Глеб Шульпяков Турецкая кожа начинается в аэропорту. Рукоятки в автобусе подмывает срезать себе на ремень - так хороша выделка! - но вовремя спохватываешься: ведь не за кожей, не за кожей отправились мы в дорогу.
Турки небогаты, лукавы и практичны - процедуру въезда в страну они упростили до минимума. Поэтому вместо того, чтобы покупать фальшивые ваучеры и тратиться на фотографии, ты платишь на таможне десять долларов - и валишь на все четыре стороны.
Такова турецкая демократия.
Такси несется вдоль Босфора, где на дальнем рейде маячат пешки сухогрузов и танкеров. Открываешь окно, смотришь на сверкающую рябь волны и глазам не веришь: вот он, проходной двор истории, коммунальная кухня, где две с лишним тысячи лет склочничали народы и государства. Вот по этой водичке ходили туда-сюда греческие галеры, российские корабли, фрегаты крестоносцев и немецкие подводные лодки. Вот здесь переплывал Босфор султан Сулейман в одежке дервиша - узнать, что о нем говорят в народе. Тут натягивали знаменитую цепь, чтобы закрыть вход в бухту. Там дымил у причала крейсер "Отважный" с русскими беженцами из Крыма.
Все сходится. Конец пути
Первый запах города: подгоревший кебаб и мокрая шерсть, гниль отлива - и макрель с луком на углях.
На трассе тем временем - полный бардак: движение машин напоминает тараканьи бега, оранжевые такси лезут носом в кучу как жуки-пожарники, каждую секунду хватаешься за ремень, но ремня - нет как нет. Наконец наша машина вырывается вперед и летит вдоль зеленого газона, на котором лежат огромные красные туши. Сегодня праздник - и мясо продают с кости: можно выбрать кусок на ужин. Мяса много, очень много, его хватает на всех: чайки тащат по воздуху бараньи кишки, в костях брезгливо копошатся собаки, дорогу перебегает пацан с бычьим хвостом в руках. Машина резко тормозит - шофер улыбается, кричит что-то вдогонку, снова дает газу и тараканьи бега продолжаются.
Зато впереди!
Впереди клинком Пророка сверкает Золотой Рог - бухта с тупым карандашом генуэзской башни по верху. На счетчике - несколько миллионов турецких лир, но какие тут, к черту, деньги, когда в боковом зеркале у тебя Босфор, а в центральном - Айя-София? Когда с неба вдруг, как петухи, начинают перекличку муэдзины, а правоверные, скинув обувку, идут на молитву?
Ты выходишь на центральном Галатском мосту, который соединяет берега Золотого Рога. Ты стоишь среди толпы праздных горлопанов (все - в пиджаках), жуешь горячую макрель с луком (когда успел?) и озираешься по сторонам: неужели - все? конец пути, конец истории, приплыли-приехали, баста? вот оно, узилище цивилизации, ее печень и сердце, ее требуха, - и нет дороги дальше, потому что здесь все сошлось, и смотрит на тебя, и ждет ответа.
Крем-брюле на постном хлебце
Город - слоеный пирог: оттоманские розочки крем-брюле на постном византийском хлебце, медовые коржи Константинополя, пористый шоколад эпохи Ататюрка, подавать с поп-корном времен демократии. Культуры и эпохи трутся друг о дружку задницами как чистильщики сапог на рынке, но ведь мы-то с вами не лыком шиты: самое интересное - на стыках!
Здесь нет ничего в "чистом виде" - ни востока, ни запада, ни Европы, ни Азии, ни христианства, ни традиционного ислама: так что если вам нужна монохромная культура, этот город не про вашу честь. Стамбул вобрал и переварил десятки цветов, но - парадокс! - в итоге мы имеем не мутный бульон, а единый ковровый узор, где сошлись все линии и цвета.
"Обман неверного угоден Аллаху"
В Стамбуле обсчитывают все: продавцы тюльки и таксисты, салепщики и лавочники, чистильщике обуви и торговцы коврами. "Обман неверного угоден Аллаху" - это суеверие здесь до сих пор работает. Таксист всю дорогу говорил со мной о России - а потом кинул на десять миллионов. Детский взор, улыбка во все зубы, "мой брат жить в Урал" - а я же ему в результате и должен остался.
Артист!
Ценников в городе нет принципиально - цена на товар рождается из борьбы противоположностей: вашей трусливой скаредности - и их уступчивой настойчивости. Курдский ковер - уникальный орнамент на белом фоне, до сих пор нахожу неведомых пташек в узоре - я купил на Большом базаре за две стони. Начинали - с тысячи.
Особенно раздражает их манера все время смотреть вам в глаза. Поэтому первый день в Стамбуле кажется, что все эти улыбчивые люди на самом деле плетут вокруг тебя какой-то страшный мировой заговор. Но уже на второй день ты вспоминаешь детскую игру в "гляделки" - и начинаешь подыгрывать: громко торговаться, махать руками, говорить на всех языках сразу и цокать языком. Турки одобрительно кивают головами, оценив талант перевоплощения - и уступают вдвое.
Short story-2
В четвертом веке нашей эры римский император Константин, официально "разрешивший" христианство, совершает исторический жест. Он переносит столицу империи из Рима "на край", "к воде", в исток и устье торговых путей восточного мира: в крошечный греческий Византий на берегу Босфора, известный еще с седьмого века до Рождества Христова.
Мы вряд ли узнаем бытовую причину великого переселения - ясно лишь то, что история тут била дуплетом. Проповедуя христианскую доктрину, император "восстанавливал конституционный порядок" на независимых территориях, а Церковь получала от власти "госзаказ": стройтесь, богатейте и распространяетесь - мы "проплатим". Этот вариант христианства (вместе с двуглавым орлом, кстати), Русь и получила от Константинополя в наследство. "Проценты" с этого "подарочка" мы платим и по сей день.
Византийский "слой" сохранился в Стамбуле более чем сносно. Если вам нужна Византия, двигайте на левый берег Золотого Рога, в старинный "имперский" район Кагалоглу. Это примерно десять минут пешего ходу по трамвайным путям от Галатского моста, где вы не забыли (не забыли?) съесть ритуальную макрель на углях с луком и солью.
Айя-София, "главный храм", клонированный по всему православному миру, похожа скорее на гигантскую приземистую чернильницу с перьями минаретов, чем на образец для подражания. Снаружи она совсем неказиста, но таков итог истории: слишком часто приходилось ее перестраивать, чтобы нам досталось хотя бы такое зрелище.
Но внутри!
Нет более величественного зрелища в Стамбуле, чем Айя-София внутри, поскольку здесь вы видите не архитектуру, а - время. Время - "объективный коррелят" христианства - вот главный герой в этих стенах: тут камни, как стекляшки на море, обкатаны его течением, а колонны, похожие на оплывшие свечки, лоснятся от триллионов прикосновений и взглядов. Так что мне писать об этом соборе, ей-богу же, не с руки. Скажу только, что больше всего меня поразила мраморная облицовка стен. Это значит, что плиты с идентичным рисунком (соседний спил) ставят стык в стык и в этом симметричном узоре мерещатся свиные рожи, козлиные рога и сатанинские бороды.
Не самое, в общем, "христианское" зрелище.
Я же провел в соборе несколько часов вот по какой еще причине - я пытался найти на галереи рисунок средневекового кораблика "под парусами", который был "заявлен" в моем путеводителе. Кораблик, однако, не отыскался, так что у меня - просьба: окажетесь в Софии, сделайте одолжение, поищите. А я вам когда-нибудь след от руки Богородицы покажу.
Вход в другое потрясающее сооружения византийской эпохи находится напротив Софии, в переулочке Yerebatan. Это - подземное водохранилище, откуда питьевая вода поступала в дома Константинополя. Представьте себе, что на Кропоткинской (или Семеновской) частично вырубили свет, а пол по колено залили водой - это и будет Basilica Cistern. Вы могли, впрочем, видеть ее на экране - Кончаловский снимал тут "загробный" эпизод своей "Одиссеи", подпалив лужи нефти на темной водичке.
Теперь тут эхо, и капает за воротник - а под мостками шныряют тени неведомых тварей. При мне случилось в подземелье замыкание и - вот оно! - в кромешной тьме побежал по спине жуткий холод, зашевелился страх "от века", и всей цивилизации - как не бывало!
Потом свет зажегся и я снова увидел ряды колонн, на которых в качестве узора были каменные кружочки на стебельках. Местные путеводители будут уверять вас, что эти кружочки символизируют слезы загубленных каменотесов, но не верьте местным путеводителям. Перед вами традиционный восточный орнамент - павлиний глаз - а не греческая лирика или средневековый европейский символизм.
И вообще - чем быстрее вы в Стамбуле забудете стереотипы европейской мифологии, тем больше у вас будет шансов понять колорит этого города, основанного в том числе и на исламской традиции.
Узор в пространстве
Мир ислама орнаментален, но что такое орнамент, как не разумное распоряжение светом? И что такое бесконечные сады Стамбула, как не рисунок на небе, сквозь который пробивается солнце? И не отсюда ли каллиграфия арабской вязи, которая "пропускает" и питает себя смыслом, не задерживая его? В здешнем религиозном искусстве нет "образов и изображений" - но разве можно запечатлеть непостижимое? Глядя на изразцы в гареме дворца Топкапы, я вспоминал Матисса и европейский пуантилизм - они ведь тоже отсюда: из желания выткать воздух, раскинуть сети, исполнить невероятное. Художники европейского мира всю жизнь искали способ остановить мгновение - копировать свет: но делали это с помощью времени. А в исламе времени просто нет, оно превратилось в светоносное пространство, которое и есть - реальность, что - ежемгновенна. Пространство - вот "объективный коррелят" ислама: отсюда и переклички.
Ислам показывает, что "мир велик и прекрасен", и мусульманин - это, в сущности, всего лишь тот, кто обомлел и изумился его красотой и единством, и забыл про время. Вот в этом - увидеть и обомлеть, а потом постичь добрую волю, которая ведет тебя в дебрях этого фантастического узора, и довериться этой воле и принять ее, и познать ее - состоит суть ислама: что бы вам ни показывали по телевизору. Только с таким чувством следует ехать в Стамбул. Иначе путешествие - псу под хвост: ничего нового вы для себя в городе не откроете.
Short story-3
29 мая 1453 года, после 54-дневной осады, пушки турецкого султана Мехмета II разрушили стены Константинополя, построенные еще при императоре Феодосии. Город сдался на милость победителю и началась новая - третья по счету - история этого заколдованного места. С этой поры город будет называться Стамбулом. Он станет столицей, но уже другой - теперь уже Османской (и исламской) - империи: ведь свято место пусто не бывает, не так ли?
К моменту падения города византийская империя трещали по швам и скукоживалась как шагреневая кожа. Огромные территории охраняли наемники - то есть товар, легко переходивший из рук в руки. В довершении всех горестей города мимо по своим делам проходили крестоносцы "четвертого созыва". Это они, подстрекаемые лукавым венецианским дожем Энрико Дандоло, разграбили город: квадрига со здешнего ипподрома до сих пор красуется на фронтоне Сан-Марко, а знаменитые равенские мозаики попали в Италию со стен Айя-София.
Империя "Вавилон"
С приходом "новой власти" Стамбул стал активно строиться. Первым делом, конечно же, - мечети, бани и Большой Базар: треугольник, в котором бьется сердце восточного города. Чуть позже, однако, Стамбул превратился в самый настоящий мегаполис - "открытый город", где мирно жили все кому не лень - армяне, турки, арабы, сефарды, греки и даже генуэзцы, которые, впрочем, прижились здесь еще с XIII века, когда помогали освобождать город от алчных соискателей Гроба Господня.
Квартал, где жили "народы мира", находился на правой, "вавилонской" стороне Золотого Рога - там, где генуэзская башня Галата, с которой виден рисунок ландшафта. Район этот раньше назывался "Пера", потом был переименован в "Бейоглу", но гения места ведь не обманешь - до переезда столицы в Анкару тут все равно стояли посольства, самое знаменитое из которых, английское, где бывал Байрон, до сих пор ютится на задворках галатасарайского рыбного рынка.
Байрон, рыба, чипсы... Все правильно.
Да и сегодня, гуляя по "вавилонскому" Стамбулу, то и дело натыкаешься на армянский клекот, русский гвалт или печальный выговор еврейский - натыкаешься и думаешь о прежней "вавилонской" Москве, где тоже, тоже ведь была и Маросейка со своими хохлами, и Татарская слобода, и немчура в Лефортово.
Куда все, господи, делось? И почему? Одна улица Вавилова только и осталась.
...Ислам - религия функциональная: благодаря именно этому свойству в Стамбуле сохранились почти все христианские храмы византийской эпохи. Новые хозяева просто пристроили к соборам свои минареты, закрасили мозаики - и стали совершать молитвы там, где еще вчера отправлялись службы христианскому богу. Поэтому в наше время реставраторам надо было лишь расчистить верхний орнаментальный слой, чтобы обнаружить под ним уникальные росписи и мозаики ранневизантийского периода. Как, например, в храме Спасителя, что в Хоре (буквально - "на окраине"), где на одной из фресок руки святых тянутся навстречу одна другой как у Микеланджело в Сикстинской капелле.
Матисс в Топкапы, Микеланджело в Хоре, Байрон у рыбного рынка - я же говорил: рано или поздно в Стамбуле все сходится.
Бай
Самым знаменитым султаном империи был, конечно же, Сулейман Великолепный (1520-1566). Это в его эпоху опричники султана отыскали в Анатолии юношу и привели ко двору. Это в его правление юноша из Анатолии стал знаменитым Синаном, главным архитектором города - и построил лучшие мечети города, при виде которых таксисты цокают языком и едут на красный. Я знаю, что ноги каждый раз несут вас к раскидистому шапито Голубой мечети. Я знаю, что она фантастически хороша (особенно ночью с подсветкой), но поверьте мне - слишком кокетлива, грациозна, искусственна. Другое дело - Сулейманийя: великая мечеть султана, который держал при себе такого архитектора. В ограде мечети оба они - художник и царь - и похоронены: по разные стороны от главного входа.
А вот еще один симпатичный и почти "барочно-петровский" персонаж империи - султан Ахмет III (1703-1730). В историю вошел как любитель тюльпанов, которыми засадил пол-Стамбула, после чего период его правления так и назвали: "Тюльпановый". Жил он недолго, но красиво. Забросил войны, сдал дела и бумаги визирю - и стал утонченно роскошествовать. Любил мечети в стиле барокко и газоны. Застроил берега Босфора китайскими павильонами и виллами, где хандрил, пьянствовал и пускал шутихи. Приказал завести в городе фонтаны, которые бьют до сих пор. Целое посольство потащилось по его приказу в Париж с одной только целью - разузнать и закупить то, что носят в Европе.
Современные турки стесняются своего имперского прошлого, отгораживаются от Византии и Константинополя, ратуют за национальную идентичность. Им бы - на полных правах в Европу, чтобы Олимпиада в Стамбуле: как "у людей". А зря. Ведь Стамбул уникален тем, что этот город - живой символ конца истории с большой буквы, которая безнадежно запуталась на этом самом заколдованном месте и превратилась в узор-орнамент, где нет уже времени, а только - пространство со светом. Поэтому главное и бесценное наследство, что досталось нынешним туркам от прошлого - это не византийское христианство, римский декор или демарши Ататюрка, а высветленное и вычувствованное в этой имперской мешанине искусство ислама, которое только с этой точки зрения - конца Истории - начинает вдруг играть всеми своими оттенками.
Баян
Оттенки оттенками, а "повседневная жизнь" султанов - это, конечно же, дворец Топкапы, что пристроился на задах у Софии (не каламбур). Оттуда же - самый великолепный вид на Босфор, Азиатскую сторону Стамбула и Мраморное море, которое сверкает на солнце меж пиний.
Сам дворец состоит из обширных дворов, структурно напоминающих "питерские колодцы": та же пропускная система. В самом дворце много всякой музейной всячины, от которой рябит в глазах, хотя стоит, конечно же, посмотреть и на волос из бороды Пророка, и на отпечаток его ступни. Это - как бы это сказать? - охолаживает, что ли.
Слева от музейных помещений - не доменные печи, а дворцовые кухни, где парили и жарили, а потом выкладывали на голубые блюда - и подавали для всей царской кодлы. Стиль "Industrial", в наушниках желательно - "техно".
Ну и гарем.
Гарем - структура иерархическая: это вам не групповуха, а система мирного и - что самое главное, продуктивного - сосуществования. Главной фигурой в гареме (а подчас и во всей империи) была мамаша Султана - за ней всегда оставалось последнее слово, особенно если сыночек был рохлей. Следующими в иерархии числились дочери Султана. Потом шли так называемые kadins - официальные жены султана и его фаворитки. За ними значились gozdes - барышни, на которых султан только положил глаз, и, наконец, ikbals - женщины, с которыми он спал прежде.
То есть султан, как порядочный мужчина, отвечал за всех женщин, с которыми он когда-либо состоял - или собирался - в отношениях.
За всем этим выводком лебяжьим следили черные евнухи, которых отбирали в определенных провинциях империи. День в гареме напоминал будни курортного санатория - косметические и лечебные процедуры, игра на инструментах, уроки танцев, купания в бассейнах, баня (краденая картина Энгра минус европейская похоть), воспитание общих детей и ожидание мужа: то есть абсолютное "женское счастье". С "уверенностью в завтрашнем дне" тоже все было в порядке - после смерти султана "женская половина" переходила наследнику, отчего гаремы разбухали иногда до размеров невероятных.
Осколки разбитого вдребезги
Если вам надоел пафос имперской застройки отправляйтесь обратно, на правую сторону Золотого Рога: в Бейоглу. Это европеизированный квартал-треугольник, увенчанный сверху площадью Таксим, что с турецкого означает "распределитель воды": как оно, собственно, раньше и было. На склонах по направлению к Босфору в Бейоглу селится интеллигенция и профессура, здесь чисто и чинно, а дома ничем не отличаются от лондонской или парижской застройки начала века. Именно в этом районе живет классик турецкого соцреализма Ведат Туркали, именно здесь путем сложных вычислений и случайных звонков я все-таки отыскал Орхана Памука - и мы встретились у него в студии с чудовищно великолепным видом на пролив и мечеть с отколотой после грозы макушкой минарета.
Сама же площадь Таксим - в двух шагах, и тут - центр злачной жизни, местная Пушка, неугомонный пятачок, где всю ночь кипит жизнь, пахнет шиш-кебабом и шныряют таксисты, подбирая (или обирая) загулявших голубчиков. Отсюда берет свое начало Истиклал-каддеши, то есть проспект Независимости. Но похож он больше на рядовой, хотя и замызганный, европейский стрит, набитый банальными бутиками, Макдональдсом, где подают кавун и йогурт, и стандартным набором магазинов ширпотреба.
Это и есть "независимость" по-турецки.
А вот если пройти Истиклал насквозь и вырулить направо, попадешь к знаменитой гостинице "Пера Палас", которую построили специально для пассажиров Восточного экспресса в 1892 году.
Маршрут знаменитого поезда начинался в Париже, имел протяженность в 2900 километров и покрывал расстояние до Стамбула за три дня. Конечным пунктом была станция Sirkeci, которая до сих пор принимает европейские поезда как раз под садами султанского дворца Топкапы (удобно: сиганул из гарема - и на поезд, только тебя и видели). Среди пассажиров экспресса мелькают известные персонажи: Грета Гарбо, Агата Кристи, Жаклин Анассис, Сара Бернард, Мата Хари и сам Ататюрк, чьими портретами до сих пор увешана вся Турция.
В местном баре неплохо выпить кофе - среди ширм и разностильной рассохшейся мебели. Но лучше перейти напротив, в гостиницу "Лондра": здесь меньше пафоса, но гораздо уютнее. Особенно хорошо посидеть здесь ранним утром, когда нежаркое солнце бьет косыми лучами, в клетках ворчат на своем попугаи, а канарейки только начинают пробовать осипшие со сна голоса. Да-да-да: в этих самых креслах тянул вискарь Хемингуэй, а по коврам звякали саблями инвалиды Галлиполи. Здесь подкатывали с разговорчиками двойные агенты всех мастей и сортов. Вдоль стен тут выставлена коллекция старых радиол, патефонов и музыкальных автоматов, которые - ей-богу! - работают. Поэтому я выбираю песенку "My girl from Honolulu", заказываю кофе - и открываю книгу о суфиях.
"Шерстяные люди"
Исламские мистики и масоны, поэты, раскольники и анахореты - от "суфи" ("шерсть", дешевка), в которую они одевались. Мевляна (он же Джалалуддин Руми) среди них самый известный, но известность - звук пустой: так что вперед, через узкую дверь в белой стене переулка Галип Деде в тайный сад города, капище его сердца и цветник его души - в суфийский монастырь Мевлеви.
Даже если хлеб твой насущный в Китае,
Конь обретения уже оседлан
И либо торопиться доставить тебя к нему,
Либо доставляет его к тебе, пока ты спишь.
Это писал о путеводном понятии "ризк" ("хлеб насущный") Сана"и, один из знаменитых суфиев, - писал еще в XII веке, но с тех пор, строго говоря, мало что изменилось: опыт богопочитания и богопостижения по-прежнему укладывается только во вдохновенные формы: строфа, ноты, танец. Поэтому в последнее воскресение месяца тут исполняется знаменитый "сама", или танец "Крутящихся дервишей" - двадцать минут на одном месте с приподнятыми руками в качестве медитации: русские балерины могут не беспокоиться, им такое не снилось. Согласен, действо нынче насквозь туристическое, но ведь в суфизме - как и в исламе - все зависит от интерпретации. Система тут открытая: бери, сколько сможешь, понимай, как знаешь или проходи, проглядев, мимо: твое дело.
Конец Истории
Как я уже говорил, в имперской части Стамбула на закате делать решительно нечего - после вечерней молитвы жизнь тут затихает, лавки закрываются и только ветер на базаре гоняет, как пес кошек, обертки. Вечером лучше оказаться там, на "вавилонской" стороне Золотого Рога - в Бейоглу, где рестораны, кабаки, кино и дискотеки.
Турки - мастера по части мясной и рыбной кухни. Изумительную баранину в маленьких погребках подают в присутствии хозяина, а на рыбном рынке можно выбрать морскую тварь с поддона и через четверть часа ее принесут вам в зажаренном виде. Дожидаясь окуня или тюльки (а мелкая тюлька здесь чудо как хороша), закажите вина - местные белые и красные вина имеют оптимистический запах и бодрый пестрый вкус. В качестве дижистива подойдет прозрачная ракия - местная анисовая водка. При разбавлении водой ее цвет меняется на молочный, так что издали кажется, что люди держат в руках белые лампочки.
Чем не турецкий Магритт?
Или: на закате, но не раньше и не позже, вы спускаетесь на пристань Эминеню (вслушайтесь в этот детский лепет: Эминеню). Вы садитесь на обшарпанный рейсовый пароходик, который заменяет здесь наземный транспорт и отходит каждые десять минут. Вам нужно плыть в сторону Черного моря, до, скажем, Еникея - это около часа, минуя грандиозные мосты Босфорский и Фатиха Мехмета.
Закат над Стамбулом с воды - зрелище незабываемое: розовое, в разводах чернил, небо - и синие телебашни минаретов, утопающие в садах Топкапы. Гребенки мачт кораблей на приколе - и ревматические суставы университетских башен.
Тем временем солнце садится и вокруг начинает стремительно темнеть. В ответ Стамбул, город городов и столица столиц, так же стремительно развешивает на склонах гор гирлянды своих фонарей - и превращается в гигантскую новогоднюю елку, которая опрокидывается вниз и отражается в черной воде Босфора, где в кромешной темноте его дна лежат: греческие рабы и крестоносцы в доспехах, английские моряки и немецкие подводники, русские адмиралы и венецианские дожи, американский летчик, сбившийся с курса, и отряд египетских всадников, дочь султана и сто тысяч безымянных военнопленных, которые никак не могут выбраться из трюма, болгарский цари со свитой и мудрецы из Смирны, тридцать тысяч мятежников из Ники и венгерский врач со своим непромокаемым саквояжем, астролог из Белградского леса - и писатель из Нишанташи, утонувший в Босфоре по пьянке.
"Это и есть конец Истории", - думаешь ты, глядя вниз, и только вода все стучит и стучит в белый борт корабля: как будто ничего не случилось.
