Михаил Эпштейн
Гламур начал вызывать иронию, но до ненависти дело не дошло...
Хоан Миро. Поэтический предмет. 1936. Музей современного искусства, Нью-Йорк.
Выборы Слова года уже давно проводятся в США, Германии, Японии. Слово года еще более знаково, чем человек года, оно позволяет подвести кратчайший итог минувшему и конспективно запечатлеть его в памяти потомков. В этом году к клубу стран, осмысляющих себя в мини-жанре одного слова, присоединилась и Россия. Список слов, бывших на слуху за минувший год, был составлен читателями электронной рассылки «Дар слова» (более трех тысяч подписчиков). А голосование по списку проводилось Центром развития русского языка (при Международной ассоциации преподавателей русского языка и литературы). В роли жюри выступил научно-творческий совет центра, в состав которого входят поэты и прозаики Светлана Kекова, Анатолий Курчаткин, Григорий Марк, Сергей Соловьев, Татьяна Щербина; лингвисты и филологи Ольга Глазунова, Людмила Зубова, Максим Кронгауз, Валерий Мокиенко, Наталья Фатеева; философы и культурологи Григорий Тульчинский и Михаил Эпштейн. Всего на голосование поступило около полусотни слов, причем в духе отечественной традиции («Бог с дьяволом борются») было решено проводить выборы по двум номинациям: Слово и Антислово.
Слова года
В первой номинации вперед с большим отрывом вырвалось слово «гламур» (35 баллов), которое почти все члены научно-творческого совета сочли ключевым для минувшего года, причем во всех возможных производных («гламурный», «гламурненько», «огламурить» и даже «страна Гламурия»). Вот как объяснила свои мотивы писательница и журналистка Елена Черникова, которая первой выдвинула эту кандидатуру: «Лет пять назад, когда гламур вдруг выпрыгнул-выскочил в России, он был (в СМИ) хороший, заветный, желанный, красивый, прочее. Конечно, никто из всерьез употреблявших это слово не помнил, что по-настоящему гламурными, то есть роскошными, чарующими, обольстительными, были основательницы этого стиля и образа, символы гламура Грета Гарбо, Марлен Дитрих. Многие в России вообще полагали, что это слово не из словаря, а с обложки одноименных колготок, но выговаривали его с энтузиазмом и придыханием. Прошло некоторое время, и сейчас российский гламур вместе с гламурными девушками, вещами, манерами, журналами, вечеринками начал вызывать иронию. До ненависти дело не дошло, по-моему, только потому, что обнаружились пустота и вторичность, отсутствие внутреннего, бессмысленность. Роскошь, но крикливая. Блеск, но как по разнарядке, обязательный, а то просто «не жизнь, а каторга какая-то», без гламура-то. Крайняя степень потребительства – по сути. Понятие перебежало из эпохи в эпоху, от символа к символу, от Греты Гарбо – к Собчак Ксении Анатольевне... Смешно, хоть плачь». А вот комментарий философа Григория Тульчинского: «За этим словом – апофеоз 2007 года, полное торжество массовой культуры и ее ценностей. Идеал российской «элиты». Полуприкрытые глаза, устремленные куда-то по диагонали вверх, приоткрытый рот, вокруг облачка тумана и блаженства. Плюс откровенное программирование не только в рекламе, но и в новостях, политике...» Писатель Анатолий Курчаткин находит гламурность не только в материальном образе жизни элиты, но и в новом общественно-политическим истеблишменте: «Гламур в уходящем году стремительно распространился на жизнь всех категорий российского населения, ворвался в политику и занял в ней хозяйское положение. Все наши выборы, процесс выдвижения кандидатов в депутаты, в президенты, выступления этих кандидатов превратились в сплошной гламур в его нынешнем значении для русского уха, иначе говоря – никакой правды, одна глянцево-золоченая видимость».
Второго места по количеству баллов (23) удостоились «нанотехнологии» и вообще «нано-» как самый продуктивный элемент большого числа новообразований: «наноиндустрия», «наноматериалы», «нанороботы», «нанотрубы» и прочие «наности». Хотя слово «нанотехнология» было изобретено еще в 1974 году в Японии, долгое время оно оставалось достоянием ученых, потом перешло в научную популяризацию и журналистику и вот в минувшем году взорвалось уже множеством вполне осязаемых потребительских товаров, рекламируемых под модной этикеткой, включая «нанокрем» и «нанокефир», которые к собственно нанотехнологиям не имеют ни малейшего отношения. Ситуация с «нано-» напоминает стремительную карьеру таких технических понятий, как «кибер-» (кибернетический) и «э-» (электронный), которые были удостоены звания Слова 1994 и 1998 года (по американской версии).
Примерно тот же путь прошли «блог» и «блоггер», занявшие третье место (15 баллов). Слово «блог» (сокращение от «weblog», сетевой дневник), 1999 года рождения, возникло в кругу «жэжистов» («живожурнальников»), да там, собственно, и осталось, но сам этот круг за последние годы стремительно расширился, и в наше время уже мало кто из грамотных людей не подался в блоггеры. От министров до маргиналов, от пенсионеров до первоклассников – все «убложают» себя дневниковой словесностью. По мысли писателя Григория Марка, «стремительно раздувается вокруг нас блогосфера, и все глубже – хотим мы этого или нет – мы будем в нее погружаться. Мы должны как можно быстрее научиться жить среди блогов».
Далее в порядке признания их смысловых заслуг перед обществом следуют такие слова: «раскрутка» (11), «выборы» (9), «гендер», «пиар» и «имхо» (по 7). Последнее распространено опять же среди блоггеров в значении «по моему скромному мнению» (IMHO, аббревиатура английского выражения in my humble opinion). Заметим, что из восьми слов, занявших высшие ступеньки, шесть – иностранного происхождения. Таков удельный вес нашего языкового импорта из передовых стран. А вот про успехи нашего языкового экспорта говорить пока не приходится. Последние русские слова, которые имели международный успех и вошли в иностранные словари, – это двадцатилетней давности «гласность» и «перестройка». Горбачевская эпоха оставила более глубокий след в чужих языках, чем две последующие, когда русский язык богатеет почти исключительно за счет импорта.
Антислова
Теперь перейдем ко второй номинации. Если Слово года в наибольшей степени концентрирует в себе его проблематику, заботу и интерес, то Антислово – подмену и извращение понятий. Два слова разделили первое место в состязании на звание Анти, то есть самого фальшивого, аморального, пропагандистского: «креатив» и «политконкретность» (по 15 баллов). Сначала о первом, более известном. Как замечает о «креативе» писатель Сергей Соловьев, «мельче и повсеместней этой монеты уже трудно себе представить». Техническая инструкция, политический лозунг, пиаровский трюк – все это именуется креативом, а автор таких сочинений – не халтурщиком, а креативщиком. Писательница Татьяна Щербина: «Креатив – это претензия и одновременно пародия на творчество и творение». Действительно, креатив – это попытка уравнять ловкую и выгодную, а чаще тупую и бессмысленную придумку с деятельностью творца, самовыражением свободного духа.
Еще одно слово, занявшее высшую ступеньку почета в перевернутом мире антислов, стало главным открытием конкурса. «Политконкретность». Вы не очитались: речь идет не о навязшей в ушах американской политкорректности, а о явлении сугубо российском и весьма злободневном. Номинатор этого антислова лингвист Ольга Глазунова так определяет его значение: «Политконкретность – это когда в политике все заранее предопределено, как, например, с выборами в Думу и с выбором будущего президента. Путин выступил за «Единую Россию», она получила большинство, выдвинул преемника – за него все и проголосуют». Можно добавить, что в последнее время слово «конкретный» приобрело широкую популярность в таких сленговых выражениях, как «конкретный пацан», «конкретный мужик». То есть находящийся при деле, причастный, ангажированный, втянутый, задействованный, не абстрактно-невинный. Кто они, политконкретные? Те, кто весьма конкретно себя заявил, «позиционировал» в рамках господствующей политики. Председатель избиркома, полагающий, что «президент не может быть не прав» (формула папской непогрешимости). Деятели культуры и спорта, умоляющие президента (из любви лично к нему) нарушить Конституцию. Педагоги и воспитатели, организующие движение малолетних «мишек» во имя победы «общемедвежьего» дела. Ощутите разницу: на Западе – политкорректность, в России – политконкретность. Слово на редкость емкое. И деликатное. Зачем оскорблять людей: дескать, продались, охолуели (выразительный, но очень уж обидный неологизм Бориса Немцова). Просто это конкретные люди. Политически конкретные. Так что Запад все-таки к нам подступает – с другой стороны. Теперь мы будем таких людей называть политконкретными, что в высшей степени политкорректно.
Слово становится «анти» не потому, что оно обозначает нечто отрицательное, а потому, что оно лжет, передергивает, искажает свой предмет: очерняет, если он белый, или обеляет, если он черный. В этом смысле слово «гламур» ничего не искажает и не подменяет, оно прямо называет товарный блеск, потребительский рай, показную роскошь честным словом «гламур», которое ничего иного и не подразумевает. Если «гламур» и указывает на фальшь, то делает это безо всякой фальши. То же самое и слова «пиар» и «раскрутка» – они обозначают вполне очевидные формы общественной и коммерческой жизни: навязчивую, нахрапистую, бесцеремонную рекламу тех или иных людей, товаров, брендов – и употребляются по своему прямому (на)значению. Другое дело – антислова. Третьим в их ряду идет «преемник». Прекрасное слово, раньше не столь уж употребительное, знакомое, например, по такому школьному контексту: «Лермонтов стал преемником Пушкина в русской поэзии». Но в нынешнем обиходе, замечает Григорий Тульчинский, «слово просто достало. Частотой употребления. Политическим цинизмом». Оно подразумевает иной механизм передачи власти, чем тот, который закреплен традициями демократических обществ. Вполне возможно, что новое значение слова «преемник» настолько закрепится в языке, что, услышав про Лермонтова – преемника Пушкина, школьники захотят уточнить, какой административный ресурс использовал Александр Сергеевич, чтобы, освободив вакансию первого поэта, протолкнуть на нее Михаила Юрьевича.
Не менее выразительно следующее антислово – «шакалить». Всего один раз употребленное президентом (по поводу политических оппонентов, шакалящих у иностранных посольств), оно глубоко врезалось в историческую память сограждан. В ту самую историческую память, начиненную зоологическими кличками, где сталинский генпрокурор Вышинский уже объявлял Н.Бухарина «помесью свиньи и лисицы». Вслед за чем последовала высшая мера. Да и чего еще заслуживают эти нелюди? Номинатор биолог Зоя Рысина напоминает, что глагол «шакалить» ворвался в наш язык из уголовного жаргона и означает «попрошайничать». А вот комментарий писателя А.Курчаткина: «Слово удивительно энергичное, зрительное, емкое, образовано по всем правилам русского языка и хорошо «ложится» на него. Мы знали, что наш президент умеет припечатать смачным выражением. Однако он употребил это слово в отношении политических игроков, которые никак не похожи на шакалов, напротив – в известной мере выступают даже в роли жертв (как к ним ни относись), а потому это выразительное слово звучит как «антислово», и никак по-другому». В число антислов и антивыражений вошли также «враги России», «мачо» и «мачизм», «рейдер(ство)», «слив», «слить» (информацию, человека) и «дикие девяностые».
Вот как в итоге распределились места по двум номинациям:
Слово:
1. гламур – 35 баллов
2. нано- (включая нанотехнологии) – 23
3. блог (и блоггер) – 15
4. раскрутка – 11
5. выборы – 9
6–8. пиар – 7
гендер – 7
имхо – 7
Антислово:
1–2. креатив – 15
политконкретность – 15
3. преемник – 11
4. шакалить – 9
5–6. враги России – 6
мачо, мачизм – 6
В заключение – итоговое определение года по сумме его самых знаковых слов. 2007-й – гламурный год с креативной мечтой о нанотехнологиях и под знаменем политконкретности. Возможно, таким он и останется в памяти потомков, во всяком случае если они захотят поверить его современникам.
Дарья Гармоненко