Новые шахматы Збигнева Бжезинского

Choice: Domination or Leadership By Zbigniew Brzezinski
Hardcover / 256 Pages / Perseus Books Group / March 2004

В згляды любого непредвзятого эксперта время от времени меняются, и в этом нет ничего необычного. Однако серьезный пересмотр доктрины, десятилетиями создававшейся одним из наиболее известных политических экспертов, происходит все-таки не часто. Последняя книга Збигнева Бжезинского именно такую метаморфозу и демонстрирует.

Книга перемен

Книга, озаглавленная "Выбор. Глобальное доминирование или глобальное лидерство" (другой перевод - "Выбор: господство или лидерство"), была предвосхищена выступлением Бжезинского в авторитетном американском журнале "In the National Interest" - оно с первых абзацев радикально контрастировало с большинством его прежних идей. В 1997 году Бжезинский в бестселлере "Великая шахматная доска", оценивая положение на Ближнем Востоке, утверждал, что "Америка слишком далеко расположена, чтобы доминировать в этой части Евразии, [и потому ee] первостепенный интерес состоит в том, чтобы помочь обеспечить такую ситуацию, при которой ни одна держава не контролировала бы данное геополитическое пространство".

Но после того как две страны региона оказались фактическими протекторатами "далеко расположенных" Соединенных Штатов, Бжезинский на страницах The National Interest с тревогой замечает: "эта часть Евразии" "будет самым непредсказуемым и опасным регионом мира┘ на протяжении нескольких ближайших десятилетий".

В 2001 году, анализируя ситуацию, складывавшуюся в Старом Свете, Бжезинский утверждал: "Западная Европа неспособна преодолеть кризис политической легитимности и экономической жизнеспособности", а ее "бюрократически организованная интеграция попросту не в силах сформировать общую политическую волю, необходимую для подлинного единства". А в 2004-м, после того как Европа, пусть и "политически нелегитимная", торпедировала иракские планы США в ООН, а евро начал оспаривать мировую роль доллара, пишет: "только Европа, все более самоорганизующаяся в форме Европейского союза, обладает потенциальными политическими, военными и экономическими возможностями совместно с Америкой решать задачу [углубления и] расширения транс-евразийского сотрудничества". Зоны сотрудничества стали очагами напряженности, слабые сателлиты - стратегическими союзниками. А основная цель политики США, ранее обозначавшаяся как "необходимость закрепить собственное господствующее положение" в мире, трансформировалась в задачу удержания американского лидерства через "постепенную и контролируемую передачу власти, способную привести к [становлению] все более формализованного глобального сообщества, сплоченного общими интересами".

Что же так повлияло на столь радикальное изменение его, Бжезинского, видения мировой ситуации? Ответ очевиден: террористические атаки 11 сентября, операция в Афганистане, вторжение в Ирак, а также все более явная изоляция США на международной арене. И, к чести автора, надо признать, что он глубоко проанализировал новые реалии.

Каковы же основные идеи, выносимые 76-летним мэтром политологии на суд общественности? Все они заключены, на наш взгляд, между основным вопросом книги и основным предложением Бжезинского. Вопрос такой: что последует, если "нынешнее американское глобальное превосходство┘ в определенный момент - который может наступить гораздо раньше, чем это допускается многими американцами, - исчезнет"? Суть же его предложения состоит, в общем, в том, что США должны перейти от "одностороннего доминирования" к тому, что он называет "консенсусным лидерством" (consensual leadership).

Конец "американской эпохи"

Какими видятся Бжезинскому причины, заставляющие задумываться о возможном конце "американской эпохи"? Главная из них - объективное сокращение степени управляемости современного мира, происходящее на фоне нарастания потенциальных угроз и изменения их характера.

Традиционное понятие войны, говорит Бжезинский, уходит в прошлое. Все конфликты, случавшиеся в мире после Второй мировой войны, либо представляли собой внутренние междоусобицы, либо являлись случаями вмешательства одних стран в дела других, либо вырастали из усилий "по поддержанию мира", но при этом не укладывались в рамки традиционных представлений о войне.

В этих условиях, подчеркивает автор, стало очевидным, что средства нанесения широкомасштабного ущерба не являются более монополией той или иной державы, а миграция и распространение средств коммуникации, принявшие всемирный масштаб, открыли перед потенциально деструктивными силами небывалые возможности. К тому же "демократическая открытость упрощает проникновение [людей] в "открытые общества" и их "растворение" там, что крайне затрудняет обнаружение угроз".

Западные демократии привыкли считать себя сильными, но сегодня оказывается, что: а) вся их сила практически бесполезна перед угрозой новых масштабных терактов; б) сегодня именно благополучие западного мира заставляет его цепенеть перед лицом новых опасностей. Ведь "слабые обладают одним огромным психологическим преимуществом: им практически нечего терять┘ сильные же, напротив, могут потерять все, и эти опасения подтачивают их мощь".

Терроризм как сила слабых

"Сила слабости" становится главной характерной чертой нашего времени, она уравновешивает глобальное неравенство, выступающее спутником современной глобализации. Терроризм оказывается оружием тех, кого сегодня начинают обозначать как "низший класс в глобальной капиталистической системе".

"Терроризм, - подчеркивает Бжезинский, - представляет собой жестокий прием устрашения, используемый индивидами, группами или государствами"; "война" против него бессмысленна, так как "бессмысленно воевать с приемами или тактикой". Рассуждать об антитеррористических мерах, которые принимаются сегодня, как о войне против терроризма так же неразумно, как если бы в начале Второй мировой войны кому-то заблагорассудилось определять ее как "войну против блицкрига", заключает автор.

Затрагивая в этой связи проблемы исламской цивилизации в целом и арабского мира в частности, Бжезинский акцентирует внимание на катастрофической социально-экономической ситуации, сложившейся в соответствующих странах. Хотя в последние годы на эту тему пишут достаточно много, приводимые автором цифры производят сильное впечатление. В некоторых арабских странах безработица доходит до 46% трудоспособного населения, динамика прироста населения остается самой высокой в мире, а темпы экономического развития - близкими к нулю. Из 41 страны, где мусульмане составляют большинство населения, ни одна не считается по международным стандартам "свободной", а "частично свободными" признаются лишь восемь; семь государств входят в список 11 наиболее репрессивных режимов в мире. И еще: в большинстве исламских стран имеются немусульманские меньшинства, а сами мусульмане составляют существенные группы (до 16% населения и выше) в 19 странах, и это делает этнические и религиозные столкновения практически неизбежными.

Однако и борьба с терроризмом, и в целом вся американская политика в регионе практически не учитывают этих факторов, что позволяет автору предсказывать дальнейшее обострение обстановки.

В условиях, когда природа грозящих опасностей не вполне ясна, а методы противостояния им не выработаны, нет ничего более важного, чем определение правил поведения на международной арене и следование им. Однако, отмечает Бжезинский, сегодня, "когда правила оказываются экономически невыгодными или политически нецелесообразными, Америка зачастую пренебрегает ими, и эта непоследовательность порождает сомнения в мотивах действий Соединенных Штатов, делая их доминирование все менее приемлемым, равно как и усиливает стремление других аналогичным образом попирать принятые нормы". Но тогда мир в конечном итоге может перейти в состояние "войны всех против всех".

Критически важным, на взгляд Бжезинского, является недопущение того, чтобы линии противостояния в политических конфликтах сомкнулись с линиями этнических или религиозных различий, так как в противном случае "хантингтоновское видение "столкновения цивилизаций" может стать самореализующимся пророчеством". (Между тем, заметим, характер действий американской администрации все чаще побуждает даже западных наблюдателей усматривать в них проявление вражды к исламскому миру, форму самовыражения христианского фундаментализма.)

Таким образом Бжезинский подходит к вопросу о том, что многие в США (и в американской политической элите) до сих пор не осознают масштабности перемен и этот факт требует осмысления. Ведь речь идет о способности американцев адекватно оценивать возникающие проблемы.

Оценку этих проблем автор начинает с вполне резонного замечания: "В отличие от предшествующих держав-гегемонов, Америка существует в мире нарастающей близости и стремительности, [в то время как] прежние империи┘ властвовали над миром, который был фрагментирован и не взаимозависим". Переход к глобализированному и взаимозависимому миру произошел естественным образом, но при этом сегодня не существует ни общепринятого понимания глобализации, ни общего отношения к ней. Как результат - спорный и неочевидный характер всех вопросов, связанных с данным предметом. В то же время глобализация, ставшая "естественной доктриной глобального гегемона, несомненно, отражает и реализует принципы породившей ее нации", и это становится основанием для обвинения Америки даже в том, что не является прямым следствием ее осознанных действий в мире.

Упреждение - это не предотвращение

Америка, сформировавшаяся как относительно изолированная от остального мира страна, обладает историей, из которой американцы объективно могут извлечь гораздо меньше уроков, чем, например, европейцы из своей.

Соединенные Штаты долгое время не нуждались в союзниках на международной арене; "в условиях, когда два океана служили идеальным средством обеспечения безопасности, а соседи на севере и юге были гораздо слабее, американцы считали национальный суверенитет как своим очевидным правом, так и естественным следствием не имевшей аналогов национальной безопасности". Следствием такого понимания становится неспособность американских политиков соединить идею национального суверенитета с мыслью о необходимости согласовывать свои действия с "формирующимся глобальным сообществом", переосмыслить мир в категориях многополюсности.

Более того, по мере роста американской мощи, продолжает Бжезинский, у американского политического класса усиливается неспособность к четкому формулированию своих собственных действий. Автор иллюстрирует это на примере предшествовавшей вторжению в Ирак риторики об упреждающей войне. Она продемонстрировала как неспособность отличить упреждение (preemption, то есть односторонние действия, порожденные непосредственной угрозой) от предотвращения (prevention, требующее согласованных многосторонних усилий, направленных на противодействие пока еще потенциальной опасности), так и нежелание строго следовать принятым в международной практике нормам того и другого. "Неспособность такого различения, особенно когда ее проявляет сверхдержава, обладающая наиболее мощным арсеналом средств сдерживания, может повлечь череду односторонних "превентивных" войн, выдаваемых за "упреждающие".

А ведь - еще одна точная ремарка - "слабые обретают силу посредством упрощенного видения объекта своей ненависти, в то время как сильные слабеют, как только они опускаются до этого".

Мозаика вместо тигля

Существует и другая опасность. Глобализация меняет природу самого американского общества. 200 лет назад 90% населения США составляли выходцы из Европы, "поэтому Америка являлась традиционным национальным государством, объединенным историческими и языковыми связями, в дополнение к ее уникальному самопровозглашенному отождествлению с грядущими новыми возможностями". Сегодня же "европейская по своему происхождению часть населения" составляет немногим более двух третей общего населения США.

И если многие социологи задаются в этой связи вопросом о том, насколько изменяются американские ценности и идеалы в новых условиях, то Бжезинский ставит перед читателями еще и такой вопрос: "Какая из этнических групп обладает ныне правом определения политики США в отношении Израиля и арабского мира? В отношении Китая и Тайваня? В отношении Индии и Пакистана?"

Современная Америка подчеркивает Бжезинский, не должна видеть мир в черно-белом цвете, не должна следовать кредо Джорджа Буша: "Либо вы с нами, либо с террористами". Американцам не следует считать чуть ли не все существующие на Ближнем Востоке проблемы следствием исламского фундаментализма. И если исламисты должны благодарить кого-нибудь за резко возросшую популярность своих идей, то только Соединенные Штаты, поддерживающие Израиль, вторгающиеся в Ирак и демонстрирующие упорное "нежелание признавать историческую связь между нарастанием антиамериканского терроризма и вовлеченностью США [в конфликт] на Ближнем Востоке".

Но и это не главное. Американцы категорически не готовы к осмыслению "двух важнейших проблем, а возможно, даже - противоречий, существующих, с одной стороны, между динамикой глобализации и заинтересованностью Америки в сохранении своего политического суверенитета; и, с другой стороны, между американскими демократическими устремлениями и императивами силовой политики". Именно поэтому действия США все чаще встречают отторжение в остальном мире, причем даже в те моменты, когда объективно отвечают потребностям международного сообщества.

Что делать?

Как же следует изменить американскую внешнюю политику? Бжезинский не предлагает отказываться от всего положительного, что ее характеризует. Он, по сути, считает необходимым лишь вернуться к совершенно очевидным императивам, вспомнить, что "господство не есть всемогущество", и в этой связи более четко определять зоны американских интересов. Он призывает Америку к сознательной сдержанности на мировой арене, к тому, чтобы быть "более внимательными к опасностям, вытекающим из отождествления их [американских интересов] с несправедливостями глобализации, которое может породить всемирную реакцию, воплощающуюся в формировании идеологии антиамериканизма".

И, разумеется, фундаментальное значение имеет признание - не на словах, а на деле - роли союзов и союзников в той борьбе за большую безопасность и демократизацию мира, которую ведут Соединенные Штаты.

Поднимая тему отношения США к остальным крупным геополитическим центрам современного мира, Бжезинский, в отличие от прошлых лет, основной акцент делает уже не на том, какой из "центров" может стать потенциальным конкурентом Соединенных Штатов. Его волнует другое: насколько вероятны перспективы союза Америки с той или иной группой влиятельных на международной арене держав. .

В этой связи остановимся на оценке автором России.

Бжезинский никогда прежде не был замечен в симпатиях к Советскому Союзу и к России. Он, к примеру, весьма сдержанно относится к перспективам нашей страны, в том числе как потенциального партнера Америки. Несмотря на готовность, с которой российское руководство поддержало американскую политику в области борьбы с терроризмом, Бжезинский не видит в России стратегического союзника США. Как по причине ее экономической несамодостаточности и политической и военной слабости, так и вследствие вполне очевидных рецидивов имперскости.

В то же время в книге содержится весьма интересный анализ того, в каком направлении может эволюционировать Россия в наступившем столетии. Даже тактический союз России с США и их партнерами по войне против терроризма "открыл перед Западом стратегическую возможность", создав "предпосылки для поступательной геополитической экспансии западного сообщества в глубь Евразии". Бжезинский не считает, что такая экспансия Запада на постсоветское пространство серьезно противоречит российским геополитическим интересам. Напротив, он подчеркивает, что "Россия не имеет иного выбора, если желает сохранить важнейшее из ее территориальных приобретений... [ибо] можно уверенно утверждать, что без помощи Запада российское владение Сибирью не будет долгим".

Бжезинский совершенно справедливо отмечает, что основная угроза территориальной целостности России исходит сейчас скорее с Востока, чем с Запада. Последний выступает естественным союзником новой России - как в поиске ответов на вызовы сегодняшнего дня, так и в преодолении стереотипов прошлого.

Империи и лидеры

Итак, каковы же выводы, к которым приходит Бжезинский? Главный состоит в следующем: Америке следует умерить свои имперские амбиции, реализовать которые она не в состоянии, и стать не гегемоном, а лидером, страной, которую не боятся, а уважают.

При всей убедительности основных положений новой работы классика американской политологии остается один вопрос - вопрос, который в ней не поднимается и тем более не обсуждается.

Сопроводив свою книгу подзаголовком "Глобальное доминирование или глобальное лидерство?", Бжезинский, с одной стороны, подчеркивает, что гегемония США преходяща. С другой стороны, он даже гипотетически не допускает того, что "выбор", перед которым стоит его страна, гораздо более широк и "глобальное лидерство" отнюдь не является единственной альтернативой "глобальному доминированию".

Истории неизвестны случаи превращения "империй" в "лидеров". Какой бы уникальной ни представлялась американцам их страна, все ее несомненные достоинства вряд ли опровергнут исторические закономерности, состоящие в том, что державы-гегемоны никогда не сохраняли значимой роли в мире, формировавшемся после завершения периода их доминирования. И поэтому американским политологам следует гораздо более пристально изучать перспективы того резкого ослабления мощи Соединенных Штатов, которое может "ввергнуть мир в глобальный хаос", но которому сегодня нет реальной альтернативы.

По-видимому, испытания, выпавшие в последние годы на долю Америки, пока не убедили ее политическую элиту в необходимости просчитывать те варианты развития событий, в возможность которых по понятным причинам не хочется верить. Но историю потому и называют наставницей жизни, что она раз за разом доказывает такую необходимость - если не современникам великих социальных потрясений, то их потомкам.