Равиль Бухараев Покаюсь и перед Гете. Вспомню, как однажды, совсем в других заботах, перемещался я по восточной Германии, посещая лагеря российских беженцев, униженно и по большей части безнадежно просящих у немцев политического убежища. Изо всех беженцев, по причинам вставшего поперек горла безденежья и гражданского отчаяния мыкающих жизнь в бывших советских казармах, только единожды встретил я подлинных, которым не было ни места, ни жизни на родине.
Это была семья с четырьмя детьми из Баку: отец - татарин, мать - армянка. Это они после моего выступления затащили меня в свою комнату, чтобы напоить чаем с конфетами, и рассказали свою библейскую историю. О том, как в неистовстве времен, когда от старинных соседей по двору вовсе уж не стало жизни, отправилась эта армянская мать к местному шейху и призналась ему, что хочет принять ислам. Он выгнал ее, ученый этот мулла, успевший, как большинство из них, приватизировать вселенскую веру Пророка. "Ты хочешь стать мусульманкой из страха", - такой диагноз поставил ей этот фельдшер человеческих сердец. И я, в скудной комнате, окна которой выходили на плац, все еще отмеченный стелой в память военных подвигов когда-то расквартированного здесь советского полка, рассказал им одну историю из жизни Пророка.
Ибн Исхак повествует, что один из соратников Пророка, Усама бин Зайд, в пылу схватки пустился в погоню за убегающим врагом, догнал его - и человек, видя неотвратимость смерти, произнес символ веры, шахада: нет Бога кроме Аллаха, и Мухаммад - посланник Его. Это не остановило Усаму, и человек был убит. Когда Усама пришел к Пророку и рассказал об этом случае, Пророк сказал: "Кто заставил тебя, Усама, пренебречь вероучением?" Усама, конечно же, возразил, что убитый воззвал к Аллаху только из страха смерти. "Ты что - заглянул в его сердце?" - произнес Пророк и повторил: "Кто заставил тебя, Усама, пренебречь вероучением?" Усама рассказывает, что Пророк повторял этот вопрос до тех пор, пока сердце Усамы не облилось кровью стыда и он не попросил прощения за неправедное убийство. "Ты будешь помнить это и после того, как меня не станет?" - спросил Пророк. Усама пообещал это.
Кто же смеет после этого преграждать людям дорогу в ислам? Я не умею забыть этих людей, нашедших впоследствии свое место в Германии, потому что их не оттолкнул ислам в его Ахмадийском толковании - тот ислам, в котором не лицемерят и не грозят другим, и не превращают Аллаха, создавшего мир в умопомрачительном многообразии, в некий идол, якобы требующий человеческих жертв. Я помнил о них и тогда, когда мои ахмадийские друзья, сделав непосильный для других бросок через половину Германии, выполнили мою просьбу, и мы приехали в Веймар для того только, чтобы один лишь час провести в Доме-музее Гете. Тогда, надо сказать, я еще не задумывался об отношении Гете к исламу - я совершал паломничество к другому Гете.
Театр теней
Отметим же, - что некогда было искусством, становится с истечением времени просто забавой, - вспомнить хотя бы тогда же подаренный мне в Веймаре альбом теневых силуэтов времени Гете, сей элизиум и пантеон минувших навек очертаний. Искусная точность тех контуров, абрисов, очерков, конфигураций, выявляющих на белом поле всего лишь и только идеальную суть человека, отвечало, как чудится, стремлению Гете к античной гармонии жизни, тому ее звездному равновесью, когда можно пренебречь житейскими малостями ради совершенного и во многом секретного умолчанья о том, что лишь в грамотных недомолвках искусство становится красноречием истинной правды. Подобный театр силуэтов, героями которого в окружении Гете были либо персонажи голубой крови, либо выдающиеся умы классической этой эпохи, давно уже стал разночинным, как в пятидесятых минувшего века, когда по кинотеатрам российской земли сидели с теневою бумагой художники ножниц, работая точно и споро, пока мода на силуэты не прошла и не кончилась, как и все остальное, чтобы, как водится, где-то возникнуть опять.
Единство незримо, но если - толком - вглядеться во все эти абрисы, тени, очертания и силуэты эпохи, то на карте ведущих из золотого столетья дорог мы усмотрим развилку, где вконец разойдутся пути Казановы и Гете - две стези, два маршрута, два навеки чужих осязания мира, и жизненная стезя Казановы истает в служебных покоях желтостенного замка Духцов, в пустых коридорах с гравюрами утраченных мест пребыванья - Венеции, Лондона, Парижа и прочих ненужных столиц, в грустных комнатах приживальческой старости с портретами подлинных знаменитостей века и теневыми портретами обольстивших и обольщенных любовниц, с предметами, сутью которых является лишь обладанье: китайскими бело-синими вазами, часами с фигуркою усатого турка с чубуком - долгодлинною трубкой; с окнами, выходящими к воротам барочного замка, возле которых стоит непременный в Европе Чумной постамент.
Сочинителю собственной жизни, как ему не моглось в тишине и молчаньи с божественным и утешительным видом через замковый парк на далекие Крушные горы, а горы - тому свидетель Вольтер - Казанова всегда ненавидел, как всякие виды природы ненавидит озабоченный лишь собой и своим естеством обыватель, который и на водную гладь глядит лишь затем, чтоб увидеть свое отраженье.
Посему я не думаю, что, присутствуя в Карловых Варах, забирался он ради зрелища окружающих кряжей и на склоны горы Вечной жизни,- по старости ли, по нелюбви ли к природе или же лишь потому, что на первой площадке возвышалась в те ушедшие годы городская виселица, я не знаю. Да и потом, его все тянуло в другую беседку, пониже - над приречным утесом, в ту, что и посейчас привлекает к себе влюбленные пары.
Нивы Доротеи
Возведенная графом Кристианом Клам-Галасом во имя любви к княгине Доротее Курляндской, эта круглая беседка-ротонда над журчанием Теплы подарила названье всей краткой чудесной долине, соединяющей старый Карлсбад (и дом Божье Око) с Почтовым двором, и с 1791 года именуемой в неутраченной местной истории не иначе как Dorotheen Au - Доротеины Нивы. В том самом году умер Моцарт и был наспех закопан в нищенской безымянной могиле; Шиллер приехал в Карлсбад; Гете, возвратясь из служебной поездки в Венецию, стал директором герцогской библиотеки и музейных собраний, а Казанова, духцовский нахлебник, был поколочен на улице Духцова палкой, и не из ревности, а вследствие несносного высокомерья, склочности и самохвальства.
Ты же видишь, как над Нивами Доротеи, в старинной, в колоннах, ротонде, крючковатым своим подбородком опираясь на трость, он согбенно сидит, Джироламо Джакомо, он же некогда толстогубый Якобус Казанова де Сейнгальт, печальник, недолюбленный матерью - театральной актрисой и отмстивший за это всем женщинам трагикомедии собственной жизни, убухавший бедную искру таланта на попытку блистать там, где было довольно подлинного и гениального света; печальный и злой самолюб, чья хваленая любвеобильность не оставила миру даже малой беседки, где можно усесться вдвоем, а только духцовское кресло в полосатой потертой обивке, в котором он умер, как жил - в одиночку, всей сутью и жизнеописаньем легко помещаясь в словарь иностранных словес:
аллегро, аббатиса, абордаж, абсурд, авантюра, автопортрет, агрессия, ажиотаж, ажур, азарт, акробат, актер, альков, альфонс, амурный, антре, антураж, аплодисменты, апломб, аффект;
бабуин, балаган, балдахин, банкрот, баркарола, барокко, бестия, бижутерия, бисер, бисквит, блеф, бордель, бордюр, бравурный, будуар, букли, бурлеск, бутафория, буффонада;
вакханалия, вандал, варвар, варьете, вензель, виньетка, вираж, водевиль, вольтижер, вуаль;
гавот, гаер, галантерея, галера, галун, гамадрил, гарус, гастроль, гениталии, гиббон, гинекология, гипнотизер, гипюр, глазет, гном, гобелен, гондольер, гороскоп, горилла, гофре, гравюра, гример, грот, гротеск, гурман, гяур;
дебил, дебош, деградировать, дегустатор, декаданс, декламатор, декор, деликатес, демагог, демарш, демонстратор, депрессия, деспот, диадема, дивертисмент, диктатор, дилетант, дисгармония, диссонанс, дифирамб, доктринер, драпри;
евнух, ересь;
жабо, жанр, жаргон, жонглер, жуир;
зодиак, зомби;
идеолог, идиллия, идол, иллюзионист, имитатор, иммигрант, импотенция, импровизация, импульсивный, индивидуалист, индульгенция, инициатор, инквизиция, инкрустация, инстинкт, инсценировка, интерлюдия, интермедия, интермеццо, интерпретатор, интерьер, интим, интриган, инфантильный, информатор, инфузория, инцест, ипохондрия, истерия;
кабаре, каббала, кавалер, каватина, каземат, казино, казус, кейф, каламбур, калейдоскоп, калька, камарилья, камзол, камуфляж, канкан, кантата, кантилена, капелла, каприс, каприччио, капуцин, карикатура, карьерист, кастрат, катакомбы, китч, клавесин, клеврет, клептоман, клише, клоака, клобук, кокотка, коломбина, колоратура, колье, комедиант, комик, комментарий, коммерсант, компенсация, компромат, комфорт, конкурент, контральто, контрамарка, контраст, контур, конформизм, конъюнктура, кордебалет, корсет, кортеж, костюмер, креатура, креп-жоржет, криптограмма, крупье, крюшон, кузина, кулиса, кунсткамера, купюра, кураж, куртуазный, куртизанка, куртина, курьез;
лабиринт, лакуна, лампион, ларго, легато, лейтмотив, ленто, лесбиянка, либерал, либретто, лилипут, лоджия, ложа, ломбард, лорнет, лотерея, люкс;
магия, мадам, мадемуазель, мадригал, мандрил, мазохизм, макака, макет, макияж, макраме, мамона, мандолина, маневр, манеж, манекен, маникюр, манипулятор, маньяк, маразматик, марафет, марионетка, маркизет, мародер, мартиролог, маскарад, мастурбация, матрона, медальон, меланхолия, мельхиор, мемуары, менуэт, меркантильный, метаморфоза, меццо-сопрано, мизантропия, микроб, мим, миниатюра, мираж, миссис, мистерия, мистификатор, миф, модель, модерато, монополист, монстр, моралист, муар, муляж, мускус, муслин, мусс;
набоб, наркоз, наяда, неврастеник, неглиже, несессер, нимфоманка, нувориш, нунций, ню;
обскурантизм, овация, одалиска, одиозный, оккультный, онанист, опиум, оракул, орангутанг, оратория, оргазм, оргия, орнамент, оркестровка, ортодокс, оттоманка;
паблисити, павиан, павильон, па-де-де, па-де-труа, палаццо, панегирик, пансион, пантомима, папильотка, папье-маше, параноик, парвеню, пария, пародия, партер, парфюм, пассаж, пассия, пасьянс, патетика, патронаж, пафос, педикюр, перверсия, периферия, перлюстрация, персонаж, пессимист, петтинг, пигмей, пилигрим, пиния, пируэт, пиццикато, плагиат, плебей, плейбой, плиссе, плюмаж, плюш, позер, позумент, политеизм, полишинель, помпезный, попурри, портшез, портьера, потенция, прагматик, прелат, прелюдия, пресса, престижный, претензия, примат, примитив, приор, провокация, прожектер, пролог, просцениум, протеже, профан, псевдоним, психопат, пубертатный, пульчинелла;
рагу, ракурс, рампа, рандеву, ранжир, рантье, рапсодия, реверанс, ревю, реглан, резонанс, резонер, резюме, реквием, реквизит, реликвия, реликт, ренегат, реноме, репертуар, реприза, репродукция, рептилия, ретушь, риторика, рондо, ротонда, рудимент, рулада, рутина;
садист, сакраментальный, салон, сангвиник, сантименты, сардонический, сарказм, сатир, сексапильный, сенсуализм, сентиментальный, серенада, сибарит, силуэт, симулянт, синекура, скептик, сопрано, спиритизм, спонтанный, стаккато, стриптиз, субъект, суррогат, суфле, сюжет;
табу, таверна, талисман, тарантелла, тенор, террариум, террор, тет-а-тет, тирада, тираж, тиран, титул, топаз, трагикомедия, транс, трапеция, трафарет, третировать, трио, трубадур, труппа, трюфель, турне, тюль;
увертюра, узурпатор, ультимативный, унисон, устрица, утопия, утрировать;
фаворит, фагот, фактура, фаллический, фамильярный, фанаберия, фантасмагория, фанфара, фатализм, фата-моргана, фаянс, феерия, фейерверк, феодал, фетишизм, фиаско, фигляр, фикция, фимиам, финал, фискальный, флейта, фолиант, форте, фригидность;
хаотический, харизма, химера, хиромантия, холерик, хорал, хроника;
цейтнот, целибат, цензура, церемониал, цинизм, цистит, цукат;
(частность - чепуха - чушь),
шаблон, шагрень, шантаж, шарж, шарм, шевиот, шизофрения, шимпанзе, шоу;
эгоист, эйфория, эклектизм, экспансивный, эксплуатировать, экспромт, экстаз, экстерьер, экстремизм, эксцесс, эмигрант, эпатаж, эпигон, эпилог, эрзац, эротика, эстет, эшафот;
юмореска;
якобинец...
Бедный Казанова
Бедный Казанова! Как он вязался к подлинным аристократам и знаменитостям своего времени, стараясь доказать себе и последующим поколениям, что и он в свою эпоху стоял наравне с Вольтером, Руссо, Гете, Моцартом, который через год после отъезда Казановы из Лондона в восьмилетнем возрасте поселился в Сохо с отцом и давал в Лондоне концерты, уже прославившие его на всю Европу.
Ну ладно, Моцарт, в компании с которым Казанова успел мелькнуть в Праге и через три десятка лет, как раз когда в пражской опере давали премьеру моцартовского "Дон Жуана". Но что думал он, не вовсе ведь лишенный совести и столь ревнивый к своей популярности "знаменитого венецианца", что думал он в минуты мужского молчания о своем земляке, великом художнике Каналетто, который, впрочем, не сделавшись очевидцем лондонских художеств Казановы, успел в 1756 году возвратиться из Сохо к сияющим каналам родной Венеции...
Что мог несчастный Казанова, которым Вольтер и Руссо забавлялись, как разряженной в нарядный камзол и белые букли дрессированной макакой, словно в отместку за то, что и он не разглядел ни в одной женщине души, что мог он противопоставить упорному и трудолюбивому гению своего земляка, кроме печально подогреваемой, как холостяцкий обед на керосинке, и на три четверти придуманной скандальной известности? Жалкий список побед над женщинами, часть которых он обманул свойственной всем слезливым палачам и себялюбцам сентиментальной искренностью, а других попросту купил, как покупают скот, или взял силой в низменном сознании безнаказанности?
Ведь подлецом стать так легко - нужно только с каждым новым днем позволять себе немного больше, чем позволяет совесть, и с каждым новым днем находить оправдание этой малости.
Но ни разу не победив самого себя и своих мелких вожделений и не создав ничего, кроме хвастливого и ханжеского жизнеописания, сей потаскун, фигляр, ерник, волокита, гаер, жуир и растлитель малолетних в многогранной своей посредственности не сумел подняться даже до трагических и роковых страстей Дон Жуана, так и оставшись персонажем шутовского фарса, дешевой буффонады, льстящей всякой черни уличной комедии, в которой шкодливый бабник, если не может соблазнить, покупает, а если не может купить, то попросту насилует предмет своей опасливой похоти и впадает в настоящий животный ужас - в истерическое осознание бессмысленности существованья, если с ходу не удается сделать ни первого, ни второго, не третьего.
Но он - король фланеров и бездарей - может-таки усмехаться со своих портретов, коль скоро праздношатающаяся память о нем дотянула до нашей эпохи развлечений, когда шуты, лицедеи и чувственники с рыбьей кровью безраздельно, как всякие временщики, торжествуют над обольщенным и обманутым миром. Сколько же разноязыких туристов, сколько мужчин, посещающих духцовский замок, норовят суеверно коснуться подлокотника смертного кресла, чтобы вдруг обрести легендарную обезьянью сноровку сего мизантропа, и призрак его, сбежав из барочных покоев, уже навязал свое наваждение жизни большинству христианского мира, забывшему настоящего Гете! Тень Казановы - она торжествует в любом самолюбии и любых плотоядных соблазнах, в любом попирании духа, в любом возвещенье, что не трудное постиженье друг друга, а простое хотенье является ныне уставом.
Стезя Казановы - она ли не стала ведущей в безверие и обреченность столбовою дорогой, уводящей весь чувственный мир вспять от Единства в сиюмгновенной истерике плоти, осиротевшей без осязанья души? Как отлична она от дороги, начертанной Гете!
Стезя Гете?
Господи, что мы знаем - что помним о Гете, завороженные одной лишь магией великого имени?
"Горные вершины спят во мгле ночной..."
"Уже написан Вертер"!
"Это сильнее, чем "Фауст" Гете"...
Ну, а то, что Гете по духу был - мусульманин? Не дико звучит? Античный язычник? Уже и милее иному сердцу. Но -собиратель камей, гипсовых медальонов и памятных медалей, копий античных скульптур, знаток гравюр и живописных пейзажей, обладатель дома, простого до скудости, во что верил Гете?
29 июля 1782 года. Гете - Лафатеру, автору трактата "Понтий Пилат":
"Хотя я и не противник христианства и не антихристианин, но все же я решительно не христианин, поэтому твой Пилат и все прочее произвели на меня отвратительное впечатление".
Не христианин - так неверующий? Вот уж нет. Прилежный очевидец последних лет Гете, Эккерман, свидетельствует, что Гете был глубоко верующим человеком.
Воскресенье, 4 января 1824 года:
"Я верил в Бога, в природу и в победу добра над злом; но нашим благочестивцам этого было недостаточно, мне еще следовало знать, что троица едина, а единое - трояко, но это шло вразрез с моим правдолюбием, вдобавок я не понимал, чем мне это может быть хоть сколько-нибудь полезно".
Понедельник, 28 февраля 1831 года:
"Христос исповедовал единого Бога и наделил его всеми свойствами, которые в самом себе воспринимал как свойства совершенные. Этот Бог был сущностью его прекрасной души, был благостен и любвеобилен, добрые люди могли доверчиво ему предаться, восприняв саму идею такого Бога как сладостную связь с небом.
Но так как великое существо, которое мы именуем Богом, проявляет себя не только в людях, но также в многообразной могучей природе и в грандиозных мировых событиях, то, разумеется, представление о нем, основанное на человеческих свойствах, - представление недостаточное, и вдумчивый человек немедленно наткнется на провалы и противоречия, которые повергнут его в сомнения, более того - в отчаяние, если он не настолько мал, чтобы успокоить себя надуманными увертками, или не настолько велик, чтобы подняться до более высоких воззрений".
Но под сказанным с легким сердцем подпишется любой думающий мусульманин, для которого христианство самого Иисуса, нигде и словом не упоминавшего о Троице, является неизменной составной частью его духовного исламского мировоззрения. Честный, по-немецки тщательный Эккерман продолжает:
"Противники часто обвиняли Гете в отсутствии веры. Но он только их веры не имел, слишком она была мелка для него. Если бы он открыл им свою, они были бы поражены, однако уразуметь ее все равно бы не сумели".
Но что это была за вера? Мудрый, искушенный в политике жизни Гете нигде прямо не говорил, что эта вера - ислам, но в своих веймарских разговорах вновь и вновь возвращался к Пророку и мировоззрению ислама, в изучение которого углубился в годы сочинения своего "Западно-восточного дивана". Уже в самом названии этого последнего великого стихотворного творения Гете заложена мысль о родстве идей ислама с выстраданным великими умами Запада постхристианским мировоззрением.
Гете об исламе
Среда, 11 апреля 1827 года:
"Очень интересно, с каких наставлений магометане начинают воспитание детей. Первооснова религии, которую внушают молодому поколению, - это вера в то, что ничего не может встретиться человеку на жизненном пути, что не было бы предназначено ему всеведущим божеством; тем самым молодежь на всю жизнь вооружена, успокоена и ничего больше не ищет.
Не будем вникать, что в этом учении правильно или ложно, полезно или вредно, но, по правде говоря, что-то от него заложено во всех нас, хотя никто нам подобных идей не внушал....
Обучение философии магометане начинают со следующего положения: не может быть высказано ничего, о чем нельзя было бы сказать прямо противоположного. Они упражняют ум своих юношей, ставя перед ними задачу: для любой тезы отыскать антитезу и устно ее обосновать, что должно служить наилучшим упражнением в гибкости мысли и речи.
Но поскольку каждое положение опровергается противоположным, возникает сомнение, и оно-то и есть единственно правильное из этих тез. Но сомнение непрочно, оно подвигает наш ум на более глубокие исследования, на проверку, проверка же, если она произведена добросовестно, создает уверенность, которая является последней целью и дарует человеку полное спокойствие.
Как видите, это учение закончено в себе, и мы со своими системами не смогли его превзойти, да его и вообще-то превзойти невозможно".
В этих речениях Гете - суть ислама, высказанная если и не думающим мусульманином, то уж несомненно исламским философом. Да Гете, для которого культура ислама лежала, конечно, больше в области этнографии, особенно и не скрывал своего согласия с духовной сутью этой веры, в которую начал углубляться в 1813 году после того, как некий немецкий солдат привез ему из Испании старинную арабскую рукопись с последней сурой Корана, "Ан-Нас":
Во имя Аллаха Милостивого,
Милосердного.
Скажи: "Я ищу прибежища
у Владыки рода человеческого,
В этой суре, завершающей коранические откровения, утверждается Единство Бога, Который один обладает титулами, в христианстве отнесенными к различным ипостасям Троицы. Зачем разделять эти ипостаси, вопрошает Коран, если Аллах в своем дающем прибежище Единстве и согласуемой с разумом Единственности единовременно и Владыка рода человеческого (Бог-Отец), и Царь, которым церковь называет Иисуса, и Бог Дух Святой - единственная в мире святость? Вот над чем задумывался Гете, переписывая эту суру и считая ее появление в Веймаре особым божественным знамением. Лишь человек его масштаба и мог, наверное, выявить в своем княжеско-бюргерском окруженьи общечеловеческую, вселенскую суть исламского Благовестия, так часто скрытую в фольклорной красочности зримых материальных культур.
5 января 1814 года. Гете - Требру:
"Говоря о пророчествах, должен тебе сказать, что сегодня происходят такие вещи, которые ранее пророкам не позволили бы даже и произнести. Кто бы позволил еще несколько лет назад высказать предположение, что в нашей протестантской гимназии может проводиться магометанское священное богослужение и будут читаться суры из Корана. И все же это произошло, и мы присутствовали на богослужении у башкир, видели их муллу и приветствовали их князя в театре. Из особого расположения ко мне, на вечную память мне были подарены лук и стрелы, которые я повесил над своим камином. А некоторые из наших особо религиозных дам даже заказали в библиотеке перевод Корана".
И вправду, не тот же мусульманин, кто наденет на всеобщее обозрение халат и тюбетейку, а тот, кто признает и восславит Единство Аллаха, которое, повинуясь Божьим установлениям, ему становится необходимо отразить в единстве своей души и единстве мира. Это и есть ислам, и в этот ислам, призывающий ум и сердце к познанию природы и к убежденности в абсолютной логичности установлений Бога, бесспорно и безусловно верил Иоганн Вольфганг фон Гете.
Narrish, dass jede in seinem Falle
Seine besondere Meinung preist!
Wenn Islam Gott ergeben ist,
In Islam leben und sterben wir alle.
Не чушь ли - все в тщеславии
убогом
Суть под себя лишь тщатся
подогнать!
Когда Ислам и вправду послан
Богом,
Нам всем в Исламе жить и
умирать .
Как созвучно это речению Пророка ислама, который сказал, что всякое дитя рождается в исламе, и только родители и окружение делают из него христианина или иудея! Гете, которому еще в 1772 году, до Вертера, не удалась драма "Магомет", не занимался стилизацией в своих исламских стихах. Он жил в духовной реальности ислама.
Мы все живем в исламе?
19 сентября 1831 года. Гете - Адель Шопенгауэр:
"Мы все живем в исламе, какую бы форму ни избрали для того, чтобы ободрить себя".
20 сентября 1820 года. Гете - Цельтеру:
"Таким образом, мы должны остаться в исламе (то есть в полном подчинении воле Божией... К этому не могу добавить больше ничего".
Можно было бы привести еще многие высказывания Гете о его духовной близости к исламу. Они с неизбежностью разрушают миф о великом гражданине мира как о поклоннике исключительно человеческого разума, да и многие другие представления о нем. Например, то, что Гете считал герцогство Карла-Августа, в котором жил, совершенным государственным устройством. Только человек, согласный с прозвучавшими исламскими убеждениями Гете, может постичь всю глубину его отношения к вечным проблемам сиюминутной политики - его слова, набатом звучащие на развалинах нашей, а не какой-то придуманной страны:
Воскресенье, 4 января 1824 года:
"Для каждой нации хорошо только то, что ей органически свойственно, что проистекло из всеобщих ее потребностей, а не скопировано с какой-то другой нации. Ибо пища, полезная одному народу на определенной ступени его развития, для другого может стать ядом. Поэтому все попытки вводить какие-то чужеземные новшества, поскольку потребность в них не коренится в самом ядре нации, нелепы, и все революции такого рода заведомо обречены на неуспех, в них нет Бога, ибо участвовать в этой нелепице ему не пристало. Если же у народа действительно возникла потребность в великой реформе, то и Бог за него, и удача будет ему сопутствовать. Бог был за Христа и первых его последователей - ибо впервые возникшая религия любви являлась тогда насущной потребностью народов. Был Он и с Лютером, так как в лютерово время люди уже стремились очистить это исковерканное попами учение. Но ведь вдохновители обоих этих мощных движений не были друзьями существующего. Напротив, они были убеждены, что надо вылить старую закваску, что не должно в мире оставаться столько неправды, несправедливости, порока".
Какое же это счастье, что истинные мысли Гете остались запечатленными на бумаге! И все же, даже при наличии полного жизнеописания, книг и рукописей, продолжает жить миф о Гете как об исполине, которого Европа может противопоставить "темной силе ислама", и о Казанове, чьи гаерские выкрутасы считаются милыми и достойными подражания шутками века.
Но нет, наверное, в мире иной темной силы, чем тьма бесчувствия невежественного сердца, чуждого любой вере. "Ведь не глаза слепы, но слепы сердца, которые в груди", - горько говорит Коран.
Ряд цитат приводится по статье "Гете и ислам" доктора филологических наук Ашика Саида Конурбаева в журнале "Мусульмане", 1 (4)б февраль-март 2000 г. Статья написана в связи с тем, что шейх Абдулкадыр аль-Мурабит, после изучения в 1995 году в Веймаре письменного наследия Гете, вынес фетву о признании Гете мусульманином.
Перевод мой
Там же
Дарья Гармоненко