Я собираю камни

-ВАША последняя книга называется "Stonepicker" - "Собиратель камней". Какие камни вы там собираете?

- Ну прежде всего я собираю камни в жизни, потому что меня завораживают их форма и цвет. Если вы зайдете ко мне в гости, то найдете у меня дома целую коллекцию камней - больших, маленьких, огромных, в основном я привезла их из Австралии, где долгое время жила. Собственно, о моей жизни и о моих эмоциях в Австралии и написана моя первая книга стихотворений "Worooloo".

- Тогда о чем же ваш "Собиратель" - если не о камушках?

- "Собиратель камней" - это книга, наоборот, экстравертная, она о людях, точнее, о том, как и почему люди не отвечают за свои поступки. Это книга об ответственности, если хотите. О способности и неспособности отдавать себе отчет. Стихотворение, которое открывает книгу, - о женщине, которая продолжает во всем обвинять других. Камни, которые она собирает, - это ее обиды, с которыми она не расстается ни на минуту. Она лелеет свою горечь, вот. Она во всем обвиняет других. Она хочет быть жертвой. И поэтому она мне несимпатична.

- Именно женщина?

- Да нет, на ее месте может быть кто угодно. Я гуманист, а не феминистка.

- Мне показалось, что многие ваши стихотворения построены на дилемме "преступления и наказания". Так ли это?

- Не знаю, просто у меня обостренное чувство несправедливости. Я вижу это в людях. Я вижу это вокруг. Возьмите нынешнюю лондонскую рекламу - особенно по адвокатской части. Не знаю, заметили вы или нет, но вся она твердит об одном: "Мы возьмем ответственность на себя!", "Вам не о чем заботиться!" и так далее. Вот что меня бесит. У каждого человека - свой интеллектуальный и физический ресурс. С каждым из нас что-то случается - хорошее или плохое. Так вот мы - это то, как мы реагируем на происходящее.

- Но тогда почему стихи? Не лучше ли писать, я не знаю, эссе, прозу?

- В стихах это чувство дистиллируется. Проза - о"кей, если тебе охота тратить время на тысячу страниц - пиши-читай, но любая вещь в поэзии, будь то полет бабочки или нынешняя трагедия в Нью-Йорке, она концентрируется и имеет гораздо более сильное воздействие. Вот вы - вы берете у меня большое интервью, которое когда-то там выйдет...

- на русском...

-...тем более на русском. Хорошо. Но в стихотворении вы рассказали бы обо мне на одной страничке, правда? Тем более что в стихотворении есть ритм...

- Насколько я заметил, пишете вы в основном верлибры...

- Да, но перед появлением каждого стихотворения я чувствую некий ритм, некоторую мелодию, песенку, что ли. И, даже несмотря на свободную форму стихотворения, этот текст всегда несет в себе этот мой ритм, мелодию.

- А ваши детские стихи?

- Да, тут я использую рифмы и размер. Тут это как развлечение, игра - с самим собой и с детьми.

- В ваших стихах очень много животных. Лис, например.

- О да, лисы - это есть. Все думают, что я пишу о лисицах, потому что мой отец написал знаменитое стихотворение "Мысль-лиса", но это совсем не так. Я выросла среди лисиц, у нас в Австралии были лисы, так что - почему нет? Мой отец всегда говорил мне: "Пиши честно", - так что, если я хочу писать о лисах, я пишу. Там нет никаких отсылок к поэзии отца. Не могу же я исключить из своего словаря то, что было использовано в стихах моих родителей! Просто я хочу, чтобы читатель, взяв в руки мою книгу, читал мои стихи, а не стихи дочери Силвии Плат и Тэда Хьюза. Я горжусь своими родителями, но меня неизбежно с ними сравнивают - вот в чем грустная суть дела.

- Вы могли бы писать под псевдонимом...

- Свое первое стихотворение в 15 лет я и напечатала под псевдонимом. Но я не чувствовала его своим, вот что важно! Ты должен чувствовать себя в своих стихах, вы это знаете. Для этого тебе нужно твое имя - в первую очередь.

- А как вы относитесь к дурной авторской традиции "объяснять" стихотворение?

- Я считаю, что стихотворение самодостаточно - оно либо работает, либо нет. Другое дело, что часто, выступая, я хочу рассказать забавные или интересные обстоятельства появления того или иного стихотворения. Тогда я делаю небольшую преамбулу - чтобы вовлечь, встать на один уровень, что ли.

- Вы - замечательный художник...

- Спасибо...

-...да, но насколько картинка, "художество" влияет на слово, поэтику в вашем случае?

- Мои картины - на моих обложках!

- Да, но вы понимаете, что я спрашиваю о другом.

- Конечно. Стихотворение не рождается только из слова. Человек - существо "визуальное", так что, когда я пишу слова, я вижу некие образы, которые с ними перекликаются. И наоборот. Хотя теперь я - абстракционист в живописи. Так я хочу уйти от соблазна рисовать то, что написано в моих стихах. Я хочу выразить в живописи чистую эмоцию, поскольку образов достаточно и в моих стихах.

- А что вы делали в Австралии?

- Писала стихи и рисовала. В Австралии ведь как? Население страны равно населению Лондона - лучшее место для работы, но картин не продашь. Поэтому, написав несколько картин, я отправлялась в Лондон, продавала их в течение трех месяцев, сдавала рукописи детских книг и возвращалась к себе, чтобы работать на вырученные деньги. Ну а взрослых стихов я тогда не печатала.

- Кстати, кто ваш любимый поэт?

- Вислава Шимборска.

- Я так и знал! А прозу вы не пишете?

- Я заканчиваю роман, художественный роман. Срок - понедельник. Мой издатель думает, что я пишу как сумасшедшая, а я вот с вами тут беседую.

- А вы никогда не хотели написать книгу о ваших родителях? Ведь уже появился сомнительный роман "Силвия и Тэд" какой-то сомнительной дамочки?

- Скажите, вот ваши родители, они кто?

- По части точных наук.

- В том-то и дело! Вам повезло, вы выбрали совершенно противоположную дорогу, а я должна была идти, что называется, "по стопам"! И сохранить при этом собственную индивидуальность! А в результате я писала стихи и выбрасывала их, потому что были родители: представляете, что за жизнь?

- Тэд Хьюз всю жизнь отмалчивался относительно своих отношений с Силвией Плат. В результате люди наговорили черт знает что и сделали из мухи слона. Не делаете ли вы сейчас - отмалчиваясь - ту же ошибку?

- Давайте издалека. Когда мне перевалило за тридцать, боль видеть свои стихи в корзине стала сильнее той боли, которую я могла бы испытать, опубликовав их. Поэтому я послала стихи отцу. Я просила его сказать, что он обо всем этом думает.

- И что он сказал?

- Он сказал, что стихи вполне печатабельны. Для первой книги это очень важно - просто мнение. Дальше. Я никогда не чувствовала себя вправе говорить о моих родителях - тем паче что отец был еще жив, а я не хотела что-то добавить к тем проблемам, которые он и так имел с прессой. Когда он умер и прошло время, я почувствовала силы написать что-то о них - но вместе с тем поняла, что это повяжет меня по рукам и ногам и я уже никогда не обрету собственной индивидуальности.

- Но ведь ком чепухи, которой облеплена вся эта история, растет с каждым годом! А вдруг вы сможете его остановить?

- Что бы я ни говорила, писала или делала в этом направлении, я не способна остановить этого потока. Вы поняли бы это, прожив мою жизнь. Множество людей хотят сделать себе имя, бросив свой камень в огород моих родителей, и никакие мемуары не остановят их. Когда было принято решение повесить голубую мемориальную доску на дом, где жила моя мать, люди просто надрывались от крика, что доску надо вешать на том доме, где она прожила всего восемь недель, перед тем как открыла газ и отравилась. И всем было наплевать, что голубая доска, она потому и голубая, что символизирует жизнь и творческие достижения! Да, доску повесили на доме, где они жили два года и были счастливы, а не на доме, где она покончила с собой. И что же? На следующий день газеты ругались, что доску повесили не на том месте! И это говорили люди, которые считали себя друзьями моей матери! Вот вы - что бы вы почувствовали, если бы вам сказали, что "мы хотим повесить доску на том доме, где ваша мать сунула голову в духовку"? Это отношение будет всегда. И не моя задача что-то здесь исправить. Людей не исправишь. Поэтому я выбрала свою жизнь, свою судьбу. Ведь это так трудно - идентифицировать себя. Тут надо быть только честным с собой - и никаких поблажек! Поэтому моя последняя книга, с которой мы начали нашу беседу, об этом - о том, что нужно искать свой путь, а не перекладывать вину или прятаться за чужими спинами. Тем более за спинами таких людей, как мои родители.

- Но ведь после такой откровенной книги Хьюза, как "Письма ко дню рождения", шум вокруг истории вроде бы поутих? Вроде бы все стало ясно?

- Да, многим людям эта предсмертная книга отца открыла глаза на реальность. Но скорее не содержанием, а тем, что в стихах он был честен. Ты можешь соврать в прозе, где угодно, но если ты соврешь в стихотворении, оно попросту не будет работать. А его "Письма" - там, где он писал о своих отношениях с моей матерью, - работали! Значит... Он сперва показал рукопись мне и спросил: не против ли я, если стихи будут опубликованы? Как я могла быть против? Тем более что он писал их много лет!

- Но почему он не напечатал их раньше?

- Он не хотел говорить публично об этой истории. И потом, моя мачеха не особо приветствовала публикацию. Но главное не в этом, а в том, что он напечатал эти стихи по тем же причинам, что и я - свою первую книгу. Он напечатал ее тогда, когда боль видеть стихи в столе превысила боль, которую могла причинить их публикация.

И тогда он напечатал эти "Письма"...

-...с вашими "Маками" на обложке...

-...да. Это была его любимая картина.

Лондон-Москва