Владимир Зинченко Психологи сравнительно недавно заподозрили, что изучаемая ими реальность имеет не только четвертое, но и пятое - смысловое - измерение, преобразующее пространство и время. Это, возможно, первое по важности измерение поэзия открыла значительно раньше науки: "Нам четырех стихий приязненно господство,/ Но создал пятую свободный человек:/ Не отрицает ли пространства превосходство / Сей целомудренно построенный ковчег?"
Не самые прозрачные строки Мандельштама. Четыре стихии - небо, вода, земля, огонь, объединенные пространством. Пятой стихией может быть созданное свободным человеком время. Какой ни была бы эта стихия, важно, что она "превосходнее пространства".
В "Разговоре о Данте" Мандельштам еще более категоричен: поэзия "с потрясающей независимостью водворяется на новом, внепространственном поле действия, не столько рассказывая, сколько разыгрывая природу при помощи орудийных средств, в просторечье именуемых образами". Поэт водворяет поэзию и на новом вневременном поле: "Чтоб полной грудью мы вне времени вздохнули/ О луговине той, где время не бежит".
***
На вопрос, что такое время, Мераб Мамардашвили отвечал: "Оно есть предельное отличие предмета от самого себя. Как пространство есть отличие одного предмета от другого". Или словами Бродского: "Время больше пространства. Пространство - вещь./ Время же, в сущности, мысль о вещи./ Жизнь - форма времени. Карп и лещ -/ сгустки его. И товар похлеще -/ сгустки. Включая волну и твердь/ суши. Включая смерть".
Человек живет в пространстве времен: в прошлом, настоящем, будущем, в безвременье┘ Строго говоря, каждый миг представляет собой элементарную единицу вечности. Если б это было не так, у человека никогда бы не возникла идея вечности.
В мечтах, которые содержат не только временную, но и предметно-пространственную составляющую, люди живут как минимум в приличном времени. Ранний Блок пишет: "Белой мечтой неподвижно прикован/ К берегу поздних времен". У зрелого поэта находим иное: "Что же делать, если обманула/ Та мечта, как всякая мечта┘"
Аналогичное расхождение между мечтами и реальностью присутствует и у Мандельштама. В юные годы поэт пишет: "Будет и мой черед -/ Чую размах крыла./ Так - но куда уйдет/ Мысли живой стрела?" В воронежских стихах иное: "Научи меня, ласточка хилая,/ Разучившаяся летать,/ Как мне с этой воздушной могилой/ Без руля и крыла совладать".
Смерть тоже имеет время, но это время особое. Со ссылкой на Лукреция Бродский пишет, что мертвые (или их души?) свободны от причинности. Знание, доступное им, - знание о времени, всем времени. По выражению Белого, поэзия - это пророчество. И действительно, его слова, сказанные в 1911 году: "Мир рвался в опытах Кюри/ Атомной, лопнувшею бомбой" стали пророческими. Напророчил и Хлебников: "Плыл я на "Курске" судьбе поперек".
Смерть, несмотря на убеждение большинства, что умирают только другие, присутствует и в настоящем. По поводу смерти Скрябина Мандельштам писал: "Она не только замечательна как сказочный посмертный рост художника в глазах массы, но и служит как бы источником этого творчества, его телеологической причиной. Если сорвать покров времени с этой творческой жизни, она будет свободно вытекать из своей причины - смерти, располагаясь вокруг нее, как вокруг своего солнца, и поглощая его свет".
Сказанное соответствует не очень оптимистическому заявлению Рильке, что человек рождается со своей смертью и носит ее с собой. Бродский со свойственной ему категоричностью пишет: "Время создано смертью". В загадке смерти Мандельштам видел силу культуры, ибо творчество, по его словам, все же происходит: "В сознании минутной силы,/ В забвении печальной смерти".
***
Мандельштам говорит о "пространства внутреннем избытке". Равным образом в человеке присутствует и избыток времени. Этот избыток собирается в "вечном мгновении", в "бесконечной одновременности", в "вечном теперь". Благодаря ему возникают "состояния абсолютной временной интенсивности" (Шпет), возникает "актуальное будущее поле" (Выготский), или мир чудовищной актуальности (Мамардашвили), когда "меньше года длится век". Бахтин такие состояния называл вневременным зиянием между двумя моментами времени. В таком зиянии или в зазорах длящегося опыта зарождаются превращающиеся в текст порывы.
Актуальное время вбирает в себя прямую и обратную временные перспективы. Они могут быть беспредельными, могут и съеживаться, сжиматься. В точности по Мандельштаму: "А вы, часов кремлевские бои,/ Язык пространства, сжатого до точки".
***
"Настоящему, чтобы обернуться будущим, требуется вчера", пишет Бродский. История культуры - "летопись не прошедшего, а бессмертного настоящего" (Фрейденберг). Что позволяет поверить в идею Хлебникова о существовании "Государства времен". В Государстве времен будущее познается в настоящем. Время и пространство обмениваются функциями, время переходит в пространство: "Мой основной закон времени┘ когда будущее становится благодаря этим выкладкам прозрачным, теряется чувство времени, кажется, что стоишь неподвижно на палубе предвидения будущего. Чувство времени исчезает, и оно походит на поле впереди и поле сзади, становится своего рода пространством". Но теперь уже пространством овремененным, осмысленным. Поэт описал то, чему примерно в те же годы Ухтомский дал наименование хронотопа. "Государство времен" Хлебникова можно назвать хроноутопией. Ее место он нашел в языковом пространстве, становящемся единством пространства-времени. Хлебникова волновал общий строй времени: "Помимо закона тяготения/ Найти общий строй времени,/ Основную мелкую ячейку времени и всю сеть".
Такими ячейками являются действие, образ и слово. В образе происходит максимальная концентрация времени. Бродский писал, что мы (поэты) здесь для того, чтобы узнать не только, что время делает с людьми, но что язык делает с временем. Он следующим образом комментирует строчку Одена "Время боготворит язык": "Обожествление" - это отношение меньшего к большему. Если время боготворит язык, это означает, что язык больше, или старше, чем время, которое, в свою очередь, старше и больше пространства. Так что, если время - которое синонимично, нет, даже вбирает в себя божество - боготворит язык, откуда тогда происходит язык? Ибо дар всегда меньше дарителя. И не является ли тогда язык хранилищем времени? И не поэтому ли время его боготворит?"
***
Мы смутно представляем себе, что такое возраст, возрастная норма и есть ли она вообще. Норма родственна пределу, стандарту. Но ведь то, на что способно человеческое тело, никто еще не определил. Продуктивнее говорить о развитии как норме.
Есть время астрономическое и время содержательное, мерой которого являются наши мысли и действия. Время психологическое, в котором присутствует человек со своим прошлым, настоящим и будущим. И время духовное, доминантой которого являются представления человека о вечности, о смысле, о ценностях. Соответственно есть и духовный возраст, к изучению которого психология развития почти не прикасалась.
Если представить время как течение, плывущий по нему человек подобен дельфину. Он периодически выпрыгивает из астрономического времени или ныряет в себя, в собственное время. Но это небезопасно. Можно погрузиться в свое Я и не вынырнуть вовсе или вынырнуть в доме скорби.
Поведение и деятельность начинают осуществляться во внешнем времени. Выпадения из него - начало его преодоления, начало свободы. "Пока не найдешь действительной связи между временным и вне'временным, до тех пор не станешь писателем не только понятным, но и кому-либо и на что-либо кроме баловства нужным" (Блок).
Наиболее сложной и интересной проблемой является строение событийного времени. Возможно, его имел в виду Мандельштам, говоря, что время имеет поперечный разрез, в котором кристаллизуется вечность. Насыщенность, интенсивность и продуктивность вечного мгновения настолько поразительна, что его трудно представить себе точкой на оси астрономического или содержательного времени. Здесь нужен другой образ, более плотный, чем точка, который помог бы представить, как возможно "в одном мгновенье видеть вечность".
Как возможно мгновенное видение ситуации, мгновенное озарение? Как возможно, чтобы вся жизнь промелькнула перед глазами - как у Достоевского перед несостоявшейся казнью? Такие мгновения не могут быть просто точкой. Здесь ближе подходит мандельштамовский "кристалл в поперечном разрезе вечности" или хлебниковские "крылатые и шумящие паруса времени". Для своего "Государства времени" Хлебников искал разные образы: "Мы зовем в страну, где говорят деревья, где научные союзы, похожие на волны, где весенние войска любви, где время цветет как черемуха и двигает как поршень, где зачеловек в переднике плотника пилит времена на доски и как токарь обращается со своим завтра".
У Мандельштама поэзия - плуг, взрывающий время так, что глубинные пласты времени оказываются сверху. Тогда, по словам поэта, может даже впервые "родиться вчерашний день". Бродский замечал, что "нигде время не рушится с такой легкостью, как в уме".
Хлебников и Мандельштам точки абсолютной временной интенсивности называли "узлами времени" или "узлами жизни". Узлы социального времени распутывает Солженицын в "Красном колесе". Развязав свой узел, человек сможет выбрать осмысленный вектор движения. Запутавшись в нем, окажется заложником обстоятельств, захлебнется в течении времени или будет носиться по его поверхности и не сможет подняться над ней. Лишь поднявшись над потоком времени, человек в силах если не по-знать, то хотя бы со-знать Вечность (термины Белого).
А вот размышления Бродского, навеянные Венецией: "Вода, если угодно, это сгущенная форма времени. Если мы будем следовать Книге с большой буквы, то вспомним, что там сказано: "...и Дух Божий носился над водою". Если Он носился над водою, то значит отражался в ней. Он, конечно же, есть Время, да? Или Гений времени, или Дух его. И поскольку Он отражается в воде, рано или поздно H2O им и становится. Доотражалось то есть. Вспомним все эти морщины на воде, складки, волны, их повторяемость┘ особенно когда вода - серенького цвета, то есть именно цвета, какого и должно быть, наверное, время. Если можно себе представить время, то скорее всего оно выглядит как вода. Отсюда идея появления Афродиты-Венеры из волн: она рождается из времени, то есть из воды".
Бродский имел в виду время в метафизическом смысле, со своим лицом: "Время к вам поворачивается то той стороной, то этой; перед нами разворачивается материя времени┘ И вопрос в том, понимает ли поэт, литератор - вообще человек - с чем он имеет дело? Одни люди оказываются более восприимчивы к тому, чего от них хочет время, другие - менее. Вот в чем штука".
Такое персонифицированное время "в конце концов понимает, что оно такое. Должно понимать. И давать о себе знать". Значит контакт человека со временем двусторонний. У поэта он диалогичен. Бродский поясняет: "Время - источник ритма. Помните, я говорил, что всякое стихотворение - это реорганизованное время? И чем более поэт технически разнообразен, тем интимнее его контакт со временем, с источником ритма".
Метафизическая персонификация времени не новость. На "ты" со временем был Маяковский. Мандельштаму на плечи бросался век-волкодав. У его времени было не лицо, а звериный оскал┘
Чтобы не подчиниться времени, не быть им задавленным, вступить с ним в диалог, нужно подняться над ним и таким образом отыскать свой "горизонт по вертикали".
***
Бродский не слишком оптимистически говорил, что в раю "безработица, там тупик, там часы не бьют", время не бежит, поэтому люди вздыхают о нем, хотя мало кто согласился бы жить вечно. Поэт имеет в виду временную жизненную перспективу, которая парадоксальным образом уничтожается перспективой вечности: "┘человек есть конец самого себя/ и вдается во Время".
Ремизов не менее категоричен, чем Бродский: "...человеку в райском безвременном состоянии задумываться не полагается: мысль и время одно, а время - смерть: "я мыслю значит я умру".
У Евы время, ее время и ее биография начались лишь после изгнания из рая: "┘с той поры, когда из круга/ вечности влюбленная подруга/ вышла, чтобы время началось┘" (Рильке). Значит, чтобы начать свое время, нужно осознать, ощутить его конечность.
Люди стремятся начать новое время, не задумываясь о последствиях. Это своего рода жажда события, охота к перемене мест, желание испытать себя или нечто на себе. Чтобы началось собственное время, нужно выйти из райского круга вечности или из тысячелетнего круга рабства. Другими словами, нужно начать строить собственное время, стать участником бытия.
Без этого - скука, пустота, беспамятство. "Удивительно устроена человеческая память. Ведь вот, кажется, и недавно все это было, а между тем восстановить события стройно и последовательно нет никакой возможности. Выпали звенья из цепи! Кой-что вспоминаешь, прямо так и загорится перед глазами, а прочее раскрошилось, рассыпалось, и только одна труха и какой-то дождик в памяти┘ Так прошло много ночей, их я помню, но все как-то скопом, - было холодно спать. Дни же как будто вымыло из памяти - ничего не помню... но все это как-то смылось в моей памяти, не оставив ничего кроме скуки в ней, все это я позабыл" (Булгаков).
Это напоминает гоголевские "дни без числа". Уж лучше булгаковское "С числом недействительно", то есть время сатанинского бала. Лишенное событийности время - время распада. Оно не удерживается памятью, которая событийна, а не хронографична.
Далеко не каждому выпадает оказаться в нужное время, в нужном месте, где сходятся пространство и время. То есть в точке их пересечения. "И географии примесь к времени есть судьба".
***
Одна из самых больших загадок - собирание прошлого и будущего в настоящем. Откуда приходят прошлое и будущее в настоящее, откуда берется само настоящее? Как они сливаются в одновременность? Есть ли у человека щупальца, которые он может запускать в прошлое, настоящее и будущее?
Ответ можно найти у Рильке, в стихотворении "Орфей. Эвридика. Гермес", в котором поэт описывает обратный путь героев из Аида. Орфей идет впереди. Он не должен нарушать божественный запрет и оборачиваться назад, иначе Эвридика вернется в Аид:
Казалось, его чувства
раздвоились:
ибо, покуда взор его, как пес,
бежал впереди,
поворачивался, возвращался
и замирал, снова и снова,
далекий и ждущий на следующем
повороте тропы,
его слух тащился за ним,
как запах.
Ему казалось иногда,
что слух тянулся
обратно, чтобы услышать
шаги тех двух других,
которые должны следовать
за ним на этом восхождении.
Действительно, есть раздваивание и сдваивание чувств Орфея (зрения и слуха). Взор бежит впереди, слух тащится за ним (как запах), тянется обратно. Но взор и слух сдваиваются и вместе определяют душевное состояние Орфея. Взор направлен в будущее, слух и обоняние - в прошлое. Осязание, тактильная и кинестетическая чувствительность, вкус дают знание настоящего. Разумеется, все органы чувств обладают памятью. В когнитивной психологии слуховую память обозначили как "эхо-бокс", без которого невозможно понимание речи. Эхо-бокс, вобрав в себя произнесенное, хранит его некоторое время и даже посылает вперед в будущее. Иначе ведет себя глаз: "┘следуя дальше, чем тело, взгляд/ глаз, уходя вперед,/ станет назад посылать подряд/ все, что в себя вберет" (Бродский).
Органы чувств и есть щупальца времени. Действие и мысль - его создатели. Мандельштам уподоблял мысль гигантским световым щупальцам, шарящим в пустоте времен. Действие и мысль строят свое временное пространство, когда это не удается, адаптируются к текущему времени. Если человек не творит свое время, оно подчиняет себе его. Наука, не без влияния идеологии, называет это социализацией. Можно было бы назвать это чистейшим вздором, поскольку социализация остается практикой, пренебрегающей индивидуальностью. Рильке пишет о начале социализации: "Тебя, как нитку новую, вдевали/ в чреду картин, где ты очнулся в срок,/ но быть самим собой уже не мог". И о ее итоге: "Взрослый народ - неживой, никакой, деревянный -/ Взрослое время в воловьей упряжке тянул".
Путь к индивидуализации, к свободе - тяжкий труд, который за человека никто не сделает. Для действия (а мысль - тоже действие) координаты времени столь же важны, как координаты пространства: "┘жизнь/ в сущности есть расстояние между сегодня и/ завтра, иначе - будущим. И убыстрять свои/ шаги стоит только, ежели кто гонится по тропе/ сзади: убийца, грабители, прошлое и т.п." (Бродский).
Бродский уподоблял время платью, а если так, его нужно шить по мерке: пренебрежение - пагубно. Это показал и советский парасоциальный, паракультурный эксперимент - попытка обогнать время, обштопать естественный ход событий. Вспомним катаевское "Время, вперед!", "пятилетку в четыре года", "светлое будущее", оставившее страну без будущего... Время и пространство были аннигилированы в наказание за Октябрьскую революцию в ноябре, за знамя, которое "Мы пронесем через миры и века┘".
Прыжок из царства необходимости в царство свободы оказался подобен попытке преодолеть пропасть в два прыжка. Мандельштам резонно заметил: "Мы не летаем, мы поднимаемся только на те башни, которые сами можем построить".
Время не любит удил. Оно требует уважения.
***
Мандельштам писал: "Прообразом исторического события - в природе служит гроза. Прообразом же отсутствия событий можно считать движение часовой стрелки по циферблату". Тот же мотив у Бродского: "Неподвижности прогресс,/ То есть - ходиков тик-так".
Это относится к развитию и культуры и человека. В нем есть незапланированные грозовые события, взрывы, взлеты, падения, новые рождения и запланированные возрастной психологией кризисы. Но траектория развития уникальна, непредсказуема. В этом сложность и прелесть науки о развитии человека. Ведь психолог - не художник, он не может по совету Кандинского "говорить о материи языком мистерии". Трагедия и драма - прерогатива искусства. Но знать этот язык он обязан.
Печатается в сокращении.
