Александр Зимин БОЖЕ МОЙ! С какой силой сейчас пишут. Все, кому не лень. Обо всем. И с какой безответственностью. Пишут и пророки. И обличители. И философы. И моралисты. Воздух мыслей пьянит. Кажется, что ты все можешь и все знаешь. А почему бы и нет? Девальвация слова во всех этих писаниях причудливо переплетается с проблесками провидения. Но как разобрать, детский ли это писк или старческое блудословие? Нет только чувства ответственности за сказанное. Но раз так, то каково может быть у читающего доверие к этому потоку слов?
Некогда, для того чтобы поучать людей, нужно было считать себя "боговдохновенным" или пророком, обладающим запасом солидных знаний ученым. Теперь все это излишне. Нужно только одно - желание говорить.
Предлагаются рецепты, как спасти человечество к такому-то году путем конвергенции "систем". Называются точные даты гибели России. Судорожно выдергиваются отдельные мысли и суждения из канувших в Прошлое Писателей или Мыслителей конца XIX-начала XX вв. Кумирами становятся Достоевский, Владимир Соловьев, "Вехи" и Бердяев. Появляются нац-мальчики, с трепетом произносящие изречения Матфея и Луки. Политики начинают толковать, что нужно народу - свобода или власть, "дорос" ли он для правового мироощущения или нет. Философы начинают снова размышлять об исторической миссии грядущей России. Снова мечутся громы и молнии в адрес загнивающего Запада, который, видите ли, не спешит на помощь своим братьям на Востоке (философия иждивенчества - "спасите нас, а то сами мы не можем"). Реформаторы утверждают, что все дело в случайном сцеплении обстоятельств, а само Учение верно, надо лишь очистить его от напластований. Рецепты, рецепты, рецепты... А дают их недозрелые юнцы и перезрелые жители башен из слоновой кости. "Не будем лгать" - в этом спасение мира - рецепт # 1. Как будто в абстрактной внечеловеческой истине заключена суть дела. Как будто нет лжи во спасение, а мысль изреченная не несет в себе элемент неправды. "Будем соблюдать законы, и тогда спасемся" - рецепт # 2. О, эти праволюбы и правоверы. Сколько раз во всех странах мира действительность заставляла сойти с рельс тупого буквоедства, а они твердят все свое. "Нужно приблизиться к почве" - совет # 3. Но что есть почва? Березки и полуразрушенные храмы? Или железный кулак неофашистов? Сколько же во всем этом неразборном хаосе обветшалых догм, обрывков чужих вероучений. Даже если обратиться к пресловутому Ренессансу начала XX века, то вот ведь какую разницу можно заметить в суждениях. Тогда все было всерьез. И философия, и политика. Сейчас - вроде как бы игра, развлечение. Тогда - чувство ответственности, подкрепленное глубочайшими познаниями. Сейчас - поток словес. Тогда - стремление познать истину, сейчас - больше показать себя. Тогда - живое чувство. Сейчас - умствования. Тогда - спокойное созерцание, теперь - жадная торопливость, недержание речи.
Нет, друзья, давайте учиться. Нужно задуматься еще раз над самыми основными понятиями, прежде чем превращаться в аптекарей, отпускающих капли здоровья.
Решаясь приобщиться к голосам пророков, я сразу же хочу сказать, что отнюдь не уверен в справедливости хотя бы одной из высказанных ниже мыслей. Я даже не смогу их доказать, ибо понимаю свое, в общем-то, невежество во многих вопросах. Так стоит ли морочить голову читателям? И все же, думаю, что мои размышления могут быть чем-то интересными. Прежде всего тем, что они появились в результате долголетних раздумий по этим вопросам, внимания к мыслям предшественников и современников. Это в известной мере синтез моего отношения к историческим судьбам России в той форме, в которую он сейчас вылился.
* * *
Находясь на стыке двух континентов, Россия не образует особого мира, если подходить с точки зрения основных категорий отношения человека к природе. Но все же мы можем говорить о некоем единстве, если иметь в виду специфическую форму взаимосвязи Западной и Ближневосточной культуры. Сложение государственности и идеологической среды происходило в ней в очень своеобразной этногеографической обстановке. Огромные просторы Восточноевропейской равнины были почти не освоены. На юге в степях появлялись и исчезали орды кочевников, на севере возникали разбросанные кое-где поселения финнов и других северных племен. Становление государственности происходило в условиях страны, только еще колонизирующейся восточными славянами. Слой, образовавший государственную закваску, в этих условиях не явился естественным развитием этнографической массы. Она только еще формировалась в двух своих разновидностях: северорусской (великорусской) и южнорусской (украинской). Правящий слой образовался, как нанос на торговых путях (из варяг в греки и по Волге-Каспию). Его состав был вненационален. Варяги и эсты, славяне и печенеги, финны и хазары - все входили в состав княжеской дружины полукупцов-полувоинов. Изолированность от среды выражалась и в том, что Русь приобрела городовой характер (Гардарикия), и в том, что с местным населением столкновения происходили главным образом во время рейдов за полюдьем. И идеология была разной (византийское христианство и язычество), и уклад жизни не имел точек соприкосновения.
Конечно, предприимчивые "изгои" проникали в правящую элиту, перевариваясь в ее котле. Но и только. Народ жил своей жизнью, элита - своею. Даже обслуживали элиту холопы, а не крестьяне, которые в силу необозримых просторов страны не могли стать объектом хозяйственного властвования. Эту своеобразную структуру Древней Руси подметил Ключевский. Наш Античный мир - вот что такое Древняя Русь для России. Мир, не имеющий прямой преемственности с дальнейшим (сметен варварами-монголами), но оставшийся голубой легендой.
Россия зачиналась при татарах. И здесь все повторялось. Княжеско-боярская элита резко выделялась из этнографической среды, формируясь из восточных элементов, выходцев из Литвы, а частью и предприимчивых дружинников (генеалогические легенды знати имеют во многих случаях резон). Одежды этого правящего класса стали восточные. Только народ, не столь подвижный, как его господа, сохранил старые традиции - языческо-христианские. В дальнейшем восточный период русской истории с конца XV века сменился византийским, а там и западным, утвердившимся в ходе реформ Петра. Народ же по-прежнему безмолвствовал. Спектакль разыгрывался артистами на сцене в присутствии многомиллионного зрителя. Правда, постепенно зритель начал приобщаться к действу, но в очень своеобразной форме. Завершение внутренней колонизации привело в конце XVI столетия к заре крепостного права и началу освоения беглецами от благодетелей: Сибири, Севера, Юга и Востока.
Постепенно складывались те черты психологии, которые позднее назовут русским национальным характером. Это - широта души (широка натура русская), лень (земля-то богата), несопротивляемость гнету (всегда есть возможность удрать), негосударственность (для этой затеи есть барин). На основе православного миросозерцания зарождалась вторая цивилизация в России - назовем ее крестьянской. В допетровской России ее противостояние господской, помещичьей не было столь определенно и в виду несовершенности формирования сословий и их культурно-исторической близости. Петровские реформы, подкрепленные указом о вольности дворянской Екатерины II, разорвали окончательно связи между сословиями.
Расхождение между цивилизациями в XVIII и XIX вв. было настолько разительным, что могло создаться впечатление о двух мирах, живших каждый своею жизнью. И ведь ненависть в народе часто накапливалась не по принципу господства и подчинения, а по культурно-исторической расчлененности. Фабриканты, купцы и прочие дельцы всегда были для крестьян своими, но только более удачливыми. А вот умники, дворянчики даже в лохмотьях всегда были чужаками.
Отличия между этими цивилизациями порождены были разными историческими условиями жизни. Дворянская цивилизация основана была всегда на подневольном труде крестьян. Ее закат начался с падения крепостного права. Она могла создавать свои шедевры в усадьбах, парках и аллеях так же, как греческие философы творили за счет рабов, а американские писатели в плантациях, обслуживавшихся неграми. Крестьянская цивилизация порождена потом и кровью, повседневными заботами о хлебе насущном, о босоногих несчастных ребятах. Дворянская цивилизация была вскормлена учениями европейского происхождения. Она не имела реальных корней в российской действительности, была вненациональной. Крестьянская цивилизация - плоть от плоти порождение матери сырой земли. Она национальна. Первая находится в вечном движении, вторая - скорее в состоянии восточной недвижности. Дети дворянской цивилизации порождены веком Рационализма. Сыновья и дочери крестьян - верные чада православно-византийской церкви. Западное начало личности, а подчас и сверхличности, мечтающее спасти мир, противостоит восточной соборности, миру безликости русского крестьянства. Романтика чувств и мысли, этакое маниловское парение идей, характерна для дворянской культуры и заземленность идеалов - для крестьянской культуры. Вечный бунт личности и вековая покорность. Стремление к правовым основам устройства общества и покорность насилию (долгу). Мечта о вселенских идеалах справедливости - и любовь к ближнему. Чувство личной ответственности за мир, осознание виновности перед народом - и жизнь в повседневном быту, "по старине" и божьим заповедям.
Вот только некоторые из антиномий обеих цивилизаций.
Конечно, заземленность - качество, свойственное вообще крестьянским представлениям (в любой стране). У нас она сочеталась с широтой (просторы!), добротой (богатейшая натура!), зверством и человеколюбием (опять два качества природы), а также с истинно-русской аморфностью, вненациональностью.
Из двух культур нельзя какую-либо считать лучше другой. Так, дворянская культура не знала проблемы денег, как ценности, витая в облаках. Это прекрасно, но не жизненно (Вишневый сад). Для крестьянской, родившейся в трудовом кровавом поту, деньги и жизнь были нерасторжимыми понятиями ("живот"). А вот, например, бескорыстность порывов и, с другой стороны, вежливость. В основе "приличий" лежало уважение к человеку. Но, в общем, это было прекрасной игрой в красоту. Для крестьянской цивилизации она непонятна: зачем все эти "спасибо" и "пожалуйста". Ведь и так само собой разумеется, что люди должны делать добро. Зачем же слова, слова, слова?!
Парниковая, искусственная цивилизация соединяла книжную европейскую идиллию с русской жаждой добра и справедливости. Полная оторванность от реальной жизни порождена была уютом дворянских усадеб.
Нравственной основой дворянской цивилизации была любовь к дальнему (человечеству), иначе нельзя было оправдать насилие над ближним, за счет которого она существовала. Крестьянская цивилизация озабочена была прежде всего любовью к ближнему ("не до жиру"). Дворянские гуманисты витали в облаках, оторванные от почвы, а крестьянские идеологи сильны были связью с землей.
Органичность крестьянской цивилизации и искусственность дворянской очевидны. Но между ними есть и черты кровного родства. Думаю, что оно не столько пролегает в русском мессианизме (Москва - III Рим, Россия - спасительница мира - все это книжные умствования), сколько в общем моральном аспекте культурных ценностей. Конечно, все это по-разному, но есть в различии и единство. Для всей русской культуры характерно правдоискательство и живая любовь к человеку. Но как по-разному все это проявляется. Вот мечтатели-декабристы, которые считают, что достаточно получить власть (неважно, какими средствами), как они осчастливят всех, кто живет в заснеженной России. А ведь даже говорят-то они на французском языке. Да и идеи их списаны с французских книг. Куда более дальновиден царь Николай. Он противопоставил их свободолюбию - самодержавство, их рационализму - православие и, наконец, их дворянскому мирку - народность. Программа гораздо более жизненная. Смутно царь понимал, что его основная опора - народ, а не дворянство. Он пытался выйти из тупика, в который заводило крепостное право - живительный источник дворянского самовластия. Но... все зашло слишком далеко. И позднее Достоевский и Победоносцев, Леонтьев и Столыпин видели единственный путь, который, по их мнению, мог спасти Российскую империю, - он состоял в превращении ее в крестьянскую. Этот путь мог осуществиться, но только тогда, когда весь аппарат старой власти будет сломлен. А на это никто пойти не хотел. Жизнь привела к нему сама.
Двуликий Янус славянофильства-западничества был опять-таки порождением западной философии на русской почве. Кто был больше западником, К.Аксаков с его национализмом (который в чем-то сродни младогерманцам) или С.Соловьев с его государством-демиургом и непонятным (для Запада) западничеством.
Дети 1 марта ничему не научились. Они решали судьбы отечества, так же не спросившись у тех, счастье которых было целью их молодых жизней. Боже мой! Кто им дал право быть столь самоуверенными. Никакого чувства ответственности. "Я знаю путь в Грядущее - все должны подчиниться моему знанию. Хотят этого они или не хотят". Ну и философия, скажу я вам! А самый сильный аргумент - бомба. Полное отсутствие элементарного правового (государственного) представления. Вот они, предтечи похитителей самолетов, Баадеров-Майнхофов, захватчиков заложников и ирландских террористов. Поистине Россия прокладывала путь в Неизвестное.
Великая русская культура XIX в. была неоднозначным явлением. Ее отдельные ветви подчас принадлежали разным цивилизациям. Литература и музыка всегда были чисто дворянскими. Это была культура Высокой Мечты, культура, пронизанная чувством любви к униженному брату, сознанием собственной виновности перед ним. Но это сознание постепенно становилось самоубийственным.
Цивилизация, основанная на угнетении и паразитарном образе жизни, породила надрывную любовь к дальнему. Оно с течением времени превращалось в народобожие. Оторвавшись от нравственных основ жизни, некоторые властители дум пытались найти ответ на все мировые загадки в народной мудрости, старались спуститься к почве. О, человеческие заблуждения! Вместо того чтобы народ приближать к себе, просвещать и совершенствовать (даже с неясным исходом в конце концов). Только русская литература, носитель высших моральных ценностей дворянской цивилизации, противостояла рационализму вождей "движения": от декабристов до бесконечности. Пушкин (после 1825 г.), Грибоедов, Гоголь, Тургенев, Гончаров, Толстой, Достоевский и многие другие предупреждали ("шумите вы - и только"). Но они видели слишком далеко, а реальная жизнь так была близка.
Конец милых усадеб после 19 февраля был началом заката дворянской литературы. Ее могильщиками (лебединая песня!) были гиганты мировой литературы - Толстой и Достоевский (плоть и дух дворянской цивилизации). Их объединяло одно - проклятие ими дворянства как явления и обожествление народа. Платон Каратаев и старец Зосима становились выразителями сокровенных тайн загадочной русской Души. Крестьянская цивилизация в литературу пробивалась с трудом. И в общем-то не дала писателей, которые ее хоть в какой-либо значительной мере выразили. Лучшие из разночинцев старались приобщиться к тем, кто был им совершенно чужд.
Разночинной цивилизации у нас не существовало. Разночинцы по плоти были дети крестьянской цивилизации, но тянулись к ценностям дворянской (европейской) культуры. В их двойственности в период Заката дворянской цивилизации причина грусти и даже пессимизма Чехова и Ключевского, которые не могли найти выхода из тупика. Чехов плакал вместе со зрителями над погибающими вишневыми садами, тремя сестрами, дядей Ваней, но грядущего он еще не видел.
Насквозь книжный, надуманный Горький соединял в себе обрывки старого романтизма с природной ненавистью к дворянской культуре, интеллигенции. А у поэтов начала XX в. все превратилось в маскарад, пир во время чумы.
Вот любопытно, что художество и театр с самого начала были детищами разночинцев, крестьян. И если литература и музыка России вошли в сокровищницу мировой (западной, во всяком случае) культуры, то этого нельзя сказать о живописи. Родство (органическое) с западной культурой, общечеловечность проблематики, высокий моральный накал литературы и музыки - и заземленность искусства, реализм мышления, ограниченность видения (или слепое повторение в XVIII в.) или передвижники XIX в.
Русская дворянская цивилизация XIX в. - особый культурно-исторический мир, безвозвратно исчезнувший, вариант западной культуры, выросшей на почве крепостного права в России. Его нервом были моральные ценности, связанные с чувством вины перед забитым народом, но также и ощущение героизма, объясняющееся своим положением над народом.
Для народной цивилизации (культуры) характерна другая система ценностей. Ее отличие - заземленность, прагматизм. Даже религия заземлена: Бога нужно видеть (иконы), слышать (молитва), обонять (благовоние), да и сам он должен иметь подобие человека. Великий писатель нашего времени уже во многом человек культуры XX, а не XIX века. Отсюда и его неореализм и ненависть к Западу и т.п.
Великая правда Октября состояла в том, что в его ходе была ликвидирована двухслойная стратиграфия общества. Образовалось то, что у нас называют морально-политическим единством. Править действительно стал народ, точнее - сыны народа. Элита прошлых столетий была уничтожена или растворилась. Основой всего новообразования стал труженик села. И постепенно нарождалась новая культура. Заметьте, у нас нет городской или интеллигентской литературы, а крестьянская есть. Солоухин и Можаев, Белов и Абрамов, Шукшин и Тендряков. И даже Писатель является плоть от плоти частью этой литературы. Да, она заземленная (очерк - ее характерный жанр у Солоухина), но она гуманна.
Когда некие бунтари бросают вызов Системе, то диву даешься их слепоте. Они не понимают, что сами они не только в позавчерашнем дне, но и на другой планете. Их вскрики (благородные в своей основе) о свободе, праве и т.п. никем не будут услышаны. Путь в Грядущее (если он и может быть обнаружен) идет только в рамках идеалов той или иной цивилизации и особенно в тех их проявлениях, которые действительно имеют общечеловеческий резонанс. Судьбы новой цивилизации в России зависят не только от ее саморазвития, но и от движения народов мира к сближению, т.е. от влияния общечеловеческих условий жизни. В нашем случае главное - это сделать так, чтоб тем, кто тебя окружает, было хотя бы чуточку лучше. Да, я понимаю трудность уже в самом понятии "любовь к ближнему", и еще большую сложность в ее конкретном преломлении, в повседневных буднях жизни. Но другого не дано.
1974 г., Москва
Благодарим Сергея Секиринского за помощь в предоставлении материалов из архива Александра Зимина
