Наталия Осминская - Кроме названия есть какие-то общие принципы единства серии "ЖЗЛ", если считать от Павленкова до наших дней? Или это совсем разные проекты?
- Вы знаете, мне очень не нравится попытка столкнуть лбами две серии - горьковскую и павленковскую. Это началось с нашей перестройки, когда все что было до революции стало наоборот хорошим, а все, что после революции соответственно плохим. Значит, если Павленков был до революции, значит, там было все хорошо, там не было никаких догм, биографии - истинные, объективные биографии, а раз Горький возобновил издание этой серии, то соответственно они плохие, они должны быть дидактичны, они советские и так далее. Это в принципе не так. Горький - поздний современник Павленкова, он очень любил эту серию, уважал Павленкова как просветителя, и задача ставилась именно продолжить эту просветительскую деятельность, для чего биографический жанр подходит как нельзя лучше. Еще Кант говорил, что больше всего его удивляет звездное небо над головой и моральный закон внутри нас. Так вот, биографии - как раз и являются одним из путей познания человеческой души. И, конечно, не было такого, чтобы Горький сказал, мол надо продолжать павленковскую библиотеку, но придать ей новый социальный смысл, создавать только портреты революционеров. Более того, Горький в своих письмах - в письмах к Ромену Роллану, которому предлагалось написать книгу о Бетховене, к Уэлсу - постоянно говорил о беспристрастности. Так что принципом единства, о котором вы спрашивали, как раз и служит сам жанр биографии. И биографии эти очень разные. Так было и во времена Павленкова, и сейчас. Они разные даже по объему. Павленков предпочитал небольшой объем. При Горьком в основном это были не сборники, а отдельные книги, посвященные одному герою. Сначала это были тоже небольшие по объему биографии. Потом они стали вырастать. И уже в наше время, уже при мне, единственный прецедент - вышло двухтомное издание о Пушкине, но мы так и решили, что это будет исключением.
- А что касается требований к стилистике?
- Здесь тоже нет какого-то "ЖЗЛ"-овского шаблона. Мы сознательно идем на то, что диапазон биографического жанра очень широк. В идеале - хотя это не совсем то слово - это научно-художественный жанр, как это пошло с легкой руки Моруа, который являлся и исследователем творчества Байрона, и вместе с тем самостоятельным писателем. Но выдерживать эту планку очень тяжело. В этом случае можно было бы сделать подзаголовок "Писатели о писателях", но тогда у нас выходило бы два-три десятка книг. Поэтому у нас, с одной стороны, есть биографии типа книги Алексея Лосева о Гомере или Натальи Вуллих об Овидии, то есть написанные в жанре научной монографии. Но с другой стороны, мы выпускаем очень много научно-художественных книг. Редкое исключение - "Жизнь господина де Мольера" Булгакова. Это просто дань великому писателю.
Так что ни о стилевых канонах, ни об ограничениях объема - например, вогнать биографию Канта или Соловьева в пять-шесть печатных листов - об этом у нас речи нет. Главное, чтобы текст был точен, профессионален и хорошо читался. Здесь мы стараемся делать все от нас зависящее.
- Название серии "Жизнь замечательных людей" подразумевает, что все герои повествования - своего рода кумиры...
- Большая часть нашей аудитории так считает, но это неверно. Начиная с Павленкова там были биографии далеко не только положительных героев. Например, Савонаролла или Торквемада.
- Но ведь читателя скорее увлекает то, чему он готов подражать, не так ли?
- Начнем с того, что каждого человека увлекают разные вещи. И само понятие положительности героя, оно очень размытое. Моя точка зрения, что ни в каком человеке невозможно выбрать какую-то равнодействующую. На самом деле есть люди, которые совершали ужасные поступки, но которые самим своим уходом из жизни стали святыми. Так что только не совсем серьезный читатель может полагать, что здесь есть некий отбор, как в древнеегипетских мифах, знаете, взвешивают душу, если она легкая, как перышко, то значит можно публиковать в серии "ЖЗЛ", а если грехи потянули - то в другие серии, а в "ЖЗЛ" уже никогда этот человек не попадет. Доходило, кстати, и до курьезов. Было, например, предложение сделать наряду с серией "Жизнь замечательных людей" серию "Жизнь ужасных людей", и там печатать биографии Ежова, Ягоды, Берия и так далее вплоть до Чикатилло. И здесь вы, конечно, можете меня поймать - сказать: "Андрей Витальевич, а почему бы и вправду не издать сейчас биографии Гитлера, Геббельса или того же Чикатилло. Ведь и раскупать будут на ура". Но все можно довести до абсурда. И серия "ЖЗЛ" при мне, пока я буду главным редактором, биографию Гитлера издавать не будет. Или, так скажем, она не может выйти сейчас. Сейчас живы еще свидетели тех событий, их дети. Но с другой стороны, вполне нормально выпустить биографию Нерона - это уже никого не может задеть лично.
- Значит ли это, что вы не хотите делать скандальных биографий?
- Я просто придерживаюсь того золотого принципа, что лицом к лицу лица не увидать. Поэтому позиция издательства такова, что мы не издаем книги о ныне живущих людях. И не собираемся делать исключение из этого правила, хотя Павленков это, кстати, себе позволял - биография Льва Толстого была издана еще при жизни писателя. Но ведь уход из жизни - это важнейший факт биографии. На человека лучше смотреть уже с некоторым истечением времени. Тогда можно говорить об этой горьковской беспристрастности. Правда, на самом деле это никогда не получается. Алексей Максимович имел это в виду, наверное, в идеале. Беспристрастных книг по большому счету не бывает.
- А были ли случаи, что биографии каких-нибудь людей, выпущенные в серии "ЖЗЛ", со временем переписывались?
- Нет, так, чтобы книги переписывались самим автором, такого не было. Другое дело, что один из принципов серии издательства - это убежденность в том, что об одном герое может быть не одна и не две, а даже несколько книг. То есть у нас нет такого правила, как в детском лото - одна клеточка и одна карточка. У нас было несколько биографий Пушкина. И это не значит, что вышедшая в 30-е гг. книга Гроссмана устарела, а Терково-Вильямс, которая работала в 20-40-е гг., была лучше подготовлена. Просто это разные книги, каждая из которых найдет своих читателей. Другое дело, что были книги, которые в советское время издавались с большими купюрами. Их нам приходится восстанавливать. Например, книга Золотухова о Гоголе, изданная нами в полном виде два года назад. Сейчас на очереди книга Дурылина о Нестерове.
- Каким образом вы решаете, о ком настало время издать книгу? Вы просто рассматриваете готовые предложения или же заказываете тексты исходя из каких-то своих представлений, чтобы могло пользоваться спросом. Ведь принцип скандальности, как вы говорите, для вас неприемлем.
- Тут несколько вариантов. Мне, например, очень хочется издать книгу о Грибоедове, но сейчас ее написать некому. Очень часто приходят предложения, так сказать, самотеком. Конечно, здесь существует и экономический диктат, и с этим нельзя не считаться. От нас книгораспространители просят книги о фигурах первого ряда. У нас сейчас выходят книги о Клеопатре, о Юлии Цезаре, биография Наполеона. Их успех предопределен. Здесь наше издательство отличается только тем, что мы не берем первое попавшееся, что проще. Например, биографию Клеопатры, написанную французским исследователем Ирен Френ, мы отбирали из двадцати книг. Хотя хотелось бы издавать, открывать и новые имена, а не следовать только рыночному спросу.
- А что, на ваш взгляд, сейчас диктует рынок?
- На мой взгляд, рынок не то диктует. "Молодая гвардия", как любое честное издательство, существует и действует наперекор и вопреки рынку. Здесь уже более широкий вопрос. Любую издательскую деятельность можно рассматривать либо как сугубо коммерческую, либо как просветительскую, воспитательную. Совмещается это очень тяжело. Но мы не хотим, чтобы выпущенные нами книги через полгода становились смешными и никому не нужными.
Беседовала
Наталия Осминская
