-СУЩЕСТВУЕТ расхожее мнение, что сегодня философия находится на грани умирания. Если это так, то насколько перспективно издавать философскую литературу, коль скоро сама дисциплина переживает период упадка?
- Да, я согласен, что философия сегодня утрачивает свое было значение. И если попытаться рассмотреть ситуацию, сложившуюся на рынке философской литературы в настоящее время, то обрисовать ее можно будет примерно так. Где-то последние десять-пятнадцать лет основные усилия отечественных книгоиздателей были направлены на заполнение того вакуума, который мы имели некоторое время тому назад. И в этом смысле главная ориентация шла на перевод фундаментальных работ, которые могли бы этот вакуум заполнить и использоваться как в научно-исследовательской деятельности, так и в сфере образования. Эта программа, прежде всего благодаря деятельности российского отделения фонда Сороса, была достаточно успешно реализована. Мы за последние 10-15 лет имеем порядка 200-300 переводов ключевых философских текстов. Сейчас, я думаю, ситуация будет постепенно изменяться. Будет сокращаться доля переводов философской классики, и соответственно больший интерес издателей и потребителей гуманитарной литературы будет смещаться в сферу книг, связанных с ключевыми проблемами социологии, политической теории, социальной теории, глобалистики, международных отношений и т.д. Связано это как с наполнением рынка переводами классической литературы, так и с изменением статуса самой философии в нашей стране и с изменениями предпочтений потребителя.
- То есть вы хотите сказать, что философская литература отныне будет не сугубо философской?
- В современной российской ситуации статус философии и философа как такового имеет тенденцию к девальвации, к чему есть и культурные, и материальные условия. И в этом смысле занятия философией как таковой и связанное с этим издание и потребление философской литературы будет сокращаться. Но, с другой стороны, за последние 10-15 лет образовался достаточно широкий и устойчивый круг потребителей, связанных в основном со средствами массовой информации, с политическим консалтингом, с какими-то исследовательскими проектами в сфере политики и экономики плюс слой управленцев - людей, которых можно назвать просвещенной бюрократией. На мой взгляд, это тот круг людей, который имеет охоту совершенствоваться, получать новые навыки анализа того, что происходит непосредственно в нашей жизни. Поэтому перспектива издания гуманитарной литературы в России достаточно благоприятная. Но при этом будет происходить переструктурация рынка в сторону сокращения доли философии как таковой и расширения сегмента книг, имеющих более прикладной характер. Это связано с изменением отношения к гуманитарной литературе вообще. То есть постепенно гуманитарные тексты перестают служить основой эрудиции, а книга становится инструментом, который позволяет ориентироваться в мире. Книга начинает выступать, если воспользоваться словами Марселя Пруста, в качестве неких очков, через которые человек может лучше видеть то, что его интересует. И если одни очки его не устраивают, то он их откладывает в сторону и приобретает новые.
- Отражает ли эта тенденция в гуманитарном книгоиздании нынешнее состояние самой философии?
- Дело в том, что в настоящее время философия в нашей стране переживает затянувшийся кризис самоидентификации и поиска нового самоимиджа. И это связано прежде всего с тем, что философия и философы в нашей стране находятся в ситуации, когда они должны подыскивать некие мотивы и резоны, которые оправдали бы их деятельность в глазах окружающего мира. Этот кризис не является специфически российским. Если брать, к примеру, Германию середины XIX века, то есть после краха великих спекулятивных систем Гегеля, Канта, Шеллинга, то там ситуация была схожей в том отношении, что философам приходилось защищать свои права на существование, с одной стороны, от естествоиспытателей с очень сильной материалистической окраской, с другой стороны - от интеллектуалов, действовавших в сфере политики. Немцы решили эту проблему через создание новой дисциплины - теории познания, которая выступала в качестве необходимой основы действий как ученых-естествоиспытателей, так и интеллектуалов, работавших в сфере гуманитарного знания.
- В других странах с философией и философским книгоизданием дело обстоит так же?
- Если проводить такой сопоставительный анализ, то после того, как была решена проблема, не свойственная западному миру, то есть проблема заполнения вакуума классических произведений XIX-XX веков, ситуация на российском книжном рынке приближается к тому, что имеет место в основных европейских странах и Америке. По большому счету, хотя в этих странах и существуют достаточно жестко институционально оформленные школы, занимающиеся именно философией в строгом смысле, - немецкие феноменологи, американские аналитики, - все-таки если брать современную философскую ситуацию в этих странах, то мы увидим, что наиболее популярные философы, такие, как Деррида, Хабермас, Рорти, Бурдье, - это люди, которые по мере своей философской эволюции все больше и больше начинали работать на стыках философии с гуманитарными дискурсами иного рода. Этот сдвиг от теоретической философии к комплексу гуманитарных наук о мире в широком смысле слова не является случайным ни для Запада, ни для России.
- Значит ли это, что в основном опять будут издаваться переводы?
- Мне кажется, что да. Если брать ситуацию в российской философии, то, на мой взгляд, людей, которые могут профессионально работать и писать книги по философии, у нас достаточно немного. В Москве - это человек 30-40, может быть. И в этом смысле издатели с ними будут работать, будут их ангажировать, но в то же время продукция этих авторов будет невелика. Тем более что по большому счету основные издающиеся у нас работы по философии представляют собой способ воспроизводства каких-то институционально сложившихся отношений. Эти книги пишутся исключительно для своего круга. Что, кстати, и девальвирует ценность философии в глазах непосвященного большинства, которому трудно продраться через этот птичий язык. Авторы же и не пытаются выйти за пределы своего почти сектантского круга, полагая, что их горизонт - это горизонт мира. На самом деле это не так.
- Чем вы руководствуетесь при выборе книг для переводов - известностью автора, актуальностью тематики для России или же стремитесь адекватно отразить всю философскую ситуацию на Западе?
- Прежде всего профессионализмом автора и актуальностью темы. В этом смысле проходит эпоха запаздывающих переводов неких "Основоположений...", и приходит время книг быстрого реагирования. То есть это книги достаточно компактные по объему, выпущенные за последние 10 лет и посвященные каким-то актуальным проблемам современной жизни, о которых я уже говорил.
- А какими должны быть издания актуальной литературы в отношении комментариев, предисловий и прочего "научного аппарата"? Ведь, с одной стороны, литература "быстрого реагирования" предполагает небольшой формат, минимум интерпретаций, но с другой стороны, вы предлагаете читателям совершенно неизвестных до сих пор авторов. Тем более что ваш потенциальный читатель - "просвещенный бюрократ", то есть дилетант в философии...
- На мой взгляд, всякого рода примечания к актуальной литературе должны носить контекстуальный характер. То есть они должны вводить читателей в курс дела. Читатель должен получить представление о том, что это за мыслитель, в чем своеобразие его склада мышления, почему его интересуют соответствующие проблемы и как он с ними работает. Это скорее введения информационно-аналитического характера, призванные не столько передать личное отношение комментатора к тому, о чем он пишет, а скорее помочь читателю, не имеющему специального гуманитарного образования обрести некую систему координат.
- То есть полная противоположность советским изданиям, где предисловия были призваны расставить акценты...
- Да, акценты вообще должны стираться. Потому что расстановка акцентов отдается на откуп самого читателя. Тут мы исходим из предположения интеллектуальной взрослости самого читателя. Поэтому мы не ведем его за руку, не забиваем его умственный чердак каким-то информационным хламом, а исходим из того, что он является тем самым лицом просвещения, которое способно пользоваться своим собственным рассудком для того, чтобы сформировать свое собственное мнение о том, что он прочитает.
- Поскольку издаваемая вами литература в основном переводная, то у меня возникает вот какой вопрос: является ли работа над переводами современных философских текстов одновременно попыткой выработать новый философский язык или же круг философских и социальных проблем в нашей стране уж настольно близок к тому, о чем говорят зарубежные авторы, что нашего философского лексикона вполне достаточно, чтобы адекватно передать смысл их рассуждений?
- Мне представляется, что скорее последнее. Несмотря на то что, естественно, любой перевод гуманитарной литературы имеет свои филологические и понятийные тонкости, тем не менее мне представляется, что и современный философский язык, и язык, которым пользуются гуманитарные науки, и круг проблем, о которых размышляют, интернационализировались. В этом смысле проблема перевода в значительной степени теряет свою остроту и актуальность. Потому что даже независимо от того, хорош или плох тот или перевод, как правило, грамотный, подготовленный человек спокойно может понять то, о чем говорит Бодрийяр по-французски, что говорит Джеймисон по-английски, что говорит Хабермас по-немецки. Кстати, ситуация в западном книгоиздании, насколько мне известно, точно такая же. Выходит, к примеру, книга того же Бодрийяра. В течение полугода она переводится на английский, и в принципе нет проблем для англоязычного интеллектуала в том, чтобы работать с этими текстами. Действительно, в этом смысле региональная замкнутость в философии все больше утрачивает свою актуальность.