет освещать его вопиюще уродливый в большинстве случаев путь┘ Причем совершенно не важно, к какому (анти)культурному слою принадлежит препарируемая Набоковым/Палей личность: это может быть как существо «из простонародья», так и весьма образованное, со всевозможными учеными степенями, однако действия и того и другого продиктованы в массе своей стадным чувством.

Марина Палей: «Идеология – очень важный момент, краеугольный камень несовпадения. Речь идет о факторе свободной воли в мире и об индивидуальной личной ответственности. Люди либо принимают свинство, либо ему противостоят. Так называемое «неправое большинство» ищет идеологию, которая оправдала бы его неспособность к проявлению воли. Православие также грубо подогнано под всю эту псевдоправду, а критерий эстетического переходит почему-то в критерий нравственного┘ Русские придают уродству черты святости, чтобы его оправдать. Вот убили отца Меня. Реплики в СМИ: «Это мы проходим испытания┘» Однако условие прохождения испытаний совсем иное, и человек должен отдавать себе отчет как в том, ч т о происходит, так и в том, что м о ж е т произойти. Нельзя оправдывать убийство тем, что Россия якобы – в который уж раз! – проходит «очередное испытание». Некоторые называют его «великим». Но, простите, в чем же величие всей этой низости? Адаптированное «под себя» православие, «святость» же на деле – не более чем ореол над уродством... Если из ситуации сделан вывод и что-то меняется – да, тогда испытание┘ Поэтому-то ИХ так безумно раздражает как Набоков – «король без королевства» с мечом в руках, так и «принцесса без трона» со шпагой: оба воюют с пошлостью, сбрасывая с уродливых постаментов дутых героев, кумиров на час, даунов души и сердца».

«Борцы сумо»

На самом деле красота – тождество, общий знаменатель прозы В.В.Н. и М.П. По словам Палей, «красота – категория еще и этическая, ибо безнравственно практически всегда то, что некрасиво». «Стиль» же, «эмиграция», «мизантропия», которыми «измеряют» этих писателей, – не более чем попытка «связать» прозаиков, да и похоронить в «классификационных рядах»: провальная, стоит отметить, попытка. Столь же провальной оказалась бы «операция» по, так скажем, «прививке В.В.Н. и М.П. любви к родине», ибо – не мною, разумеется, замечено – любить то, что представляет собой современное человечество (вне зависимости от точки его нахождения на планете), представляется довольно анекдотичным.

Между тем Набоков и Палей любят живую жизнь и отражают ее на бумаге не «во имя чего-то»; не ту «жысть», в которой всенепременнейше «должно быть место подвигу», но тот самый ежедневный, ежечасный, ежесекундный процесс бытия (который В.В.Н. и М.П. описывают с присущей им ироничностью, сарказмом, болью или негодованием)┘ Тем же, у кого «бельмо на глазу», кого не интересует любование деталями, нюансировка «и так понятных состояний души», «дотошные» описания людей, которые больше никогда не появятся на страницах романа, все это кажется лишним, «необязательным», «вторичным».

Марина Палей: «┘тогда и большая часть киноклассики кажется кому-то попросту ненужной, потому как развитие действия – то есть примитивный сюжет – отсутствует. Например, «Зеркало» Тарковского: там ведь показана человеческая жизнь именно что не по вертикали, а по горизонтали, когда ценен каждый момент бытия. И в этом смысле Набоков, как и я, ни больше ни меньше – борцы за жизнь. Настоящую. Очищенную от фальши героев не только перед самими собой, но и перед читателями. В экзистенциальном смысле, если хотите, «борцы сумо» (смех).

«Арка»

«Арка», которую перекидывают от Набокова к Палей, чаще всего упоминается со знаком минус, хотя, казалось бы, почему? Мастера подобного класса рождаются, быть может, раз в столетие: 1899-й, Санкт-Петербург/ 1957-й, Ленинград (если же брать поэтов, то: 1892-й, Москва/ 1940-й, Ленинград┘). Но если попытаться «проявить арку» Набоков – Палей, то скорее всего «проявится» она с приставкой «нео». Переосмысляя творчество В.В.Н., М.П. выдает соприродный по духу, но тем не менее совершенно самодостаточный продукт: см., например, романы «Ланч», «Жора Жирняго», «Клеменс».

Шарик

Несколько слов о пресловутой эмиграции: излюбленная тема «претензий» к этим писателям (она у В.В.Н. и М.П. в географическом смысле – всегда «во-вторых»; во-первых – всегда – эмиграция «внутренняя», что является вещью для писателя абсолютно закономерной). И Палей, и Набоков не могли больше оставаться в России, а «не могли больше» означает только то, что означает: отъезд. И потому в категоричном (и для российской аудитории довольно болезненном) заявлении М.П. о том, что «жить в России и любить Набокова нельзя» (!), скрывается, возможно, очередная попытка дистанцирования от «страны Эр». Удачная, заметим: работа с разными лексическими слоями нескольких европейских языков обогатила и без того ее блестящий русский. Вообще «европейский» период творчества М.П. представляется еще более плодотворным, нежели «российский»: смотрите-ка, от «Евгеши и Аннушки» («Знамя», 1990) до «Клеменса» («Время», 2007)! Диссертабельнейшая тема. Издательнейшая. Благодатнейшая.

Марина Палей: «Автора воспринимают, будто он – дырявое ведро. Это напоминает пресловутое «античное» наполнение бездонных бочек. Но в том-то все и дело, что «дыры» никакой нет! Писатель есть феномен языка. Соответственно язык не может в ы л и т ь с я из писателя, если он уехал: это ясно даже школьнику, если он хоть немного умеет думать и смотреть на ситуацию со стороны. Что, русская эмиграция многочисленных волн не создала шедевров? Или так: допустим, в первой волне шедевры присутствовали, а в четвертой-пятой – уже не?.. Но как же быть с фактами, прямо отвергающими заразную идеологию, идеологию именно что клеветы многочисленных российских «ученых», пытающихся доказать обратное? Однако черное есть черное, а белое – это белое. Не стоит повторять за литературной толпой «неверный цвет». Патриотический раж – суть оправдания собственной узости мышления и довольно бестолково расставленных акцентов в «пьесе», главным героем которой является Автор».

Где и как

А Автору, если к персоне его применимо слово Писатель, и по большому счету, и по малому, и по гамбургскому совершенно безразлично (в профессиональном смысле), где жить. Очень симптоматично – имея в виду оценку правильной позиции по отношению к этому вопросу – привести высказывание проф. Жолковского: «Язык – вещь портативная, он сконцентрирован не на некоей территории, а в носителе языка». Дважды два: не суть, где и как ты живешь – суть в том, как и о чем ты пишешь. Уайльд высказывался когда-то, что «естественность – это всего лишь другая поза», и был, разумеется, прав. К чему всё: у Набокова, как и у Палей, «всего лишь другая поза», обогащенная и обновленная сменой социокультурных и языковых сред/срезов/пластов. Пространственные же границы давно открыты┘ Что же касается тем и сюжетов, то стойкое «официальное» мнение-камешек, брошенное в воду, увы, продолжает пускать круги: русские-де хотят читать о себе. Однако замечу: «наш сват» интересуется «нашим сватом», осевшим «за бугром», чаще, чем принято думать.

Дальше, дальше, дальше┘

Однако Палей идет дальше земных границ, мысля как бы и не совсем «по-человечески». В «Записках с Западно-Фризских островов» она отмечает: «Я не хочу писать на языке людей», что роднит ее с Беккетом, которому в конце жизни каждое слово казалось «ненужным пятном на тишине». Фраза же «Я не хочу писать на языке людей» отсылает нас прямиком к, скажем, этой цитате: «Человек есть мера всех вещей!» Так могут думать, – говорил Гуссерль, – только в сумасшедшем доме». Но в том-то все и дело, что никак не «человек» мера всех вещей – в том числе и в творчестве М.П. и В.В.Н. В том-то все и дело, что для них – писателей экзистенциальных – «царь природы» в том виде, в котором он находится (и проявляет себя!) сейчас, просто не может быть «эталоном», как не может быть принята и вся его «философия», основанная на удовлетворении – в массе своей – желудка и гениталий.

Марина Палей: «Отклонение от т.н. официального стиля в искусстве по разным причинам в разные эпохи преследовалось вариативно. Но тема суть одна. В эпоху абсолютизма, например, отклонения от классицизма либо преследовались, либо – в лучшем случае – почитались низкопробной литературой. Что происходит с моими текстами – текстами, в последнее время выламывающимися из формата большинства российских литжурналов? То же самое. Автора не печатают не по причине его «литературной нехорошести», а подчас равно наоборот, потому как автор перерос так называемый формат. Если же критерий «эстетического» переходит в критерий «нравственного», волей-неволей думаешь о душевном здоровье «судей». Однако ничей дар нельзя «отформатировать».

Литература как она есть

Собственно, проза Набокова и Палей – тот самый «мозгодробильный аппарат» для приспособленцев к «жизненке», по предсказуемой «духовке» которых изящно и хладнокровно (чем не бесстрашные канатоходцы?) идут как автор бессмертной «Защиты Лужина», так и блистательного «Клеменса».

Аплодисменты!