Наталья Белевцева От всего человека вам
остается часть
речи. Часть
речи вообще.
Часть речи.
И.Бродский
Что нам осталось от Тютчева? Слоган на радио: "Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется┘ Реклама прибылью вернется. Рекламу можно заказать на радиостанции┘"
Рулады в пьяной компании: "Я встретил вас┘"
Патриоты скандируют: "Умом Россию не понять┘ / В Россию можно только верить". Вы не устали только верить? Хочется ведь и понять, так сказать, "мысль разрешить".
Соборные мечты Тютчева воплотились в совсем карикатурном виде. Помните Совет экономической взаимопомощи (СЭВ), в котором корежились братья-славяне?
Из высказываний Бродского в отношении Тютчева запоминается только его "шинельность".
Ну да, служил: дипломат, председатель Комитета иностранной цензуры, тайный советник, камергер. Дочери фрейлины. Защищал и славословил монархию? - Да. Из человеческого сочувствия и по некой, подчас доходящей до гротеска позиции, которую первый биограф Тютчева и его зять И.С. Аксаков назвал Standpunkt"ом.
Как "выродков земли родной" клеймил Тютчев тех, кто разносил мнение, что смертельная болезнь наследника престола, сына Александра II - "Божья месть за поляков" ("Сын царский умирает в Ницце"). Это была весна 1865 года - только что жестоко подавлено Польское восстание. И Тютчев, вполне в духе пушкинской позиции, выступал за подавление, более того, за жесткость действий Муравьева-вешателя.
Десятью годами ранее, во время войны с Турцией, Тютчев, пророчествуя, призывал тогдашнего монарха:
И своды древние Софии,
В возобновленной Византии,
Вновь осенит Христов
алтарь.
Пади пред ним, о царь России, -
И встань как всеславянский
царь!
Сам Николай I посчитал этот поэтический экстаз неприличным и, зачеркнув две последние строки, изволил написать: "Подобные фразы не допускать". Но таков поэт-политик, поэт-патриот, таков масштаб его художественного идеала родины, Standpunkt во вне. А для себя, может быть, для узкого круга - после смерти царя, не исполнившего своего высшего предназначения, Тютчев напишет совсем лапидарно:
Не Богу ты служил
и не России,
Служил лишь суете своей,
И все дела твои,
и добрые и злые -
Все было ложь в тебе,
все призраки пустые:
Ты был не царь, а лицедей.
А как вам придворный, покинувший официальную церемонию освящения Исаакиевского собора (1858 г.). Это уже вольность человека, которому претит все массово-великолепное.
После возвращения из-за границы (1844 г.), лишенный придворного звания и должности, Тютчев с многочисленной семьей (три дочери на выданье от первого брака и трое маленьких детей от второго) с трудом продолжает существовать на родительские деньги и женину щедрость. Необходимо как-то пристроить девушек. Вот и давние воспевания пригодились. Хлопотал через великую княгиню Марию Николаевну (дочь императора Николая I), которая ценила поэзию и парадоксальный ум неуспешного дипломата Тютчева. А почему неуспешного? Вероятно, потому, что депеши писал порой образно-поэтическим слогом, да и по собственному признанию, "никогда к службе не относился серьезно". Однажды же пожертвовал всеми благами карьеры, чтобы удержать любимую женщину. За что поплатился и камергерством, и службой.
Страдал депрессиями (как тогда говорили, меланхолией) и в мрачную минуту молодости сжег свой архив. Спасение от недуга находил в свежей любви. И нуждался в ней до смертного часа. Субтилен, с большой головой, осененной развевающимися волосами. А жены и нежены - красавицы. Вероятно, в нем была та сила мужского обаяния, перед которой женщины совершенно покоряются: взволнованная интонация, тембр голоса, изящные и ироничные мысли, облекаемые в слова, нанизываемые как жемчужины, - все выдавало натуру романтическую и скептическую одновременно. Блестящий собеседник и острослов, афористические сентенции и парадоксы которого передавались из салона в салон и обретали самостоятельную жизнь. "Русская история до Петра Великого - сплошная панихида, а после Петра Великого - одно уголовное дело". "Всякие попытки к политическим выступлениям в России равносильны стараниям высекать огонь из куска мыла". Мог стать "львом сезона". Впрочем, декором светской жизни прикрывал себя внутреннего и, быть может, спасался от себя: "Я бываю там (в свете, на балах. - Н.Б.) скорее по необходимости, чем по склонности, ибо развлечение, какое бы то ни было, стало для меня настоящей потребностью". Одним из способов такого отвлечения от себя была его постоянная включенность в политические проблемы. Как салон, светский раут имели для Тютчева род театрального зрелища, которое позволяло ему анатомировать психологию человеческих душ, так и столкновение государственных интересов, движение народов, мир вообще были ареной для наблюдения за грандиозными играми человеческих страстей, сошедшихся во множестве и уже подчинявшихся, быть может, закону больших чисел. Поэт жил долго: дявятилетним, находясь с родителями в Ярославле, переживал оккупацию Москвы наполеоновскими войсками; обитая на Западе, наблюдал революцию 1830 г., затем из России следил за продолжением "антихристианского", по его словам, безумия 1848 г. (считая, что России эта напасть не грозит вследствие не только ее православной сущности, а того, что "задушевнее верования"). Многолетняя борьба Австрии и Пруссии за лидерство, Крымская война, объединение Италии, катаклизмы папского престола и Католической Церкви, освободительное движение славянских народов, Парижская коммуна - на все откликалась тютчевская мысль.
"┘догмат о папской непогрешимости - последняя, старческая, лебединая песнь Латинской церкви".
"Если протестантизм уничтожил центр христианский, который есть Церковь, в пользу Я человеческого, Я личного, то Рим поглотил этот христианский центр в самого себя, в свое Римское Я. Рим не отверг предания, а конфисковал его в свою пользу".
"┘возрастающая мощь Пруссии, доказательством которой является эта война (1870 г. - Н.П.), в итоге неизбежно обратится против нас и навлечет на нашу бедную страну несчастья, более ужасные, чем те, которые ныне поразили Францию".
"Россия┘ схватится со всею Европой┘ И причиною этого столкновения┘ - вечный антагонизм между тем, что, за неимением других выражений, приходится называть: Запад и Восток".
Заветным желанием Тютчева на протяжении многих лет была роль идеологического консультанта и проводника русской идеи в западной печати. В докладной записке на имя императора Николая I, еще только вернувшись в Россию в 1845 г., он пишет: "Осмелимся поднять наше истинное знамя над мешаниной мнений, раздирающих Европу, и смелость эта поможет нам отыскать помощников именно там, где до сей поры встречали мы одних врагов┘
Главное┘ в том, чтобы согласовать наши усилия┘ чтобы поставить различные мнения и тенденции на службу неизменным интересам России, сохраняя при этом за языком статей прямоту и силу, без коих невозможно потрясать умы".
Какие же идеи должны были потрясать умы? Главная: создание православной империи в противовес католическому римскому миру, впрочем, Тютчев очень желал в семье православных народов видеть и Польшу, а ее католицизм считал казусом. Вот каким был отклик Тютчева на революции 1848 г.: "Движение, потрясающее в настоящее время Запад, найдет свое разрешение и предел лишь тогда, когда увидят православного папу в Риме, подчиненного светской власти православного императора в Константинополе". Что это? Бред какого-нибудь безумного апологета православия? Нет, это речь человека, к индивидуальной церковной жизни не имевшего отношения многое годы, христианина, всегда полного иронии к официальному, обрядовому православию. Пасхальная служба 27 марта 1871 г. в царской резиденции описывается Тютчевым разоблачительно: "Сегодня вечером я рассчитываю отправиться к заутрене в Зимний дворец, хотя местный характер совершающегося там богослужения, несомненно, наименее подходит к истинному значению события, которое этим богослужением ознаменовывается. Ибо можно ли представить себе Господа нашего, восстающего из своего гроба, в присутствии всех этих мундиров и всех этих придворных туалетов, всецело поглощенных не Воскресением, а совсем другими вопросами, и для которых указ о назначениях и наградах является благой Вестью по преимуществу?" (Из письма дочери Екатерине.) И при этом панправославная идея не оставляла Тютчева до конца жизни.
И.С. Гагарин, сослуживец поэта по дипломатической миссии в Баварии, подхватывает аксаковский термин Standpunkt, объясняя такого рода крайности Тютчева: "┘мне кажется, что вы (И.С. Аксаков. - Н.П.) почитаете убеждениями то, что в моих глазах было скорее умствование. Тютчев всегда готов был стать на все возможные Standpunkt"ы и извлекать из данного положения все возможные соображения. ┘Находясь в Петербурге в известных обстоятельствах, Тютчев стал на особенный Standpunkt и усвоил его себе, но я не могу назвать это убеждением". Добавим, что этот Standpunkt подчас использовался для публичного обозначения мнения. Для внутреннего употребления высказывались противоположные мысли. Так, в беседе с Варнгагеном фон Энзе, немецким писателем и публицистом, активным посредником между русской и немецкой культурами, Тютчев выражает спокойное, с признанием достоинств, отношение к знаменитой книге Кюстина "Россия в 1839 году". А в патриотическом письме редактору "Augsburger allgemeine Zeitung" она называется "жалким памфлетом" и "доказательством┘ умственного бесстыдства и духовного растления". Не говоря уже о словах, адресованных Николаю I в той самой "Докладной записке", где сказано, что "господин де Кюстин взглянул на Россию сквозь призму ненависти, помноженной на невежество", что, мягко говоря, не соответствовало действительности.
В 1844 г., не желая оставаться "человеком без родины", Тютчев вернулся в ее "милую грязь" и понял, что "Петербург в смысле общества представляет одно из наиболее приятных местожительств в Европе, а когда я говорю Петербург - это Россия, это русский характер, это русская общительность". Правда, обронил как-то: "У меня не тоска по родине, а тоска по чужбине". Жить мог только в столицах, даже краткое деревенское пребывание выносил с трудом. И уж совсем несообразной Тютчеву представляется мизансцена, описанная дочерью Дарьей, об участии всей семьи в престольном празднике в Овстуге (родовом имении в Брянском уезде) Успения Пресвятой Богородицы (15 августа 1855 года): "Мы завоевывали популярность у наших крестьян, бросая им с высоты балкона яблоки, пряники, баранки и монеты, тогда как в глубине сада их угощали водкой. Это началось после обедни и продолжалось до завтрака┘" Тютчев на балконе, бросающий баранки задравшим головы крестьянам. Почти карикатура. А двумя днями раньше написан поэтический шедевр о крае русского народа, который "Царь Небесный исходил благословляя".
Однако ни этому народу, ни вообще широкой российской читающей публике поэт Тютчев известен не был. Неудивительно: покинув Россию в 18 лет, он выпал из литературного процесса на четверть века. Да, были публикации в отечественных альманахах, в пушкинском "Современнике" в 1836 г. Но это лишь половина стихотворений, написанных к тому времени. Ни одного сборника, ни одного пространного отзыва до статьи Н.А. Некрасова 1850 г. "Русские второстепенные поэты" и сборника 1854 г., когда И.С. Тургенев, проявив настойчивость, издает первую книгу пятидесятилетнего поэта. Но в нее так и не попадают такие шедевры, как "Конь морской", "Альпы", "Из края в край, из града в град", "Тени сизые смесились". Правда, находят место только что написанные стихотворения, посвященные беззаконной возлюбленной - Елене Денисьевой. Поэтическая вольность? Остались свидетельства "самозабвения", "блаженства и безнадежности", раздвоенности и вины. А после ее смерти знание "целительства" времени:
Как ни тяжел последний час -
Та непонятная для нас
Истома смертного
страданья, -
Но для души еще страшней
Следить, как вымирают
в ней
Все лучшие воспоминанья┘
Но все эти чувствования были уже не очень востребованы в послепушкинское непоэтическое время.
Время┘ 70 лет для поэта-романтика, пожалуй, необычно много. Поэтому опыты его жизни становятся образными знаками для разных поколений читателей.
Лирическая созерцательность встреч юного с юной: "И на холму, там, где, белея, / Руина замка вдаль глядит, / Стояла ты, младая фея, / На мшистый опершись гранит". Изящество зрелой чувственности: "Люблю, когда лицо прекрасной / Весенний воздух пламенит, / То кудрей шелк взвевает сладострастный, / То в ямочки впивается ланит!" Любовь как "поединок роковой" для много испытавшего сердца: "О, как убийственно мы любим! / Как в буйной слепоте страстей / Мы то всего вернее губим, / Что сердцу нашему милей!.." Женщина перебирает письма, свидетельства былой страсти: "Брала знакомые листы / И чудно так на них глядела, / Как души смотрят с высоты / На ими брошенное тело┘"
Когда изменяют "дряхлеющие силы", полный смирения и благожелательности призыв: "Спаси тогда нас, добрый гений┘ / От чувства затаенной злости / На обновляющийся мир, / Где новые садятся гости / За уготованный им пир┘"
Мистическая обнаженность человеческой души ночью: "Нам мнится: мир осиротелый / Неотразимый Рок настиг - / И мы, в борьбе, природой целой / Покинуты на нас самих┘" ("Бессонница"). Добиблейский и постисторический образ Вселенной: "Когда пробьет последний час природы, / Состав частей разрушится земных: / Все зримое опять покроют воды, / И Божий лик изобразится в них!" ("Последний катаклизм").
Тютчев - поэт, знающий и поющий бездну: "Небесный свод, горящий славой звездной, / Таинственно глядит из глубины, - / И мы плывем, пылающею бездной / Со всех сторон окружены" ("Как океан объемлет шар земной"), осознающий хаос как подоснову земной красоты, взыскующий растворения в зыбком сумраке ночи. Лучшее состояние - насыщенная видениями дремота, дающая ощущение слиянности с миром духов.
Сумрак тихий,
сумрак сонный,
Лейся в глубь моей души,
Тихий, томный, благовонный,
Все залей и утиши.
Чувства - мглой
самозабвенья
Переполни через край!..
Дай вкусить уничтоженья,
С миром дремлющим смешай!
Это та вольность, которую поэт XIX века посылает в век грядущий, ее и подхватывают символисты. А бездна тютчевская соблазнительна, ее страхи обволакиваются гармонией стиха, и она погружает нашу "частную жизнь" во что-то большее: в жизнь природы, мироздания, Творения.
С природой у Тютчева были особенные отношения. Его "душа хотела б быть звездой┘ в эфире чистом и незримом" дня, залитого солнечными лучами. Весной с ним всегда происходит что-то невообразимое: "Блестят и тают глыбы снега, / Блестит лазурь, играет кровь┘ / Или весенняя то нега?.. / Или то женская любовь?.."
В осенних вечерах - "Ущерб, изнеможенье - и на всем / Та кроткая улыбка увяданья, / Что в существе разумном мы зовем / Божественной стыдливостью страданья". Постоянное перетекание жизни природы в жизнь человека. Все это соответствует горячему раннему восклицанию Тютчева:
Не то, что мните вы,
природа:
Не слепок, не бездушный лик -
В ней есть душа,
в ней есть свобода,
В ней есть любовь,
в ней есть язык┘
И долгие годы ощущение panta theon ("всюду боги") питало душу. Однако невозможно приклеить ярлык к мировоззрению Тютчева: атеист, натурфилософ, христианин. Были стадии и, может быть, не в такой последовательности. Он происходил из традиционно верующей семьи. Но усердия в соблюдении религиозных правил у юного Тютчева не было. Об этом говорит матушкина надпись, сделанная на принадлежащей сыну французской Библии: "Папенька твой желает, чтобы ты говел. Прости! Христос с тобою. Люби его!" А молодой человек веселится, обыгрывая слова великопостной молитвы Ефрема Сирина:
"Не дай нам духу
празднословья"!
Итак, от нынешнего дня
Ты в силу нашего условья
Молитв не требуй от меня.
За границей он находился в мощном культурном потоке рационального мышления и переименования Бога в Природу. Не причащался лет тридцать. Хотя в полемике с Шеллингом утверждал, что "единственная философия, совместимая с христианством, целиком содержится в катехизисе. Необходимо верить в то, во что верил святой Павел, а после него Паскаль, склонять колена перед безумием креста или же все отрицать". Но это что-то вроде Standpunkt"а.
В России, в пик отношений с Денисьевой прорывается:
И хоть страдальческую грудь
Волнуют страсти роковые,
Душа готова, как Мария
К ногам Христа
навек прильнуть.
И только с ее смертью Тютчев безыскусно заговорил с Тем светом: "Ангел мой, где б души ни витали, / Ангел мой, ты видишь ли меня?"
В это время что-то меняется в отношениях с природой: "Душа не то поет, что море, / И ропщет мыслящий тростник┘" И совсем отвергающее альянс с ее "всепоглощающей и миротворной бездной":
Природа - сфинкс.
И тем она верней
Своим искусом губит
человека,
Что, может статься,
никакой от века
Загадки нет и не было у ней.
Загадки, может быть, и нет, а тайна остается. Так же, как остается тайна благотворного воздействия поэзии Тютчева, несмотря на все экзистенциальные пустоты его отдельных состояний. Что, впрочем, необходимо знать и нам для понимания собственной души.
Очаровательно и незаменимо его "как бы", столь эксплуатируемое сегодня. Помните надоевшее с детства: "Люблю грозу в начале мая"? Его уже не слышат вовсе и не воспринимают, как гениальные, слишком задекламированные строки: "Повисли перлы дождевые, / И солнце нити золотит". А чуть выше: "┘весенний, первый гром, / Как бы резвяся и играя, / Грохочет в небе голубом". О "первоначальной" осени: "Весь день стоит как бы хрустальный, / И лучезарны вечера". Об уходящем дне: "И сладкий трепет, как струя, / По жилам пробежал природы, / Как бы горячих ног ея / Коснулись ключевые воды".
Это "как бы" - то, что афористично обозначено в "Silentium!": "Мысль изреченная есть ложь" - слово сказано, но все равно за ним или до него остается невыразимое. И в этом "как бы" - освобождение от невозможности жизни, а, может быть, и от неизбежности смерти:
Когда в кругу убийственных
забот
Нам все мерзит - и жизнь,
как камней груда,
Лежит на нас, - вдруг,
знает Бог откуда,
Нам на душу отрадное
дохнет,
Минувшим нас обвеет
и обнимет
И страшный груз минутно
приподнимет.
Так иногда, осеннею порой,
Когда поля уж пусты,
рощи голы,
Бледнее небо, пасмурнее долы,
Вдруг ветр подует,
теплый и сырой,
Опавший лист погонит
пред собою
И душу нам обдаст
как бы весною┘
Дарья Гармоненко