Ересь языкопоклонства

СБОРНИК апологии и догматизации церковно-славянского языка "Богослужебный язык Русской Церкви" (ответственный редактор архимандрит Тихон Шевкунов, редактор-составитель Николай Каверин. М.: Сретенский монастырь, 1999) состоит из пяти частей: предисловия, статей апологетов церковно-славянского языка дореволюционного времени, дискуссий "за" и "против" на Поместном Соборе 1917-1918 гг., двух частей, состоящих из статей о церковно-славянском языке, написанных пореволюционными и современными авторами, и двух приложений. Первое состоит из документальных материалов "за" и "против", второе - это статья Кригера, направленная против библейских обществ, т.е. фактически против распространения Священного Писания на современных языках, против новых переводов, которые облегчают современному читателю восприятие Священного Писания, против межхристианского общения и обогащения христиан опытом друг друга, т.е. подход чисто сектантский.

Покойный протопресвитер Александр Шмеман, профессор литургического богословия, называл любую абсолютизацию преходящих ценностей, средств и служебных функций язычеством. Даже литургия может быть превращена в идолопоклонство, если придавать абсолютное значение ее обрядам - ритуалу. Отец Александр был тонким знатоком и ценителем русского и славянского языков, русской литературы, особенно поэзии. Однако в его христоцентрической иерархии ценностей язык мог быть только средством, а не самоцелью. Без такой шкалы ценностей о. Александр не стал бы тем, кем он был, - апостолом православия в Америке ХХ века, продолжая дело св. Иннокентия. Он, как и апостол Павел, любя православие и считая его наиболее верным преемником апостольских традиций, был "всем для всех┘ чтобы спасти некоторых" (Кор. 1:9, 22), подчинял все свои предпочтения распространению православия, внедрению его в Америку в качестве одной из Поместных Церквей, а не в виде этнического анклава наподобие так называемой Русской Православной Церкви Зарубежом.

Характерно, что в российских духовных семинариях и академиях вместо литургического богословия преподаются литургика и литургическая археология, т. е. богослужебный ритуал, обрядность и архаика. Иными словами, семинаристу прививается отношение к литургии как к остановившемуся во времени ритуалу, как к некой магии наподобие буддийских мантр. Неудивительно поэтому, что книга вся в прошлом. И дело не в обращении к нашему историческому прошлому. (Автору этого обзора, как историку, прошлое далеко не безразлично.) Историю надо знать, чтобы строить современное и закладывать основы будущего на опыте нашего исторического прошлого. Но к историческому опыту надо подходить критически и преображать его творчески, а не создавать из него себе кумира наподобие автора "Предисловия", который пишет, вырывая слова какого-то святоотеческого правила из контекста: "Нельзя тронуть даже один камушек, чтобы не рухнуло все здание". Именно такая, типично средневековая, абсолютизация "каждого кирпичика" - дву- или трехперстие, сугубая или тройная аллилуйя - была одним из факторов раскола ХVII века. Непоследовательно и нелогично поэтому враждебное отношение авторов сборника к старообрядцам. А вообще-то, если стояние Христовой Церкви зависит от одного кирпичика, от того, будет ли священник молиться о доброй погоде, а не о мало кому понятном "благорастворении воздухов", то плох ее Строитель; и действительно, если принять тезис автора о том, что от малейшего изменения формы рухнет все здание, то логически следует, что здание действительно построено на песке.

ДИСКУССИИ

ОБ ОБНОВЛЕНИИ ЯЗЫКА БОГОСЛУЖЕНИЯ

адо отдать составителям книги справедливость: при всей своей враждебности каким-либо формам преобразований или обновления они приводят достаточное количество документальных материалов (в "Приложении" I),чтобы сложилось ясное впечатление, о каких преобразованиях в Церкви шла речь в начале века в России и как распределялись силы между реформаторами и консерваторами. По данным, приведенным в книге, в отзывах епархиальных архиереев по вопросу о богослужебной реформе 1906 г., два архиерея высказывались либо за перевод богослужений на русский язык, либо за русификацию церковно-славянского с заменой сегодня непонятных или превратно понимаемых славянских слов русскими и с приближением синтаксиса и грамматики к современному русскому языку. В числе сторонников русификации славянского языка были оба будущих патриарха: Тихон, в то время архиепископ Северо-Американский, и Сергий - тогда епископ Финляндский. Но если св. Тихон предлагал русификацию церковно-славянского в качестве защитной меры против перехода богослужения на разговорный русский язык, то Сергий предлагал и русификацию, и непосредственный перевод на русский с предоставлением приходам права самим решать, на каком языке служить. Епископ Псковский, опередив время, созвал епархиальный съезд, который постановил о необходимости "совершения богослужения на русском общепонятном языке, а в местах с инородческим населением - на языке преобладающем". Из-за смерти Олонецкого епископа отзыв прислала местная консистория. Ее постановление: "Язык богослужения - старый и неисправный - должен быть приспособлен к пониманию молящихся...". Только один епископ, Енисейский Евфимий, высказался решительно против каких-либо изменений. Остальные епархиальные в своих ответах вообще вопроса языка не касаются, что говорит об оторванности епископов от насущных требований жизни, а не о незначительности этого вопроса, как стараются это изобразить составители сборника, которые кстати и не кстати противопоставляют епископат и приходское духовенство не в пользу последнего. Положительно оценивается консерватизм епископата и осуждаются "бунтарство" приходских священников, их поддержка богослужебного обновления. Дело в том, что священники, особенно сельские, соприкасались с повседневной жизнью своих прихожан. Отсюда и их призывы приблизить богослужение к пониманию его народом┘

Что касается мнений по вопросам богослужебного языка в 1917-1918 гг. по материалам "Предсоборного совета о богослужебном языке" и протоколов заседаний "Подотдела Собора о богослужебном языке", когда, по словам участника Собора профессора Карташева, настроения соборян уже сильно накренились вправо, из восьми епископов трое (Сильвестр Омский, Андроник Пермский и Агафодор Казанский) были против обновления языка, трое - за решительную русификацию (Сергий - с допущением живого русского языка) и просто за русский язык - экзарх Грузии и будущий глава Американского митрополичьего округа митрополит Платон и епископ Андрей (кн. Ухтомский). Где-то между этими двумя группами находился епископ Мефодий Оренбургский, допускавший применение русского языка лишь "в крайнем случае". Председатель подотдела архиепископ Евлогий колебался, но в конце заседаний склонился в поддержку переводов, заявив, что необходимость богослужений на русском и украинском языках вызвана опасностью "массового совращения православного населения Украины в унию"┘ Другие участники дискуссии говорили об угрозе ухода простонародья в штунду и прочие секты из-за непонимания славянского языка.

Заключительный доклад подотдела, опиравшийся на абсолютное большинство голосов, разрешал богослужение на велико- и малорусском, а также на других местных языках и допускал богослужебное (литургическое) творчество. Доклад был одобрен Соборным советом и "передан на рассмотрение Совещания епископов 9/22 сентября 1918 г. Последнее никакого решения не приняло и передало его на разрешение ВЦУ". В том, что патриаршее ВЦУ никакого решения по этому вопросу не приняло, авторы вводной статьи сборника видят Промысел Божий против использования русского языка в богослужении. Следовало бы, однако, им напомнить, что при закрытии сессии Собора в 1918 г. было решено созвать следующую сессию весной 1919 года, в программу которой входило и рассмотрение работ Отдела богослужения, проповедничества и храмов. Скорее всего ВЦУ решило передать решение по богослужебному языку, вызывавшему такие страсти, полному Собору. Сессия, как известно, не состоялась из-за Гражданской войны.

Из вышеупомянутых епископов только один Сергий временно уклонялся в обновленчество. Среди сторонников языковых и богослужебных реформ был и восхваляемый в сборнике митрополит Агафангел (Преображенский), который у себя в Ярославле служил при открытых царских дверях, читал евхаристические молитвы вслух и русифицировал богослужебный язык. Так что категорическое утверждение, что только три архиерея высказывались за русский язык в богослужении, требует серьезной корректировки. Как показывают примеры таких епископов, как Агафангел, Гурий Симбирский и Сергий (Страгородский), который возглавлял комиссию по исправлению богослужебных книг, а в своем отзыве 1906 года говорил о широких и многосторонних реформах в Церкви, большинство сторонников изменения литургического языка были также сторонниками всенародного пения в храме, "прозрачного" иконостаса, служения при открытых царских вратах, обязательного чтения евхаристических молитв вслух, вовлекая всех молящихся в таинство Евхаристии.

У нас нет возможности проследить судьбы всех участвовавших в дискуссии по богослужебному языку мирян и священников. Можно лишь указать, что среди сторонников перехода на русский и украинский языки были такие столпы православия, как расстрелянный большевиками протоиерей Александр Хотовицкий (ныне канонизированный Московской Патриархией), а также профессор Громогласов, сторонник восстановления диаконис на равных правах с диаконами - тоже жертва большевистского террора, так что отождествлять сторонников обновления богослужебного языка с советскими обновленцами по меньшей мере несправедливо.

Поскольку среди ведущих церковных реформаторов дореволюционной России был архиепископ Сергий, будущий Патриарх, которого составители сборника не решаются "предать анафеме", они вынуждены были сделать верную оговорку, что тогдашнее движение обновления руководствовалось иными мотивами, чем обновленцы 20-х гг.; но, по-видимому, стремясь как можно больнее копнуть и так гонимого отца Георгия Кочеткова, олицетворяющего для них всех сегодняшних сторонников преобразований в Церкви, они приравнивают последних именно к советским обновленцам, что является чистейшей клеветой уже хотя бы потому, что обновленчество 20-х гг. было, по словам епископа Антонина (Грановского), "бунтом брачного духовенства, рвущегося к власти", бунтом против епископата и монашества; в то время как то духовенство, которое правые радикалы сегодня обзывают обновленцами, строго соблюдает и проповедует иерархическое начало в Церкви, понимая, что сколь бы несправедливыми ни были иерархи и их постановления, нарушение этого принципа поведет к расколам, которые уже обошлись Русской Церкви слишком дорого. Преследуя цель "очистить" Патриарха Сергия от подозрения в церковном реформаторстве, авторы списывают последнее как бы на "грехи молодости" и всячески пытаются изобразить Сергия 30-х гг. консерватором, а его письменное разрешение священнику-мученику Василию Адаменко служить на русском языке по сделанным им же переводам, как крайнюю и нежелательную уступку, поскольку Адаменко вернулся из обновленчества и этим допущением ему вольностей как бы открывался путь возвращения обновленцев в Церковь на подобие единоверчества. Авторы уверяют, что Сергий не мог сочувствовать Адаменко, будучи сторонником лишь обновления славянского, а не введения русского языка в богослужение. На самом деле, как было указано выше, в 1905 г. епископ Сергий был за предоставление права приходам служить по-русски по собственному усмотрению. Но вот текст справки м. Сергия священнику Адаменко: "На основании определения Патриархии 10 апреля 1930 г. мною дано┘ благословение на богослужение на русском языке. ┘Сверх того, дано благословение на некоторые┘ особенности богослужения┘ отверстие царских врат, чтение св. Писания лицом к народу (как в греческой церкви) и┘ чтение тайных молитв во всеуслышание┘ не нахожу препятствий к тому, чтобы преосвященные епархиальные архиереи┘ разрешали┘ то же самое и каждый в своей епархии" (выделено автором. - Д.П.). Как видим, последние строки свидетельствуют о том, что допущение русского языка и пр. в глазах митрополита Сергия было вполне желательным, а не крайней мерой, не подлежащей распространению.

Нечестно и не соответствует действительности утверждение, что о непонятности церковно-славянского языка говорят теперь лишь те, кто "сами лишь недавно воцерковились", или люди, забегающие в церковь лишь поставить свечку и уйти. Как раз для последней категории язык богослужения безразличен. У них отношение к храму скорее магическо-коммерческое: пожертвую на церковь (куплю свечку), за это Бог мне даст то, о чем прошу. Нет, сторонниками богослужения на общепонятном языке всегда были и есть люди глубоко церковные, но озабоченные тем, что из-за непонятности языка, глухого закрытого алтаря, через который верующий не слышит чуть ли не половины литургии, богослужение, его смысл и глубина не доходят до большинства верующих, что верующие в наших церквах становятся пассивными зрителями и слушателями, а не сознательными сомолитвенниками с духовенством. Скончавшийся в 1977 году глубоко верующий православный христианин Сергей Фудель, проведший чуть ли не 30 лет в лагерях и тюрьмах за веру, писал, что для современного советского человека славянский язык ненамного более понятен, чем латынь.

Защищая неподвижность Церкви и форм ее богослужения, в частности богослужебного языка, авторы допускают ряд фактических, исторических и смысловых ошибок. Исторические и смысловые ошибки заключаются в цитировании авторитетов из других эпох, придавая им непререкаемое значение и на сегодняшний день. Среди этих авторитетов Ломоносов, причем ссылка не на тему: Ломоносов говорит, что богатство и красота русского языка связаны с его славянскими корнями, а о том, что следует отказаться от русского языка в богослужении. Кстати, Ломоносов не отличался религиозным благочестием. Известно сетование св. Феофана Затворника на непонятность церковно-славянского богослужения и опасение, что Церковь опустеет, если не будут сделаны новые переводы. Составители сборника торжествуют: Феофан, мол, говорил об исправлении и некоторой русификации славянских текстов, а не о переводе на разговорный русский. Помилуйте, но ведь писал он это более 100 лет назад, когда церковно-славянский преподавался во всех школах. Действительно, в тех условиях можно было, вероятно, обойтись русификацией грамматики и структуры предложений и заменой наиболее непонятных слов. Но сегодня Россия - миссионерское поле (к тому же зараженное астрологией и оккультизмом). А миссия всегда проводилась на общепонятном языке - от арамейского в проповедях Христа и до наших миссионеров, от Стефана Пермского до Иннокентия Аляскинского.

ЦЕРКОВНО-СЛАВЯНСКИЙ ДОЛЖЕН ОБЪЕДИНИТЬ

ВСЕХ ПРАВОСЛАВНЫХ

СЛАВЯН

роповедь, возвращение ко Христу многомиллионного русского народа может совершаться только посредством привычного ему языка. Когда говоришь о необходимости сделать богослужение более понятным неофиту, "ультраортодоксы" отвечают, что человек должен возвыситься до Церкви, а не Церковь спускаться к нему. А Христос-то снисходил до самых малых сих: проповедовал на площадях и на языке базарных площадей. А в реалиях современной России, пока наши батюшки служат на "священном" языке, ищущие в вере понятного слова не поднимаются вверх, а уходят в сторону - к протестантам, католикам или, что гораздо хуже, в разные оккультные течения.

Еще одним авторитетом назван зловещий и многолетний цербер Русской Церкви - Константин Победоносцев, который сокращал доступ семинаристам в академии, ибо, как пишет о. Георгий Флоровский, терпеть не мог образованных священников, признавая только наивную веру без излишних вопросов. Победоносцев боялся мысли, ибо мысль невозможна без сомнений. Но сегодня русский, сплошь образованный, народ и веру воспринимает через мысль и сомнения, через Слово, которое дойдет до него только на понятном языке.

Затем в сборнике много говорится о непоколебимости форм богослужения. Но, как известно, тот богослужебный устав, который соблюдается в РПЦ сегодня, был ввезен на Русь митрополитом Киприаном в конце XIV века. До XV века богослужение и даже внутренний облик храма сильно отличались от сегодняшнего: не было всенощного бдения, не было многоярусных иконостасов, не говоря уж о пении, изменения в котором в результате итальянского влияния в XVII-XVIII вв. были просто революционными. Русская традиция непосредственной связи исповеди с причастием, по-видимому, восходит к Петру Могиле, а через него к Римско-Католической Церкви того времени, равно как и формула отпущения грехов "Властию мне данной". В Церквах восточных патриархатов вместо этого священник обращается к Богу с просьбой простить грехи кающемуся. В греческой традиции выслушивать исповеди не является автоматическим правом рукоположенного священника. Вероятно, так было и на Руси когда-то. Предупреждая об опасности вырождения нашей Церкви в этнографический музей, если она не сумеет откликнуться на духовный поиск и понятия современного человека, митрополит Кирилл (Гундяев) правильно сказал на Соборе 1988 года, что если бы св. Сергий Радонежский вошел в сегодняшний русский храм, он не узнал бы в нем привычного ему богослужения.

Наконец, муссируются избитые утверждения о том, что церковно-славянский язык объединяет всех православных славян. Если это было верно в начале века, то устами ныне здравствующего о. Валентина Асмуса глаголет, во всяком случае, не истина. Он-то должен бы знать, что сербы и болгары, чьи языки гораздо ближе к церковно-славянскому, чем русский, служат тем не менее на своих языках; значительная часть православных украинцев на Украине и за рубежом служат по-украински; даже в Белоруссии в некоторых храмах богослужение ведется на белорусском языке с благословения Митрополита Филарета, патриаршего экзарха в Белоруссии. Только русские лишены права молиться на своем языке. И нечестны в сборнике отговорки, что, мол, нельзя служить по-русски, где жезл обязательно превратится в палку.

Почему замалчиваются, например, замечательные молитвы оптинских старцев и киевского иеросхимонаха Парфения, составленные на глубоко-молитвенном русском языке. Кстати, не свидетельствует ли то, что эти старцы начала века составляли для себя молитвы на русском, а не славянском языке, о полной изжитости последнего? Если уж монахи молились на русском языке, то тем естественнее применение его на приходском уровне для мирян, никогда славянский не изучавших!

ПРОБЛЕМЫ ЦЕРКОВНОСТИ ВОСТОКА И ЗАПАДА

сборнике положительно оценивается тот факт, что в отличие от греков, которые в 1864 году ввели сокращенный богослужебный приходской устав, в РПЦ до сих пор имеется только монастырский богослужебный устав, рассчитанный на 8 часов богослужений в день. Поскольку в приходских условиях это неосуществимо, каждому священнику предоставляется фактически право сокращения служб по своему усмотрению. Чем это не литургическое творчество, за право на которое выступали преобразователи начала века? Только тогда речь шла о продуманной деятельности богословски образованного духовенства с обязательным согласованием новшеств с авторитетными богословскими комиссиями, а теперь самовольные адаптации богослужения совершают рядовые настоятели, большинство которых даже не имеет законченного богословского образования!

Составители сборника торжествуют по поводу того, что опубликованные Комиссией архиепископа Сергия богослужебные книги с исправленным и слегка русифицированным текстом забыты; и что когда в последние десятилетия советской власти Церковь получила ограниченную возможность издания богослужебных книг, переиздания делались не с текстов, исправленных Комиссией Сергия, а со старых, неисправленных. Чему же тогда радоваться - косности и невежеству?

Не потому ли сегодня подлинно церковного народа в России не более одного-двух процентов населения?

Тут у авторов как будто убедительный ответ: смотрите, переход с латыни на национальные языки в Римско-Католической Церкви после Второго Ватиканского собора не помог: посещаемость костелов катастрофически падает. Да, церковность сокращается повсюду. Но все-таки пропорции разные. В Польше регулярных посетителей католических костелов от 20 до 25% населения. В Италии - 15%. Но наряду с этим имеется очень интересное движение мирских церковных общин в Италии. В них каждый член берет на себя какое-то богоугодное послушание. Одни заботятся о больных, другие - о стариках, третьи - о беженцах, четвертые заняты экуменической деятельностью, в частности расширением братских контактов и взаимопонимания с православными христианами и т.д. Вся эта работа безвозмездна; в общине может быть несколько сот членов обоего пола. Каждая такая община, а в одном Риме таких братств более десятка, берет под свое покровительство один храм, который становится приходским храмом общины. Все наличные в городе члены данной общины по мере сил и возможностей ежедневно после работы около 8 часов вечера собираются на краткое богослужение в своем храме. На таком богослужении, проводимом, как правило, мирянами, упор делается на молитвы о страждущих, болящих и о разрешении различных насущных проблем. Если есть возможность, служба сопровождается синхронным переводом в случае посещения ее иностранцами. Как видите, и тут сравнение не в нашу пользу.

В РОССИИ ЭТО БЫЛО БЫ ЗАПРЕЩЕНО...

ы в данной статье упоминали православный прозелитизм в Америке. Чем же отличается православное богослужение и быт Церкви в Америке от современной России? Не буду касаться проблем, связанных с этническими и юрисдикционными трудностями. Скажу только, что в приходской и богослужебной жизни имеются значительные различия между, скажем, греками, сербами и арабами. Коснусь только англоязычных православных приходов, целиком направленных на прозелитизм - на привлечение в православие инославных, а также на возвращение в Церковь тех "прирожденных" православных, которые отошли от нее из-за непонимания и языка предков, и богослужебного языка. Во-первых, всем понятный язык привлекает не только англоязычные, но, например, греческие семьи, которые приводят своих детей, чтобы те наконец поняли, что происходит на богослужении. И не только детям нужен понятный язык, но и их родителям, которые церковно-греческого не понимают. Все службы служатся при открытых царских дверях. Иконостас соответствует этимологии слова - стойка для икон. Все "тайные" молитвы читаются вслух и внятно, чтобы до верующих дошло их содержание. Если церковные праздники выпадают на будний день, литургия служится вечером накануне, а не утром в день праздника. Литургии преждеосвященных даров служатся по вечерам, утреня - перед литургией, вечерня - вечером. Главная проповедь произносится сразу после чтения Евангелия, а в конце службы священник часто проводит краткую беседу с детьми. Естественно, и Евангелие, и Апостол, и Ветхий Завет читаются лицом к верующим, а не к алтарю. Причащаются за литургией почти все молящиеся (естественно, только православные). Поет весь храм, для чего распечатаны книжечки богослужебных текстов, раздаваемые молящимся. После литургии - чай и легкие закуски, приносимые прихожанами. Люди общаются, знакомятся. Священник старается побеседовать с большинством прихожан во время чая, особенно с пришедшими впервые. При приходе существует группа, занятая изучением Священного Писания, - у них еженедельные групповые встречи. Летом время от времени устраиваются приходские пикники. Естественно, приходы участвуют в благотворительной деятельности.

Убежден, что, будь наш приход с такой практикой в России, "ультраортодоксы" объявили бы его еретическим, Патриархия бы запретила нашему священнику служить, и приход был бы разогнан наподобие прихода о. Георгия Кочеткова. Однако когда в Америку приезжают священники и епископы из России или даже Святейший Патриарх, они преспокойно сослужат с нашим духовенством.