Тростник, колеблемый ветром безумия

Перед судом совести

1 марта 1927 года ему исполнилось 35 лет. Он один из самых известных писателей Японии. Его охотно переводят на иностранные языки и читают во всем мире. Бывший ученик сэнсэя Нацуми Сосэки, благословившего его первые литературные опыты, ныне сам признанный мастер и имеет своих талантливых последователей. Многие его новеллы, в том числе «Нос», «Бататовая каша», «Генерал», «В чаще», отмечены критикой.

У него есть дом, семья, дети. Его читают и почитают, критикуют и поучают, а он, несмотря ни на что, по-прежнему идет своим единственным путем в искусстве и жизни. Правда, путь этот приведет его к бездне, но это был его путь – путь Акутагавы Рюноске, и, встав на него однажды в 1914 году, он не собирался сойти с него в 1927-м. Даже перед страшным ликом неотвратимо надвигавшегося на него безумия. Даже перед лицом смерти.

Сборники его новелл продолжали издаваться и раскупаться. Два года назад, в 1925-м, серия «Собрание современных произведений» открылась томом его рассказов, он же выступил и в роли составителя, выстроив книгу, как ему хотелось. Казалось, было все – не было лишь одного: душевного равновесия. У него возникает неодолимое желание оглянуться назад, трезво оценить свою позицию в искусстве.

Акутагава Рюноске перелистывает страницы своей жизни┘

Человеческая жизнь

Человеческая жизнь похожа на Олимпийские игры под началом сумасшедшего устроителя. Мы учимся бороться с жизнью, борясь с жизнью. Тем, кто не может без негодования смотреть на такую глупую игру, лучше скорее отойти от арены. Самоубийство, несомненно, тоже хороший способ. Но кто хочет оставаться на арене жизни, должен бороться, не боясь ран.

О том же

Человеческая жизнь похожа на коробку спичек. Обращаться с нею серьезно – смешно. Обращаться не серьезно – опасно.

Детство, отрочество, юность

Он родился в Токио 1 марта 1892 года по европейскому календарю. Принятый в Японии старинный календарь показывал месяц Дракона, день Дракона, час Дракона. И поэтому дали имя ему Рюноске, ибо «рю» – смысловой иероглиф этого имени – означает «дракон». Считалось, что ребенок родился в неблагоприятные годы да еще не у молодых родителей. Все это, по поверью, могло повредить младенцу.

Следуя древнему обычаю, 42-летний Ниихаро Тосидзе, торговец молоком и владелец пастбищ на окраине столицы, и 33-летняя жена его из семейства Акутагавы вынуждены были притвориться, что ребенка подкинули. За год до рождения Рюноске умерла его старшая сестра, мать винила в этом несчастье себя. Душевные силы медленно подтачивали здоровье женщины. Малышу не исполнилось и года, как ее настигло психическое расстройство. Можно сказать, что Акутагава потерял мать за десять лет до ее кончины. Много позже он вспомнит: «Мать ни разу не была нежна со мной по-матерински. Обычно она, собрав волосы в пучок и заколов их гребнем, в одиночестве сидела целыми днями в нашем доме, в Сиба, и курила длинную трубку... Лицо ее было почему-то безжизненным, серым».

Безумие матери всю жизнь будет висеть над ним дамокловым мечом. Старинное предание также предсказывало детям, родившимся в столь зрелом для родителей возрасте, печальную судьбу.

Его детство и юность прошли в семье старшего брата матери, вполне обеспеченного человека, начальника строительного отдела Токийской префектуры Акутагавы Митиаси, давшего ему не только свою фамилию, но и прекрасное образование и воспитание. Он увлечен чтением с детства, в четырнадцать с жадностью неофита набрасывается на Франса и Ибсена, а в двадцать зачитывается Мопассаном, Бодлером, Стриндбергом, Толстым. Все это определяет призвание молодого человека, и в 1913 году Акутагава Рюноске становится студентом отделения английской литературы Токийского университета.

Круг чтения

«После окончания средней школы я много читал, – напишет он в миниатюре «Мои любимые книги». – Особенно мне нравились помпезные произведения таких писателей, как Уайльд или Готье. Видимо, это соответствовало моей натуре, но в то же время отражало мое пресыщение японскими натуралистическими романами. Ко времени окончания колледжа в моих вкусах произошли большие изменения. Уайльд и Готье стали вызывать у меня острую неприязнь. Именно с этого момента меня привлек Стриндберг.

В те годы искусство, лишенное микеланджелевской мощи, казалось мне ничего не стоящим. Это произошло, видимо, под влиянием «Жан-Кристофа», которого я тогда прочел. Так продолжалось до окончания университета, а потом постепенно стремление ко всему пышущему мощью стало угасать, и меня увлекли книги, обладающие спокойной силой. Я говорю о спокойной силе – произведения, лишенные ее, не вызывали моего интереса. И тогда меня привлекли и оказались для меня полезными произведения Стендаля и Мериме, а из японцев – Сайкаку».

«Я очень несчастлив┘»

Именно в это время Акутагава с товарищами задумывает и начинает издавать журнал «Синсите». Три раза умирал журнал и трираза возрождался под тем же названием, но только в третьем возрожденном «Синсите», в его первом номере, вышедшем в свет в феврале 1914 года, читатель встретил новое для себя литературное имя Акутагава под переводом новеллы Анатоля Франса «Валтасар».

А уже в майском номере появляется новелла «Старость». Еще до того как появиться на страницах журнала, он писал своему товарищу: «Я стал участником журнала «Синсите». И не потому, что жажду печататься именно сейчас, а потому, что мне это будет полезно для подготовки себя к общему печатанию. Я думаю, это правда, что человек и его самовыражение – нерасторжимое целое. Мне неприятно иметь скрипку с оборванными струнами. Я хочу связать эти струны. Перевел новеллу Анатоля Франса. Я буду в отчаянии, если ее не напечатают. Я очень несчастлив – из всех участников журнала я самый неумелый».

«Кондзяку-моногатари»

Период ученичества длился недолго, около двух лет, и как писатель Акутагава Рюноскэ родился не после публикаций «Старости», а после написания новелл «Ворота Расемон», «Нос», «Бататовая каша». В поисках своего пути он обратился к старинному отечественному литературному памятнику ХI века «Кондзяку-моногатари» («Повесть о временах давних»). В нем он нашел то, что не находил в действительности, – необычайное событие. Но событие, необычный сюжет были всего лишь подспорьем, необходимым условием для раскрытия главного, что интересовало Акутагаву – психологии человека, его поведении в ситуации экстремальной, доведенной до предела.

Под его пером средневековый рассказ о воре, тайком пробирающемся в верхний ярус ворот Расемон и ограбившем старуху и покойницу, у которой та вырывала волосы для продажи, превратился в законченный психологический этюд. Это история о некоем слуге, выгнанном разорившимся хозяином. Он никогда не помышлял ранее стать вором и все-таки стал им вопреки своим благим намерениям. Его потрясает вид старухи-нищенки, ворующей волосы у мертвой. И вор, и старуха – каждый по- своему – ни в чем не виновны. Воровать надо, чтобы выжить. И ничего изменить нельзя – такова психология маленького человека.

Но «Ворота Расемон» были интересны не только таким психологическим поворотом. При внимательном чтении новеллы открывался и другой пласт, из которого можно было сделать вывод, что и общество виновато в судьбе этих людей. Возникал вопрос: если общество отказывается от ответственности за судьбы героев, должны ли они испытывать по отношению к нему хоть какие-то обязательства? Никто ни за что не отвечает, все катится к гибели, столица в запустении, единственное желание – уцелеть любой ценой – убивает человеческое в человеке.

...Уже с первых шагов в литературе Акутагава настойчиво искал свой собственный путь. Но так или иначе начинающий автор нуждался в поддержке, участии искреннем и заинтересованном. Замирая от робости, перешагнул он порог своего любимого писателя Нацуме Сосэки, сыгравшего впоследствии огромную роль в его жизни.

Из письма Нацуме Сосэки:

Ваша новелла (речь идет о «Носе». – Г.Е.) показалась мне чрезвычайно интересной. Бросается в глаза, что в новелле использован совершенно новый, неизвестный прежде материал. Правильно выбран стиль, соответствующий содержанию┘ Я восхищен. Написав еще таких двадцать–тридцать произведений, вы превратитесь в писателя, которого еще не знала литература...

Пророчество сэнсэя постепенно сбывалось. Акутагава продолжал работать, стремительно завоевывая признание читателей. Он пишет «Бататовую кашу», «Оиси Куросава в один из своих дней», «Муки ада». Выходят первые сборники рассказов. Писатель размышляет о трагедии маленького человека, не умеющего противостоять жестокости и насилию; резко критикует бусидо («путь воина» – систему морали и поведения самурая).

Сэнсэй

После окончания университета Акутагава переезжает в Иокосука, где вынужден заняться нелюбимой им преподавательской деятельностью. Получив должность преподавателя английского языка в Военно-морской школе, он подготавливает свою будущую жену к нелегкой трудовой жизни: «Мое жалованье всего 60 иен – до чего же я беден. Тебя ждет печальная участь, будь готова к этому».

Он мучается, пытается вырваться из школьной рутины и все свободное время отдает литературе. За девять месяцев жизни в провинции Акутагава подготовил к печати сборник «Ворота Расемон» и написал около двадцати новелл, миниатюр, эссе и статей.

После женитьбы Акутагава принимает предложение о сотрудничестве газеты «Осака майнити симбун» и подписывает с ней договор, весьма улучшающий его материальное положение. Он поступает так же, как когда-то поступил его учитель Нацуме Сосэки, сменив преподавательскую деятельность на работу в газете. Он поселяется в родительском доме в столице. «Теперь, – заявляет он, – в отличие от того, что было прежде, посвящу себя целиком творческой деятельности...»

И он действительно целиком погружается в литературную работу. А по воскресеньям в его кабинете собираются друзья и единомышленники и ведутся споры о литературе. Акутагава Рюноскэ создает свою школу. Поэт и прозаик Такии Косаку, принимавший участие в этих встречах, рассказывал: «...Сэнсэй добивался, чтобы рукопись начинающего писателя не копировала его произведений, а отличалась собственной неповторимостью, он руководил начинающим писателем, указывая ему на мельчайшие, внешне неприметные промахи».

Зло побеждает добро

В двадцатые годы выходят один за другим новые сборники его новелл: «Волшебный фонарь», «Цветы ночи», «Весеннее платье». Он пытается сформулировать свое понимание предназначения искусства и приходит к следующему довольно-таки важному для себя выводу: «Искусство для искусства, во всяком случае искусство для искусства, когда речь идет о художественном творчестве, может вызвать лишь зевоту».

Он все глубже и пристальней всматривается в современность, исследуя ее больные узлы. От критики нравов переходит к весьма резкому для его обычного мирочувствования неприятию социальных пороков общества, в котором живет.

В его творчестве происходят существенные перемены. Если раньше героем, как правило, был так называемый вневременной человек – человек в о о б щ е, то ныне он стремится к изображению характера героя, связанного с конкретной исторической действительностью. В этой действительности человек погибает, индивидуальное добро не в силах было противостоять общественному злу. Трагедия коренилась не только в сознании, но и в социальном устройстве общества. Но Акутагава не был революционером – он был гуманистом. Примирить человека и общество писателю не удавалось, он настойчиво искал выход из этого противоречия и не находил.

Душевного равновесия не наступало. Он часто болел в последние годы. Материальное положение было не из лучших. Он делился с друзьями: «То, что стоило бы написать, никак не пишется. То, что мог бы написать, писать не стоит».

Это был полный крах – рушилось то последнее, на чем стояла его жизнь.

Врачи советуют ему на какое-то время покинуть столицу и пожить в небольшом курортном местечке, богатом целебными источниками. Но и эта вынужденная мера не помогает. Страх перед надвигающимся безумием одолевает его. Все чаще и чаще приходят мысли о самоубийстве. Он понимает, что единственное спасение в работе, и начинает писать «Диалог во тьме».

Собеседники – Совесть, Искусство, Вдохновение

Испытывающий ужасные нравственные муки, он ведет диалог с тремя богами, которым поклонялся всю жизнь, – Совестью, Искусством и Вдохновением.

Спор с Совестью проигран, Акутагава признает себя виновным во всем. Да, он поэт, он художник, он мыслит образами, но он и человек и поэтому несовершенен. Несовершенен изначально и готов примириться с судьбой. Но для Совести смирение не оправдание. Она оставляет истерзанного художника страдать в им же созданном аду одиночества.

В диалог вступает Искусство, которому он служил страстно и правдиво все эти годы. Искусство стремится восстановить его душевное равновесие, взывает к его художнической, а значит, и провидческой миссии. Но оно и искушает художника: «Ты забываешь свое «я». Цени свою индивидуальность и презирай низкий народ».

Но Акутагава против такого «избранничества»: «Я и без твоих слов ценю свою индивидуальность. Но народ я не презираю. Когда-то я сказал: «Пусть драгоценность разобьется, черепица уцелеет». Шекспир, Гете, Тикамацу Мондзаэмон когда-нибудь погибнут. Но породившее их лоно – великий народ – не погибнет. Всякое искусство, как бы ни менялась его форма, родится из его форм». Но даже придя к этой мысли, Акутагава прекрасно понимал, что мир с собою уже невозможен. Ему суждено было быть «распятым на кресте жизни».

И тогда третий голос раздается во тьме, голос Вдохновения, той таинственной силы, что никогда не оставляла его. Голос: «Что ты делаешь?» – «Я только пишу», – отвечает поэт. «Почему ты пишешь?» – «Только потому, что не могу не писать». Голос: «Так пиши. Пиши до самой смерти». Художник отвечает: «Разумеется, да мне ничего иного и не остается». – «Писать – в этом надежда, писать – в этом твое спасение. Возьми в руки перо, Акутагава Рюноскэ. Ты должен жить. Тебе еще есть что сказать людям. Новые замыслы воплотишь ты на бумаге. – Голос уходит. – Акутагава Рюноскэ! Вцепись крепче корнями в землю! Ты – тростник, колеблемый ветром. Может быть, облака над тобою когда-нибудь рассеются. Только стой крепко на ногах. Ради себя самого. Ради твоих детей. Не обольщайся собой. Но и не принижай себя. И ты воспрянешь».

Веронал – спасение от тягот жизни

Но воспрять духом он так и не сумел.

В начале апреля 1927 года Акутагава закончил «Зубчатые колеса». С протокольной точностью он описал свои ощущения, встречи с людьми и разговоры с ними во время одной из последних поездок в Токио. Щемящей горечью веяло от этого рассказа. По всему было видно, что его уже тяготила жизнь – он был не в ладах не только с миром, но и с самим собой. Он закончил это трагическое повествование такими словами: «Писать дальше у меня нет сил. Жить в таком душевном состоянии – невыразимая мука! Неужели не найдется никого, кто бы потихоньку задушил меня, пока я сплю?»

Изнемогая под бременем жизни, он принял смертельную дозу веронала и покончил с собой на рассвете нового дня, 4 июля. Ни ему, ни его искусству не дано было побороть зло в этом мире.

Перед смертью он успел еще написать «Жизнь идиота», ставшую вершиной его творчества. Он оставил это произведение своему другу, сопроводив его следующими письмом: «┘Я сейчас живу в самом несчастном несчастье. Но, как ни странно, не раскаиваюсь. Я только глубоко жалею тех, у кого такой дурной муж, дурной сын, дурной родственник. Итак, прощай! В этой рукописи я не хотел, по крайней мере сознательно, заниматься самооправданием».

Все три произведения – «Диалог во тьме», «Зубчатые колеса», «Жизнь идиота» – были опубликованы посмертно.

Поражение

У него дрожала даже рука, держащая перо. Мало того, у него стала течь слюна. Голова у него была ясной только после пробуждения от сна, который приходил к нему после большой дозы веронала. И то ясной она бывала каких-нибудь полчаса. Он проводил жизнь в вечных сумерках. Словно опираясь на тонкий меч со сломанным лезвием.

(Из «Жизни идиота»)

P.S. Акутагава Рюноскэ признан классиком японской литературы. В Японии учреждена премия его имени, ежегодно присуждаемая молодым писателям. Основные его произведения переведены на английский, немецкий, французский и другие языки. В России Акутагава издавался начиная с 20-х годов.