Первый планерист в русской поэзии

Недавно при переезде на новую квартиру я обнаружил среди старых бумаг сильно выцветшую от времени тетрадь своих ранних стихов, и передо мной сразу всплыл образ моего литературного учителя - Георгия Аркадьевича Шенгели, вспомнились годы юности, которые я прожил рядом с ним, было время, мы даже жили в одном доме, в одном подъезде.

Родился поэт 20 апреля 1894 г. по старому стилю в г.Темрюк на Кубани и вскоре переехал в Керчь.

В январе 1914 г. во время гастролей по югу России в Керчи побывали И.Северянин, В.Маяковский, Д.Бурлюк и В.Баян. Тогда Шенгели прочел свою первую лекцию "О символизме и футуризме" и свои стихи, издал их в первом сборнике "Розы с кладбища".

В следующем году юный поэт выпустил два сборника стихов "Зеркала потускневшие" и "Лебеди закатные" (тогда же он знакомится с К.Бальмонтом и Ф.Сологубом), а в 1916 г. - сборник стихов "Гонг", удостоившийся лестной рецензии известного тогда критика Ю.Айхенвальда в столичной газете "Речь", который отметил, что автор "тщательно выписывает образ".

В 1916-1917 гг. Шенгели был приглашен И.Северянином в турне по югу России с докладами о его творчестве и чтением собственных стихов.

Он выступил вместе с ним на "поэзоконцерте" даже в городской Думе в Петербурге, где их 14 раз вызывали на бис. В своем стихотворении "Георгий Шенгели" Северянин писал об этих выступлениях в сборнике стихов "Соловей":

Кто ты в плаще и шляпе
мягкой,
Вставай за дирижерский
пульт,
Я славлю культ помпезный
Вакха,
Ты - Аполлона строгий
культ...

В эти годы он учится поэзии у И.Северянина, В.Брюсова и М.Волошина. После выхода сборника "Гонг" Брюсов говорил молодому поэту: "Вы талантливы. Стихи интересные, звучные..."

В 1917 г. он издает, если учесть два издания "Гонга", шестую книгу стихов "Апрель над обсерваторией" и первую научную работу "Два памятника" о Пушкине и Брюсове, мирит в Баку во время гастролей Брюсова и Северянина, а в 1918-м - седьмой и восьмой сборники стихов "Еврейские поэмы" и "Раковина", в 1919 г. - переводы 40 сонетов французского поэта Ж.М. Эредиа, в которых он использовал опыт художественного перевода Максимилиана Волошина.

Поэзия последнего и французской поэтической школы "Парнас", с которой он был тесно связан, в творчески переработанной в духе русской классики форме оказала значительное влияние на Шенгели, который, стремясь показать себя независимым от модных поэтических направлений, говорил, что он "парнасец".

В 1919 г. Шенгели - в Крыму. В Севастополе его выбирают комиссаром искусств республики Таврида, в Харькове после ее падения - председателем Гублиткома. В 1921 г. он переехал из Харькова после окончания университета в Одессу. Здесь были опубликованы его драматические поэмы: в 1919 г. "Нечаев" и в 1921-м "1871 год", восьмой сборник стихов "Изразец", "Трактат о русском стихе", также перевод с французского всех поэм Верхарна.

Что касается выдающихся поэтов Серебряного века, к младшему, последнему поколению которых он принадлежал, таких, как Валерий Брюсов, Андрей Белый, Константин Бальмонт, Максимилиан Волошин, Осип Мандельштам, Борис Пастернак, Иван Бунин, Игорь Северянин, Сергей Есенин, Анна Ахматова, Владимир Соловьев, Марина Цветаева, Вячеслав Иванов и Александр Блок, то Шенгели писал о них и о себе в третьем лице в 1955 г. следующие стихи:

Он знал их всех и видел
всех почти:
Валерия, Андрея,
Константина,
Максимильяна, Осипа,
Бориса,
Ивана, Игоря, Сергея, Анну,
Владимира, Марину,
Вячеслава
И Александра - небывалый
хор
Четырнадцатизвездное
созвездье!

Но при этом он всегда, будучи рядом с ними, предпочитал "иноходь". Недаром с большим вкусом и тщательностью составленный В.Перельмутером сборник его стихотворений получил по одному из них название "Иноходец" (М.: Совпадение, 1997).

Шенгели поддерживает дружеские связи о Э.Багрицким, Ю.Олешей, К.Паустовским, Н.Гумилевым, А.Ахматовой, М.Волошиным, О.Мандельштамом, А.Грином, В.Ходасевичем, В.Катаевым, М.Кузминым, В.Нарбутом, И.Рукавишниковым и другими известными литераторами России.

Нерегулярно получая скромные гонорары за публикацию своих стихов, Шенгели часто недоедал. Наедался поэт досыта лишь в день получки.

Он рассказывал мне, что однажды в Одессе за такой трапезой его, икающего после съеденной в изрядном количестве колбасы, застал сидящего босиком на раскладушке Багрицкий и тут же громогласно произнес каламбур: "И колбасой икал босой".

В эти годы Георгий Аркадьевич вместе о А.Ахматовой, О. Мандельштамом, В.Нарбутом, Г.Ивановым, В.Пястом, М.Лозинским и др., опираясь на глубокое изучение А.С. Пушкина (сохранилось обширное исследование его словаря), примыкает к противопоставившему себя символизму "новоклассическому" литературному направлению, близкому к акмеизму, основанному Н.Гумилевым и С.Городецким, но отличающемуся своей "борьбой за этот мир, звучащий и красивый, имеющий форму, вес и время".

Признавая Шенгели лидером "неоклассицизма", поэт В.Бугаевский, в семинаре которого я участвовал в 1959 г., писал: "Классическая муза уже побеждала в наших сердцах музу романтизма".

Тогда же Шенгели вырабатывает теорию своей "атомистической поэтики" и применяет ее на практике.

В 1922 г. Шенгели переезжает в Москву. Здесь в том же году пишет поэму "Поручик Мертвецов" и в 1925 г. переиздает "Раковину".

В 1924 г. публикует одновременно с Брюсовым несколько томов переводов Верхарна, драматическую поэму "Броненосец Потемкин". В 1924-1926 гг. пишет поэмы "Наль", "Доктор Гильотен", "1905 г." и др., в 1927 г. издает сборник стихов "Норд", в 1985 г. - "Планер", в 1939 г. - "Избранные стихи". "Планер" - наиболее характерный образец поэзии Шенгели.

Эти аппараты он видел еще в Коктебеле, где бывал в гостях у М.Волошина. В 1925 г. его принимают на должность профессора в Литературно-художественный институт (по приглашению ректора В.Брюсова) и избирают действительным членом Государственной академии художественных наук, в 1925 г. после Блока, Гумилева и Брюсова - председателем Всероссийского союза поэтов.

"Русская поэзия ХХ века начиналась с Брюсова. Это Брюсов научил ее забытой грамотности стиха... - писал М.Л. Гаспаров. - Шенгели в советской поэзии оказался чем-то вроде исполняющего обязанности Брюсова┘ Шенгели: маленький Брюсов, великий бухгалтер размеров, первый планерист в русской поэзии".

Этот союз он возглавлял три года подряд. А после создания Союза писателей СССР с 1938 по 1942 г. - его секцию переводчиков, работал в государственном издательстве "Художественная литература", помогая многим гонимым поэтам зарабатывать на жизнь переводами.

В 1920-х гг. Шенгели "схватился" с лефовцами во главе с Маяковским, отрицавшим культурное наследие, и выпустил в 1927 г. против него резкий памфлет "Маяковский во весь рост", о чем, правда, узнав о его трагической гибели, в беседах со мной искренне сожалел.

После этого Г.А. Шенгели снова обратился к переводам известных западноевропейских поэтов (всего им было переведено со всех языков мира 160 тысяч строк).

В 1951-1955 гг. Шенгели интенсивно работал над переводами великого французского поэта Виктора Гюго.

Его сборник стихотворений "Возмездие" (М., 1953) в переводах Георгия Аркадьевича, приуроченный к 150-летию со дня рождения классика французской литературы, был подарен мне с автографом: "Кириллу Черевко с искренней приязнью и наилучшими пожеланиями. Георгий Шенгели, 1/Х - 53 г."

Эти переводы были выполнены на столь высоком уровне, что внук В.Гюго в письме, которое мне с гордостью показал поэт-переводчик, называл их конгениальными".

Георгий Аркадьевич много рассказывал мне о русских поэтах, в особенности о творчестве А.С. Пушкина, у которого он немыслимое количество насчитал ритмических комбинаций в "Онегинской строфе".

О Валерии Брюсове, в честь которого я назвал своего сына Валерием, Александре Блоке, Андрее Белом, Анне Ахматовой, Эдуарде Багрицком и др.

Однажды в начале 50-х годов во время визита к Шенгели по предварительной договоренности я, войдя в квартиру, передал ему свое стихотворение "Загадочный взгляд" и увидел, что у него в столовой сидит седая полная женщина. Ее нос отличала характерная горбинка.

- Ваша гостья случаем не сельская учительница? - простодушно спросил я.

- Нет, - ответил хозяин квартиры. - Это Анна Андреевна Ахматова.

Позднее он рассказал мне, что сказал ей, какая ассоциация возникла у меня, когда я впервые увидел ее, и она рассмеялась, найдя, что теперь она действительно стала похожа на учительницу, хотя в душе она продолжала считать себя больше похожей на ту женщину-поэта, орлиный профиль которой так мастерски изобразил в начале века Модильяни.

Меня глубоко поражала огромная работоспособность Георгия Аркадьевича - монументальный труд в 800 страниц машинописного текста по теории стихосложения - продолжение его "Трактата о русском стихе", около 140 000 строк (что равно почти 5 томам БВЛ) переводов стихов зарубежных поэтов: всего Байрона, почти всего Верхарна, Гейне, Верлена, Вольтера, Горация, Камоэнса, Мопассана, Эредиа, стихов Энгельса и стихов поэтов братских республик: Махтумкули, Лахути, Леси Украинки, Барбаруса, Токомбаева, Маликова, Сиетлиева, Кербабаева, туркменского эпоса "Шасенем и Гариб" и др., и, наконец, собственные стихотворения и поэмы, в том числе византийская повесть в стихах "Повар Базилевса" (М., 1997) с прозрачными намеками на И.Сталина.

Выявление Георгия Шенгели ранее не изученных разных смыслов, различных "связей и опосредований" в разных ритмах одного и того же стихотворного размера (метра), ставшее достоянием гласности в отношении русского и западного стиховедения в конце XX в., а восточного - только в начале XXI в. - новый важный вклад в развитии мировой поэтики.

Для сравнения: "Медленно кружатся странные сны" и "Гром загремел в небесах грозовых". Метр один, а ритм разный!

На гранитном барельефе над могилой поэта на Ваганьковском кладбище выбиты строки его стихов:

Я никогда не изменял
Своей лирической присяге...

Это стоило ему десятилетий забвения. Я несказанно рад, что этому забвению наступил конец.

Георгий Шенгели

Тайна кавторанга.
Поэма (публикуется в сокращении)

1.

Завтра в бой веду я
канонерку;
Не вернуться, думаю, живым;
Значит, надо б учинить
поверку
Всем делам и домыслам моим;
Попрощаться, пожурить,
поплакать,
Прежде чем на кровяную
слякоть
Безвозвратный выклубится
дым.

2.

Вспомнить женщин,
кротких и влюбленных,
Тех, кого умел я обижать;
Отчеканить слово
о знаменах;
Сопоставить родину и мать;
Намекнуть о мужественной
смерти
И потом пометить
на конверте
Точный миг: ноль восемь сорок
пять.

3.

Это все - внушительно и
строго,
В четком соответствии
душе;
Но подобных исповедей много,
И от них никто не в барыше;
Вообще (добавлю я печально)
Умирают дьявольски
банально:
По святым, но стершимся
клише.
Вам не стал бы я, мой друг
старинный,
Докучать унылой ерундой:
Ведь и Вы, водивший
субмарины,
Те же думы знали под водой.
Но велит мне (твердо знаю)
совесть
Рассказать вам сумрачную
повесть,
Поделиться тайною одной.

5.

Вам забавно?
"Тайна кавторанга":
Глупый фильм или пустой
роман.
Неизбежен "знойный берег
Ганга","Адский покер",
"опийный дурман"...
Нет. Или, пожалуй,
да - отчасти:
Зной там был,
присутствовали страсти
И, ей-богу, действовал
вулкан.
(...)

39.

Смехом смерть бы
встретить на пороге.
Скучно жить? Отрадно
умирай:
Нет. Цеплялись эти полубоги
За бесплодный свой и пресный
рай.
Ринулись они, тесня
друг друга,
В зону зноя с севера и юга
Черной бурей человечьих
стай.

40.

Стало тесно.
Два "великих мага"
Понтифексы "двух узлов
земных",
Где "гремела огненная влага"
(Два энергоцентра
мировых?),
Друг на друга рухнули войною,
И она безжалостной волною
Их слизнула и народы их.

41.

Волей магов, через океаны
"Звезды мчались,
развевая хвост",
И разверзлись на земле
вулканы,
И из них, "как из
орлиных гнезд"
Вылетали, множились,
дробились,
Рвали мир и в прахе
вновь плодились
Мириады смертоносных
звезд.
(...)

43.

Кое-кто "порывом воли"
в воздух
Подымались - улететь
во льды,
Кувыркались в падающих
звездах,
Сморщивались, как в огне
плоды;
У иных же воля вдруг слабела,
И со свистом вниз летело
тело,
Жалкое подобие звезды.

44.

И настал последний день,
в который
"Треснула орехом" грудь
земли,
И сползли в ее зиянье горы,
Башни, грады, храмы
и кремли.
И земля ликующею лавой
Кончила с людской бесславно
славой,
Чтоб столетья "сами течь
могли"!

45.

И какой-то, может быть,
последний,
Где-то затаившийся беглец,
Умирая средь полярных
ледней,
Заносил над мрамором резец.
Говорит монах, что он
как воин
Был настойчив, собран
и спокоен,
Безысходный осознав конец;

46.

Что фигуры на его
пластинах
Были четки, точны и ясны,
Так что "мысль на крыльях
лебединых
Воспаряла в божьи вышины",
И что было это "завещанье
Никому" - "слезою покаянья
Над гребницей мировой
весны".

47.

Здорово? И если уж монаха
Так пробрало, то и мне
не стыд,
Что струна отчаянья
и страха
Десять лет в моей душе
звенит.
Вдумайтесь, мой давний друг
и милый,
В эти довременные могилы,
В мертвый мир, что в недрах
мира скрыт!

48.

Нет исхода. В райских
пальмах скука.
Целей нет. Владеет миром
смерть.
Тизифоною - несет наука
Огненных тифонов
круговерть:
Раз - и нет! И начинай
сначала!
Тот же кол и на колу
мочала, -
И опять меняет звезды
твердь!..

49.

Вот и все. Вот все мои
заметки;
Пусть я их в тоске писал,
в бреду,
Но - не как заморыш
статуэтки -
Я от спрутов молока не жду!
Дьявольской игры
не принимаю!
И на смерть иду; зачем -
не знаю,
Но - спокойно - капитан! -
иду...

6 /IV 44 - 21 / III 47