Приключения Василия и Джерри в космосе

Off the planet. Surviving Five Perilous Months Aboard the Space Station Mir. Jerry M.Linenger, U.S.Astronaut/Mir Cosmonaut. McGraw-Hill, 2000 by Jerry M.Linenger. ISBN 0-07-136112-X

("Покидая нашу планету". Записки астронавта Джерри Линенджера о пяти опасных месяцах на станции "Мир")

В Москве появился наконец американский бестселлер - воспоминания астронавта Джерри Линенджера о его полете на российский комплекс "Мир". Еще до появления самой книжки было ясно: чтение предстоит занимательное. "Джерри в свое время был просто кошмаром для public relations, - предупредили рецензента коллеги-американцы, узнав о появлении у меня роскошного тома в суперобложке. - Попросту говоря, он непрерывно ныл┘"

По прочтении записок капитана ВМФ США, специалиста в области авиационной медицины Линенджера, образ нытика, честно говоря, особенно не складывается. Хотя, с другой стороны, становится понятным специальный упор, который мемуарист делает в своем сочинении на просто-таки замечательных своих отношениях с командиром, в частности, основной экспедиции на станцию "Мир" Василием Циблиевым. Джерри Линенджер почти открытым текстом горячо и искренне доказывает, что по голове его полковник Циблиев не бил. Вообще - рук не прикладывал. "Правда состоит в том, что между нами с Циблиевым - что прямо-таки подобно чуду, принимая во внимание обстоятельства, - за все четыре месяца совместного пребывания на "Мире" не возникало никаких крупных разногласий". Правда, наши - те, кто встречался с российскими космонавтами сразу после посадки и много позже, - склонны подвергать это оптимистическое заключение сильному сомнению┘

Самое интересное, что все те неприятные вещи, которые написал про нас коммандер Линенджер - это, что называется, чистая и неприкрытая правда. Ну, в большинстве случаев. Одни заголовки чего стоят: "В Звездном - в подвешенном состоянии", "Попытка скрыть правду", "Потеря доверия"┘ Ну да, отечественная система обучения космонавтов далека от американских стандартов по части наглядности и актуальности. Конечно, необходимость писать konspekt"ы никакому более или менее современному человеку понравиться не может. И действительно, Центр управления полетом склонен планировать работу экипажа "Мира" с точностью до пятнадцати минут, - что сильно отличается от "шаттловского" волюнтаризма. Наконец, космонавт Валерий Корзун, первый командир Джерри на станции, несомненно, склонен к микроменеджменту, сиречь детальному и пристальному контролю за подчиненными (то-то его и назначили не так давно командиром отряда космонавтов). А что на станции "Мир" пахнет, как в погребе с грибами, а модуль "Квант" давно превратился в склад отработанного оборудования и всяких отбросов (attic, что означает "чердак", окрестили его американцы, прилетев на "Шаттле") - так можно было догадаться. Четырнадцатый год летаем. Понюхал бы я "Шаттл" через месяц-другой на орбите.

В своих воспоминаниях Линенджер волей-неволей обороняется - поскольку отношения с руководством у него толком не сложились еще в период подготовки в Звездном городке, "пиарщики" его сразу невзлюбили, а вскоре после своего полета на "Мир" он ушел из НАСА. Линия обороны у него довольно хитрая. Одна из глав книги называется - на смешанном англо-русском жаргоне - "Cosmonauts, Da! Mission Control, Nyet" (что я перевел бы как "Космонавты - это yes! А вот ЦУП - no, thanks!" То есть плохие - практически все, кроме космонавтов, с которыми Джерри летал на станцию). Привычные поплевывания в сторону bureaucrats и nomenclatura издатели воспоминаний сильно любят - что у нас, что в Штатах. Вот если бы Джерри обгадил славных парней, которые по полгода живут "в погребе", вынуждены менять шорты с майками не чаще, чем раз в две недели и постоянно то тушат пожары, то борются с отказами системы управления - этого бы ему не простили.

Просто мы очень разные. И, как показал весь опыт "Фазы один" - совместных экспедиций российских и американских космонавтов на "Мире" для подготовки к совместной работе на Международной космической станции, - наибольшего успеха добиваются те, кто эти различия принимает как данность, не пытаясь навязывать свои подходы и взгляды на жизнь. Нет, капитан Линенджер не ныл - однако, как можно судить по его же собственной книжке, на протяжении всей своей подготовки в Звездном и более чем четырехмесячного полета на "Мире" он вел себя в соответствии с собственным пониманием своего места и роли в жизни. "Эгоцентризм - это крайне желательная черта для авиаторов, первооткрывателей и авантюристов, - напишет он потом, описывая свое великое противостояние с российским врачом-психологом экипажа, которому поведение и мотивации Джерри крайне не нравились еще до полета. Я-то - отнюдь не типичный астронавт, иначе бы он был просто шокирован. Я эгоцентричен лишь в меру, а не сверх всякого вероятия - как многие из моих талантливых и исключительно способных коллег-астронавтов".

То-то и оно. Весь строй и вся идеология подготовки советских и российских космонавтов строились и строятся на идее "вершины пирамиды". Экипаж, уходящий на полгода в космос, лишь венчает труд сотен и тысяч разработчиков и создателей ракетно-космической техники и ученых-исследователей. Пилоты и инженеры на станции "Мир" - лишь исполнители (талантливые, отважные и инициативные) научных и прикладных программ. Крайне ответственные операторы, если угодно. В меру эгоцентричный Джерри Линенджер этого не понял, и, наверное, понять не мог. По преимуществу - забирался в модуль с американским оборудованием и работал по собственному распорядку. По слухам, - это уже отвлекаясь от книги воспоминаний, - именно эта приверженность американца собственному распорядку и послужила причиной глобальных разногласий на борту станции. Впрочем, как справедливо отмечает Линенджер, описывая свой выход в открытый космос, "да кто там был-то кроме нас с Василием?" Откуда, спрашивается, слухи пошли?

То, что его собственное руководство интересовали, пожалуй, не столько эксперименты на борту "Мира", сколько, собственно, возможность совместной работы с россиянами - для Линенджера оказалось, пожалуй, делом десятым. Впрочем, во время тушения пожара, случившегося на комплексе 23 февраля 1997 года, через девять дней после прибытия на станцию, капитан Линенджер проявил себя вполне молодцом: держал за ноги Валерия Корзуна, пока тот поливал пылающий кислородный генератор из огнетушителя, а потом обследовал и лечил членов экипажа. Впрочем, в книге наиболее живо описаны - на двух страницах - переживания Джерри во время поиска кислородного прибора. То есть - выживу или нет...

Сама по себе тема американцев в России (и на борту российского орбитального комплекса) поистине неисчерпаема. Вот Линенджер жалуется на чрезмерные строгости охраны на въезде в Звездный городок. А несколькими страницами позже он же с возмущением описывает, как у миссии НАСА украли - в Звездном же - два микроавтобуса, а квартиру астронавта Майкла Фоула в его отсутствие разграбили каким-то особенно циничным образом. Вот Джерри описывает трудности с памперсами в ближайшем Подмосковье - и тут же рассказывает, как тяжело его Катрин пришлось со вторым ребенком, родившимся незадолго до папиного отлета на четыре месяца на "Мир". Очень забавно читать, как капитан Линенджер вносил фломастером правку в таблицу силуэтов самолетов вероятного противника на ржавом-прержавом катере, с которого экипаж выбрасывали в Черное море для тренировок на случай приводнения ("корабля, пребывающего в таком беспорядке, мне не доводилось видеть за всю мою службу в ВМФ США"). Нет, он не ноет. Ему просто очень это все непривычно.

И все-таки под конец объемистого тома начинаешь капитана Линенджера уважать. Известно, что за полгода в космосе человеческий организм приспосабливается к невесомости, теряет кальций, мышцы сильно сокращаются в объеме. Поэтому космонавт, возвращающийся из длительной экспедиции, - скорее полезный груз с некоторыми операторскими возможностями, чем полноценный работник. За Джерри прилетел "Шаттл"; его российским коллегам предстояло вернуться домой на борту "Союза". Американские челноки и так-то на посадке куда комфортабельнее наших кораблей, а своих возвращающихся с "Мира" товарищей астронавты укладывали в специальную "колыбель", а после посадки их "кантовали" через люк два дюжих мужика из наземных служб. Обычно ни наши, ни американцы своими ногами после посадки особенно не ходят┘

"Ты можешь сделать это, Джерри, - сказал я себе. - Ну, давай. Заканчивай"┘ Я проплелся к люку, опустился на колени┘ и выполз наружу. Снаружи стояли наготове два здоровяка. "Сэр, давайте мы вас унесем", - предложили они, порядком удивленные моим появлением. Нет, спасибо, отвечал я им, я уж лучше пройдусь. Пожал им руки. Как это здорово, сказал, снова быть на Земле. Они несколько остолбенели, но когда я пошел дальше, начали мне аплодировать. "Путь открыт, капитан Линенджер. Мы за вас гордимся".

Дойдя до микроавтобуса, Джери Линенджер поприветствовал руководителя НАСА Дэна Голдина и забрал у него подарки для семьи - букет тюльпанов, маленького плюшевого мишку и погремушку - для будущего сына. И, как выяснилось, навсегда покинул американскую космическую программу. Зато оставил воспоминания о "Шаттле", "Мире", Хьюстоне и Звездном городке. Этакие записки эгоцентричного астронавта.